Филип Рот - Болезнь Портного
Когда она закончила учить меня уму-разуму, я сказал:
— Замечательно. А теперь давай потрахаемся.
— Ты омерзителен!
— Вот именно. Наконец-то ты начинаешь что-то понимать, прекрасная Сабра! Вот ты и сиди в горах со своей справедливостью! Пусть с тебя берет пример все человечество! Ебаная еврейская святоша!
— Господин Портной! — говорит она, поднимая с пола рюкзак. — Вы всего лишь презирающий себя еврей.
— Ах, Наоми, это, быть может, лучшая разновидность евреев.
— Трус!
— Сорванец.
— Шлемиель!
И пошла к дверям. Но я подкрался сзади, схватил ее и повалился вместе этой рыжеволосой моралисткой на пол. Я ей покажу, кто из нас шлеимель! Я ей покажу, кто из нас ребенок! А если у тебя вдруг венерическая болезнь? Ну и замечательно! Тем лучше! Пусть она занесет триппер в свои горы! Пусть она заразит им всех этих храбрых и целомудренных еврейских мальчиков и девочек. Дозы триппера хватит на всех! Пусть знают наших! Да, вот такие мы, евреи диаспоры! Вот во что превратили нас годы изгнания, страданий и позора! Годы насмешек над собой, самоистязания и самообсирания! Истеричные нытики, больные лицемеры и трусы! Да, Наоми, я весь в дерьме, я погряз в пороке — и устал, дорогая моя, выслушивать изо дня в день про то, что я недостаточно хорош для того, чтобы принадлежать к Избранному Народу!
Но как она сопротивлялась, эта деревенская пизда! Эта рядовая запаса! Этот суррогат матери! Послушайте, не может быть! Не может быть, чтобы все объяснялось так просто! Только не в моем случае! К моему случаю нельзя подходить с обычными мерками! Мое подсознание увидело в ней мою мать только потому, что у нее рыжие волосы и веснушки?! Только потому, что и Наоми, и мама — польские еврейки?! Но тогда мы имеем дело с кульминацией эдиповой драмы, доктор? Да? Еще один фарс, друг мой! Боюсь, что этого мне не проглотить! «Царь Эдип» — это знаменитая трагедия, придурок, а не очередной анекдот! Ты садист, урод и шут гороховый! Я хочу сказать, что это уже совсем не смешно! Не слишком ли далеко мы зашли, доктор Шпильфогель, доктор Фрейд и доктор Кронкайт? А где же уважение, ублюдки? Где уважение к Человеческому Достоинству? «Царь Эдип» — самая ужасная и серьезная вещь во всей мировой литературе. «Царь Эдип» — это не хохма!
Благодарение Господу за гантели Хеши. После смерти двоюродного брата его гантели достались мне. Я вытаскивал их во двор и тренировался не покладая рук. Целых два года.
— Ты заработаешь себе грыжу с этими гантелями, — предупреждала меня мама, высунувшись из окна. — Ты простудишься там в одних плавках!
Я заказывал буклеты по культуризму. Я рассматривал свое тело в зеркале. Я напрягал мышцы и расправлял плечи, приходя в школу. Я сгибал руку и щупал бицепсы прямо на улице. Я млел от собственных жил, когда ехал в автобусе. Когда-нибудь кто-нибудь замахнется на меня кулаком — и я ему тогда устрою! Слава Богу, так на меня никто и не покусился!
Первой была Наоми. Так вот ради кого, оказывается, я пыхтел, ворочая гантели под неодобрительным взором мамы! Я бы не сказал, что ноги ее оказались слабее моих, но плечи и торс мужчины, как и полагается, мощнее женских. Я подмял ее под себя, и прильнув губами к ее уху, вылизывал из него накопившуюся за весь день серу.
— Я собираюсь трахнуть тебя, иудеечка, — шепнул я зловеще.
— Ты с ума сошел! — завопила она, пытаясь сбросить меня с себя. — Ты лунатик! У тебя приступ!
— Нет… нет… — прорычал я в ответ. — нет, я не лунатик! Сейчас я преподам тебе урок, Наоми!
Мы поменялись ролями, о добродетельная еврейка, цацкеле! Теперь твоя очередь защищаться, Наоми — поди объясни в киббуце, почему гноится твоя пизда! Вон как мудро они решили с часами! Погоди, пусть они почуют запашок твоей пизды! О, я готов все отдать, чтобы иметь возможность присутствовать на собрании, когда тебя обвинят в том, что ты запятнала гордость и будущее Сиона! Тогда, быть может, ты вострепещешь пред нами, павшими психоневротиками-евреями! Социализм реален, но и спирохеты реальны, любовь моя! Вот он, вводный курс в самую липкую сторону вещей, дорогая! Долой, долой патриотические шорты цвета хаки, раздвинь-ка свои ляжки, кровь от крови моей, открой врата своей крепости. Раскрой пошире эту мессианскую еврейскую щель! Внимание, Наоми, сейчас я окроплю ядом твои детородные органы! Я изменю будущее нашей расы!
Но, конечно же, я ничего не смог с нею сделать. Я вылизал ее ушные раковины, я покрыл поцелуями ее немытую шею, я искусал ее косички… и когда ее сопротивление уже начало ослабевать под моим напором, я слез с нее и улегся у стены — она победила. Я проиграл.
— Бесполезно, — сказал я. — У меня не встает.
Она встала. Нависла надо мной. Отдышалась. Посмотрела вниз. Мне показалось, что сейчас она впечатает свою сандалию в мою грудь. Или вышибет из меня душу. Я вспомнил, как маленьким мальчиком наклеивал в тетрадку картинки из комиксов. Как же я до такого докатился?
— Им-по-тент в Из-ра-иле, да-да-да! — пропел я на мотив «Птичьей колыбельной».
— Еще одна шутка? — спросила она.
— Ага. И еще одна. И еще. Зачем отрекаться от своей жизни?
И тут она сказала мне премилую вещь. Она могла себе это позволить, возвышаясь надо мной:
— Тебе надо вернуться домой.
— Ну да, конечно! Это именно то, что мне нужно — вернуться в ссылку!
И она, возвышаясь надо мной, улыбнулась. Пышущая здоровьем монументальная Сабра! Крепкие ноги, простенькие шорты, потрепанная в бою майка — торжествующая улыбка победителя! А у ног Сабры, рядышком с ее сандалиями… Кто это? Мальчишка! Сынок! Дитя малое! Александр Пор-нуа. Портнос. Портной-ой-ой-ой!
— Вот смотрю я на тебя снизу вверх, — сказал я. — Какие же вы, женщины, большие! Глянь, какая ты патриотичная! Тебе нравится побеждать, правда, милая? Ты знаешь, как оседлать победу! Ах, какая ты правильная! Ты потрясающая, ей-Богу — такая честь познакомиться с тобой. Послушай, возьми меня с собой, Героиня! Возьми меня с собой в горы! Я буду ворочать валуны до потери сознания — если в этом заключается добродетельность. Почему бы мне не стать добродетельным? Хорошим, хорошим, хорошим-прехорошим — правда? Жить только по твердым принципам. Без компромиссов! Пусть злодеями будут другие парни, правильно? Пусть в этой бойне участвуют гои. Пусть проклятия падут только на гойские головы. Если мне написано на роду быть аскетом, то пусть так и будет! Жизнь, исполненная лишений, самопожертвования, изнурительного труда и самоограничений. Звучит заманчиво! Ах, мне бы почувствовать вкус этих камней! Я уже его чую! Возьми меня с собой — в Портнойскую жизнь!
— Тебе надо вернуться домой.
— Совсем наоборот! Я должен остаться! Остаться! Купить себе шорты цвета хаки — и стать мужчиной!
— Поступай, как хочешь, — ответила она. — Я ухожу.
— Нет, Героиня, нет! — закричал я, потому что, похоже, начинал немного любить ее. — Ах, какая досада…
Ей это понравилось. Она посмотрела на меня с таким торжеством, словно я, наконец, согласился принять правду о себе. Пошла она на хуй!
— Я хотел сказать — какая досада, что я не могу трахнуть такую большую здоровую девушку, как ты.
Ее аж передернуло от омерзения:
— Скажи, пожалуйста, — зачем ты все время говоришь это слово?
— А что, в горах мальчики не говорят — «трахаться»?
— Нет, — ответила она коротко. — Они говорят по-другому.
— Ясно, — сказал я. — Это потому, что они не кипят от ярости, как я! От ярости к высокомерию!
И я схватил ее за ногу. Потому что мне этого мало. Я ДОЛЖЕН ИМЕТЬ…
— Что именно?
— Нет! — завизжала она.
— Да!
— Нет!
— Тогда, — взмолился я, когда она поволокла меня к двери, — я ведь не отпускал ее ногу, — тогда позволь мне хотя бы полизать твою пизду! Это я еще умею делать!
— Свинья!
И она врезала мне. Со всей силы. Нога первопроходчицы впечаталась мне прямо под сердце. Я это вымаливал? Кто знает, в чем мое предназначение? Может быть, я просто ноль. Может, мне нужно быть самим собой. Может, я и стал тем, кем должен был стать — лизуном, ртом, который жаждет пизды! Лижи! И не рыпайся! Может быть, самое мудрое решение для меня — жить на четвереньках. Ползти по жизни и лакомиться пиздой. Я вправе определять, что правильно, а что — нет, право быть отцами семейств предоставь прямоходящим. Зачем тебе сооружать в свою честь монументы, когда прямо по улицам гуляет такой лакомый кусочек?
Ползи по жизни! Вот только жив ли я? Голова у меня идет кругом, тошнота подступает к горлу. Ох, мое сердце! I И это в Израиле! Там, где все остальные евреи находят прибежище, спокойствие и приют, — Портной помирает! Там, где все остальные евреи процветают, — я испускаю дух! А ведь я всего-то хотел развлечь ее и поразвлечься немного сам. Ну почему к любому удовольствию прицеплен вагон, в котором следует возмездие? Свинья?! Кто — я?! Все повторяется снова — меня вновь нанизали на прошлое, на то, что было, а не на то, что будет! Хлопает дверь. Она ушла. Ушла моя спасительница, моя соплеменница, — и я вновь корчусь на полу со своими ВОСПОМИНАНИЯМИ. Лежу и хнычу. О, мое бесконечное детство! От которого мне не избавиться. Или которому не избавиться от меня! Вот именно! Вспомни о редиске. О редиске, которую я самолично выращивал на клочке земли позади дома, рядом с дверью в подвал. Моя кибуца! Редиска, морковь, петрушка — да, я тоже патриот, только я патриот другой земли! (Где, впрочем, я тоже не чувствую себя дома!) Но как же тогда быть с фольгой, которую я собирал? Как быть с кляссером, в который тщательно вклеены марки, рассказывающие о разгроме врага! А модели самолетов? Мой «пайпер», мой «хокер харрикеин», мой «спитфайр»! Как все это могло приключиться с тем хорошим мальчиком, который обожал английские военно-воздушные силы и Большую Четверку. О, какие надежды я возлагал на Ялту и на Думбартон-Оукс! Как я молился за ООН! Умирать? Почему? Наказание? За что? Импотенция? По какой такой причине?
