Том Шарп - Флоузы
Повесьте за ноги меня, Чтоб видеть мог весь свет, К чему приводит голова, Коли ума в ней нет.
Первая строфа была достаточно плоха, но остальные были еще хуже. Она уже не меньше пятнадцати раз прослушала требование Менестреля вернуть ему его член, даже разорвав для этого пополам зад сэра Освальда, ибо Менестрелю невтерпеж отлить. Вдова сама была сейчас примерно в таком же состоянии: член ей был ни к чему, а вот отлить было действительно невтерпеж, и ждать больше она уже не могла. А Локхарт и Додд весь день сидели в кухне, обсуждая, что им делать дальше, так что докричаться до них было невозможно.
– Нельзя отпускать итальяшку, – говорил Додд. – Уж лучше избавиться от него совсем.
Но мысли Локхарта работали в более практическом направлении. Многократно повторенная Таглиони похвальба, будто он – лучший потрошитель во всем мире, и, по меньшей мере, двусмысленность подобного утверждения дали Локхарту богатую пищу для размышлений. Странным казалось ему и отношение ко всему этому Додда. Его уверенность в том, что Боскомб из Аризоны не был ни любовником мисс Флоуз, ни отцом Локхарта, звучала убедительно. Когда Додд что-то утверждал, это всегда в конце концов оказывалось правдой. Безусловно, он не врал Локхарту, по крайней мере, не делал этого никогда раньше. Сейчас он столь же категорически утверждал, что в письмах не может быть никакого намека на возможного отца Локхарта. О том же самом его предупреждали и мисс Дейнтри, и старая цыганка: «Бумага и чернила не принесут тебе добра». Локхарт признавал этот факт, но без Боскомба у него не было вообще никакой возможности найти своего отца до того, как распространится известие о смерти его деда. В этом отношении Додд был прав: миссис Флоуз знала о смерти мужа и сделала бы эту смерть всеобщим достоянием, как только оказалась бы на свободе. Наконец ее истошные вопли, заглушившие и семейную хронику старого Флоуза, и зловещие утверждения Таглиони, вынудили Локхарта прийти ей на помощь. Отпирая дверь ее комнаты, Локхарт слушал ее мольбы о том, что она лопнет, если ей не дадут немедленно отлить. Он отвязал ее, и миссис Флоуз галопом понеслась на улицу в уборную. Когда она вернулась и вошла в кухню, Локхарт уже принял решение.
– Я нашел отца, – объявил он. Миссис Флоуз негодующе уставилась на него.
– Врешь, – ответила она. – Ты лжец и убийца. Я видела, что вы сделали с дедом, и не думай…
Локхарт не стал ничего доказывать. Вдвоем с Доддом они затащили миссис Флоуз в комнату и снова прикрутили ее к кровати. Но на этот раз они еще и заткнули ей рот кляпом.
– Я тебя предупреждал, что старая ведьма слишком много знает, – сказал Додд. – А поскольку она жила ради денег, то она без них не помрет, как ты ей ни грози.
– Значит, надо опередить ее, – сказал Локхарт и направился в погреб. Таглиони, допивавший пятую бутылку, смотрел налитыми кровью глазами, видя Локхарта как будто в тумане.
– Лучший такси… потрошитель в мире. Я. Это я, – бормотал он. – Назовите что хотите. Лиса, фазан, птица. Я выпотрошу и набью. А сейчас я выпотрошил человека. А, каково?
– Папочка, – сказал Локхарт и обнял Таглиони за плечи, – дорогой мой папочка.
– Папочка? Чей, мать вашу, папочка? – спросил Таглиони, слишком пьяный, чтобы понять ту роль, которая ему отныне отводилась. Локхарт помог ему подняться на ноги и повел его вверх по лестнице. На кухне Додд стоял у плиты с кофейником. Локхарт усадил таксидермиста на скамью, прислонив его к спинке так, чтобы тот не падал, и попытался сосредоточить его внимание на внезапно открышемся отцовстве. Но у того все плыло перед глазами. Лишь через час, влив в него добрую пинту кофе и впихнув хороший бифштекс, таксидермиста удалось немного протрезвить. И на протяжении всего этого времени Локхарт называл его «папочкой». Именно это и выводило итальянца из себя больше всего.
– Какой я тебе папочка, – возражал он. – Не понимаю, о чем вы это тут говорите.
Локхарт отправился в кабинет деда и открыл там сейф, спрятанный за полкой с книгами. Вернулся он с сумкой из моющейся замши. Он показал Таглиони, чтобы тот подошел к столу, а затем вывалил перед ним содержимое сумки. Тысяча золотых соверенов раскатилась по добела выскобленному дереву. Таглиони с изумлением уставился на них.
– Что это за деньги? – спросил он. Он взял со стола одну из монет и попробовал ее на зуб. – Золото. Чистое золото.
– Это все твое, папочка, – сказал Локхарт. Таглиони в первый раз проглотил слово «папочка».
– Мое? Вы расплачиваетесь со мной золотом за то, что я сделал чучело?
Локхарт отрицательно покачал головой:
– Нет, папочка, кое за что другое.
– За что? – с подозрением в голосе спросил таксидермист.
– За то, что ты станешь моим отцом, – ответил Локхарт. Глаза Таглиони завращались почти так же, как глаза тигра в кукле старика.
– Твоим отцом? – поперхнулся он. – Ты хочешь, чтобы я был твоим отцом? Зачем мне быть твоим отцом? У тебя что, своего нет?
– Я незаконнорожденный, – сказал Локхарт, но Таглиони уже и сам это понял.
– Ну и что? У незаконнорожденных тоже всегда есть отец. Или твоя мать была девой Марией?
– Оставь мою мать в покое, – сказал Локхарт. Додд тем временем сунул в жарко пылавший огонь кочергу. Когда она раскалилась добела, Таглиони решился. Локхарт почти не оставил ему выбора.
– Хорошо, я согласен. Я скажу этому Балстроду, что я твой отец. Я не против. А ты даешь мне эти деньги. Я согласен. На все, что ты скажешь.
Локхарт наговорил ему немало. В том числе и о тюрьме, которая ждет таксидермиста, сделавшего из старика чучело. А перед этим, скорее всего, убившего этого старика, чтобы украсть тысячу золотых соверенов из его сейфа.
– Я никогда не убивал, – стал лихорадочно оправдываться Таглиони, – ты это знаешь. Когда я сюда приехал, он был уже мертв.
– Докажи, – сказал Локхарт. – Где его внутренности, по которым полиция и судебные эксперты смогут определить, когда он умер?
– В парнике для огурцов, – машинально произнес Додд. Это обстоятельство постоянно угнетало его.
– Неважно, – сказал Локхарт, – я просто хочу подчеркнуть: ты никогда не сможешь доказать, что не убивал моего деда. А мотив убийства – вот эти деньги. А кроме того, в этой стране не любят иностранцев. Присяжные будут настроены против тебя.
Таглиони согласился, что это вполне возможно. По крайней мере, повсюду, где ему довелось побывать в этой стране, он чувствовал неприязнь к себе.
– Хорошо, хорошо. Я скажу все, что ты хочешь, чтобы я сказал. А потом я смогу уехать со всеми этими деньгами? Так?
– Так, – подтвердил Локхарт, – даю тебе слово джентльмена.
Вечером того же дня Додд отправился в Блэк-Покрингтон и, забрав вначале припрятанную на известковом заводике машину мисс Дейнтри, поехал в Гексам предупредить мистера Балстрода, что его и доктора Мэгрю просят на следующий день прибыть во Флоуз-Холл и удостоверить под присягой заявление отца Локхарта о том, что именно он стал в свое время причиной беременности мисс Флоуз. После этого Додд отогнал машину в Дайвит-Холл.
Локхарт и Таглиони сидели вдвоем на кухне, итальянец запоминал то, что ему придется потом говорить. Наверху миссис Флоуз готовилась к борьбе. Она твердо решила: ничто, даже возможность получить сказочное богатство, не заставит ее лежать в этой комнате, дожидаясь такого же конца, какой постиг ее мужа. Будь что будет, но она должна освободиться от этой привязи и скрыться из имения. И пусть за ней гонятся все своры старого Флоуза, от своего плана она не откажется: побег должен состояться. Поскольку рот у нее был заткнут кляпом и выражать свои чувства вслух она все равно не могла, миссис Флоуз целиком сосредоточилась на тех веревках, что привязывали ее к железной основе кровати. Ей удалось дотянуться руками до нижней части кровати, и она шарила там с упорством и настойчивостью, отражавшими всю меру испытаемого ею страха.
А в Гексаме в это время мистер Балстрод упорно уговаривал доктора Мэгрю поехать с ним вместе наутро во Флоуз-Холл. Доктор же упрямо не соглашался. Его последняя поездка в это имение произвела на него незабываемое впечатление.
– Балстрод, – говорил он, – мне нелегко нарушить профессиональную клятву и рассказать тебе о том, о чем говорил человек, который долгие годы был моим другом и который, возможно, лежит сейчас на смертном одре. Но я должен тебе сказать: старина Эдвин крайне плохо отзывался о тебе, когда я был у него в последний раз.
– Ну и что? – возражал Балстрод. – Не сомневаюсь, что он говорил все это в бреду. И вообще не стоит обращать внимание на слова выжившего из ума старика.
– Это верно, – соглашался доктор, – но в его высказываниях была такая четкость мысли, которая не позволяет мне считать его выжившим из ума.
– Например? – спросил Балстрод. Но доктор Мэгрю не был готов воспроизвести слова, сказанные старым Флоузом. – Я не хочу повторять оскорбления, – ответил он, – но я поеду во Флоуз-Холл только в двух случаях: если Эдвин готов извиниться перед тобой или если он уже умер.
