Джером Джером - Трое на прогулке
— В нашем первая октава никуда не годится, — сказал Гаррис. — Между прочим, что такое первая октава?
— Это справа, такие пронзительные клавиши, — пояснил я, — они орут, как будто им наступили на хвост. По ним колотят в конце всех попурри.
— Одного пианино им мало. Мне велено старое передвинуть в детскую, а новое поставить в гостиной.
— Что еще?
— Все, — сказал Гаррис. — На большее ее не хватило.
— Когда ты придешь домой, они придумают еще кое-что.
— Что? — сказал Гаррис.
— Домик в Фолькстоне, сроком на месяц.
— Зачем ей домик в Фолькстоне? — сказал Гаррис.
— Жить, — высказал предположение я. — Жить там летом.
— На лето она с детьми собиралась к родственникам в Уэльс; нас туда звали.
— Возможно, она съездит в Уэльс до того, как отправится в Фолькстон, а может, заедет в Уэльс на обратном пути, но, несомненно, ей захочется снять на лето домик в Фолькстоне. Возможно, я и ошибаюсь — вижу, что тебе этого хочется, — но есть у меня предчувствие, что я все-таки прав.
— Похоже, наша поездка нам дорого обойдется.
— Это была идиотская затея с самого начала.
— Мы были дураками, что послушались его. То ли еще будет!
— Вечно он что-нибудь выдумывает, — согласился я.
— Упрямый болван, — добавил Гаррис.
Тут мы услышали голос Джорджа в передней. Он спрашивал, нет ли ему писем.
— Лучше ему ничего не говорить, — предложил я. — Теперь уже поздно отступать.
— В этом нет никакого смысла, — ответил Гаррис. — Покупать ванну и пианино мне все равно придется, так или иначе.
Вошел Джордж. Он был в отличном настроении.
— Ну, — сказал он, — все в порядке? Удалось?
Что-то в его тоне мне не понравилось. Я заметил, что и Гарриса он возмутил.
— Что удалось? — сказал я.
— Ну, отпроситься, — уточнил Джордж.
Я понял, что настало самое время объяснить Джорджу, что к чему.
— В семейной жизни, — провозгласил я, — мужчина повелевает, женщина подчиняется. Это ее долг: жена да убоится мужа своего.
Джордж сложил руки и возвел очи горе.
— Мы можем зубоскалить и острить на эту тему, — продолжал я, — но, когда доходит до дела, получается вот что. Мы известили своих жен, что уезжаем. Естественно, они огорчились. Они были не прочь поехать с нами, но, поняв, что это невозможно, стали умолять нас не покидать их. Но мы разъяснили им, что думаем на этот счет, и — на этом все кончилось.
Джордж скептически хмыкнул:
— Простите меня, в этих вещах я не разбираюсь. Я всего лишь холостяк. Мне говорят одно, другое, третье, а я — слушаю.
— И поступаешь неверно. Если тебе будет нужно что-нибудь узнать, приходи ко мне или Гаррису, и мы предоставим тебе исчерпывающую информацию по вопросам этики семейной жизни.
Джордж нас поблагодарил, и мы сразу же перешли к делу.
— Когда мы выезжаем? — спросил Джордж.
— Мне кажется, — сказал Гаррис, — с этим не надо тянуть.
По-моему, он стремился уехать раньше, чем миссис Гаррис придумает еще что-нибудь. Мы остановились на следующей среде.
— Как насчет маршрута? — поинтересовался Гаррис.
— У меня есть идея, — сказал Джордж. — Я полагаю, что вы, друзья, естественно, горите желанием расширить свой кругозор.
Я заметил:
— Вообще-то, дальше его расширять нам уже некуда. Но, впрочем, если это не повлечет за собой излишних затрат и чрезмерных физических усилий, то мы не прочь.
— На этот счет можете быть спокойны, — сказал Джордж. — Мы повидали Голландию и Рейн. А теперь я предлагаю доехать на пароходе до Гамбурга, осмотреть Берлин и Дрезден, а затем отправиться в Шварцвальд через Нюрнберг и Штутгарт.
— Мне говорили, что есть прекрасные уголки в Месопотамии, — пробормотал Гаррис.
Джордж сказал, что Месопотамия уж слишком не по пути, но его маршрут вполне приемлем. К счастью ли, к несчастью, но он нас убедил.
— Средства передвижения, — сказал Джордж, — как договорились. Я и Гаррис на тандеме, Джей…
— Я не согласен, — решительно перебил Гаррис. — Ты и Джей на тандеме, а я — на одноместном.
— Мне все равно, — согласился Джордж. — Я и Джей на тандеме, Гаррис…
— Можно установить очередность, — перебил я, — но всю дорогу везти Джорджа я не намерен. Груз нужно распределить поровну.
— Ладно, — согласился Гаррис, — давай распределим. Но нужно решительно потребовать, чтобы он работал.
— Кто работал? — не понял Джордж.
— Ты работал, — объяснил ему Гаррис. — Во всяком случае, на подъеме.
— Боже праведный! — воскликнул Джордж. — Неужели вам не хочется слегка поразмяться?
Тандем — вещь неприятная. Человек, сидящий спереди, уверен, что сидящий сзади ничего не делает; той же точки зрения придерживается и сидящий сзади: единственная движущая сила — это он, а сидящий спереди попросту валяет дурака. Эта тайна так никогда и не раскроется. Чувствуешь себя неуютно, когда, с одной стороны. Благоразумие подсказывает тебе: «Не переусердствуй, твое сердце не выдержит такой нагрузки», а Справедливость нашептывает: «Почему ты все должен делать один? Это не кеб. Он не пассажир», — а твой напарник, в свою очередь, орет: «Эй, что случилось? Упустил педаль?»
Гаррис во время свадебного путешествия доставил сам себе массу хлопот, и все из-за того, что никак невозможно понять, чем занят твой напарник. Они с женой путешествовали на велосипеде по Голландии. Дороги там мостят булыжником, и машину основательно трясло.
— Пригнись, — сказал Гаррис, не поворачивая головы. Миссис Гаррис решила, что он сказал: «Прыгай!» Почему она решила, что он сказал: «Прыгай!», когда он сказал: «Пригнись!», никто из них объяснить не может.
Миссис Гаррис считает: «Если бы ты сказал „Пригнись!“, с какой стати я бы стала прыгать?»
Гаррис считает: «Если бы я хотел, чтобы ты спрыгнула, с какой стати я бы сказал: „Пригнись!“
Горечь тех дней прошла, но и сейчас они спорят по этому поводу.
Как бы то ни было, но факт остается фактом: миссис Гаррис спрыгнула, а Гаррис продолжал усиленно нажимать на педали, считая, что она все еще сидит сзади. Поначалу ей казалось, что он летит в гору лишь затем, чтобы показать, на что способен. Тогда они оба были молоды и он любил выкидывать подобные фокусы. Она думала, что в конце подъема он спрыгнет на землю и, опершись на велосипед, приняв позу, полную небрежного изящества, станет поджидать ее. Когда же, увидев, что, преодолев подъем, он и не думает останавливаться, а напротив, поднажав на педали, мчится по длинному пологому спуску, она сначала удивилась, затем возмутилась и, наконец, испугалась. Она взбежала на горку и крикнула, но он даже не обернулся. Она видела, как он проехал по дороге мили с полторы, а затем исчез в лесу. Она села на дорогу и заплакала. Утром они немного повздорили из-за какого-то пустяка, и она стала думать, не воспринял ли он ссору всерьез и не решил ли ее бросить. Денег у нее не было, голландского она не знала. Подошли люди, стали ее жалеть. Она попыталась объяснить им, что случилось. Они поняли, что она что-то потеряла, но что именно — взять в толк не могли. Ее проводили до ближайшей деревни и там нашли полицейского. Из ее пантомимы он заключил, что какой-то мужчина украл у нее велосипед. Связались по телеграфу с окрестными деревнями и в одной из них обнаружили несчастного мальчишку, ехавшего на дамском велосипеде допотопной конструкции. Мальчишку задержали и доставили к ней на телеге, но так как она не выказала ни малейшего интереса ни к нему, ни к его велосипеду, то мальчишку отпустили подобру-поздорову.
Тем временем Гаррис в отличном настроении продолжал свой путь. Ему показалось, что внезапно он стал сильнее и выносливее. Он сказал, обращаясь к воображаемой миссис Гаррис: «Никогда еще машина не казалась мне такой легкой. По-моему, это здешний воздух, он явно идет мне на пользу».
Затем он велел ей не бояться, а он покажет, на что способен. Он пригнулся к рулю и поднажал на педали. Велосипед полетел по дороге как птица. Фермеры и церкви, собаки и цыплята исчезали из виду, едва успев появиться. Старики с изумлением глядели на него, дети восторженно кричали вслед.
Так он промчался пять миль. Тут, как он объясняет, у него закралось подозрение, что что-то неладно. Молчаливость миссис Гаррис его не смущала: дул сильный ветер, да и машина порядком тарахтела. Он стал ощущать пустоту. Он протянул руку назад, но там никого не было. Он спрыгнул, а правильнее сказать, вылетел из седла и оглянулся на дорогу. Она тянулась, светлая и прямая, сквозь темный лес, и ни одной живой души на ней не было видно. Он вскочил в седло и помчался назад. Через десять минут он доехал до развилки — вместо одной дороги стало четыре. Он слез и стал вспоминать, по какой из них он сюда приехал.
Пока он так размышлял, мимо проехал человек верхом на лошади. Гаррис остановил его и объяснил, что потерял жену. Человек не выразил ни удивления, ни сочувствия. Пока они беседовали, подошел другой крестьянин, которому первый объяснил, в чем дело, причем в его изложении выходил не несчастный случай, а забавный анекдот. Второго крестьянина больше всего удивило, что Гаррис поднимает шум по пустякам. Он ничего от них не добился, сел в седло и, проклиная своих собеседников, наудачу поехал по средней дороге. На середине подъема ему попалась веселая компания: две девицы и парень. Ему показалось, что они-то должны его понять. Он спросил, не встречалась ли им его жена. Они спросили, как она выглядит. Он недостаточно хорошо знал голландский, чтобы объяснить им толком. Он сказал, что это очень красивая женщина среднего роста — на большее его не хватило. Естественно, столь общее описание их не удовлетворило: этак каждый сможет присвоить себе чужую жену. Они спросили, как она была одета, — хоть убей, этого он не помнил.
