Джером Джером - Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.
Я покупаю журнал за четыре с половиной пенса и погружаюсь в чтение. Героиня слезливой истории — молодая герцогиня. Муж ее подвержен пороку азарта, причем играет не по мелочи, а на тысячефунтовые купюры. В результате семья вынуждена поселиться в бельэтаже отеля «Карлтон». В роли злодея выступает русский князь. Воспитанный в старых традициях баронет не в состоянии угнаться за стремительно летящим временем. Какая уважающая себя героиня покинет мужа и бросит детей ради греха и ничтожных пяти тысяч фунтов в год?! Дамам прошлого — дочери священника или молодой талантливой художнице — действительно следовало бы опасаться искушения. Ну а наша современница никогда не падет ниже уровня кабинета министров.
Обратимся к менее претенциозному изданию — тому самому еженедельнику, который моя супруга считает наиболее авторитетным экспертом в вопросе фасонов блузок. На его страницах я обнаружил нечто, в прежние времена попадавшее под определение фарса. Теперь подобное произведение носит название салонной комедии и снабжено внушительной припиской «все права защищены». В перечень действующих лиц включены следующие персонажи: граф Дэнбери, маркиз Роттенборо (с богатым прошлым) и американская наследница — персонаж, который в наши дни заменяет любителям незамысловатых развлечений некогда привычную «Розу, дочку мельника».
Иногда доводится спрашивать себя, уж не повинны ли в нынешних литературных вкусах Карлайл с Теннисоном? Действительно, Карлайл твердо внушил читателям, что внимания достойны лишь биографии великих людей, а Теннисон убедительно призывал «любить тех, кто выше». Потому-то литература, вечно стремящаяся к вершине, проходит мимо простой Ромолы и спешит навстречу леди Понсонби де Томпкинс; если бы какого-нибудь современного критика угораздило родиться раньше времени, то провинциальный роман Шарлотты Бронте он окрестил бы не иначе, как «историей из жизни высшего общества».
Британская драма зашла еще дальше. Действие пьес происходит исключительно в старинных замках и, как пишут в рекламных проспектах господа из фирмы «Ламли и К°», в «импозантных городских особняках, отвечающих потребностям состоятельных джентльменов». Сведущий современный драматург понимает, что тесная комнатка не место для бурного развития событий. Случалось, правда, что кое-кому из авторов удавалось отыскать психологические коллизии даже в скромном жилище, но эти господа, должно быть, умели видеть людей насквозь.
Однажды я нечаянно сочинил пьесу и прочитал творение известному импресарио. Тот терпеливо выслушал и заявил, что произведение чрезвычайно интересно; они все так говорят. Я ожидал, что маэстро направит докучливого автора к кому-нибудь из своих коллег. Каково же было мое удивление, когда светило пожелало оставить пьесу себе, но только если будут внесены определенные изменения!
Как возвысить британскую драму— Необходимо поднять всю пьесу на несколько ступенек, — заявил импресарио. — Ваш герой — адвокат: моя публика не интересуется простыми адвокатами. Сделайте его генеральным стряпчим.
— Но он должен быть забавным, а от генерального стряпчего шуток не дождешься.
Импресарио на миг задумался.
— В таком случае, пусть он станет генеральным стряпчим от Ирландии.
Я принял рекомендацию к сведению.
— Ваша героиня, — продолжал вершитель судеб, — дочка хозяина приморского пансионата. Моя публика не признает отдыха в приморских пансионатах. Почему бы ее отцу не превратиться во владельца отеля? Конечно, это тоже рискованно, но попробовать можно. — Воображение разыгралось не на шутку. — Нет, лучше сделайте старика управляющим директором гостиничного треста: такое положение позволит мисс не стесняться в нарядах.
К сожалению, работу пришлось отложить на несколько месяцев, а когда я вновь взялся за пьесу, вкусы театралов успели уйти далеко вперед. Британская драма захлопнула двери перед всеми, кто не вписывался в узкий аристократический круг. В итоге я так и не увидел своего смешного старика маркизом: удостоить нелепое существо более скромного титула отныне не представлялось возможным.
Как же продолжить существование нам, романистам и драматургам среднего класса? Единственно возможный ответ напрашивается сам собой. Мы мыслим лишь категорией общей комнаты, которую называем гостиной и в глубине своей писательской души нежно любим: вот распахивается двустворчатая дверь, и взгляду открывается прекрасный интерьер. Единственная известная нам драма разворачивается именно в такой комнате: герой сидит в обитом зеленым репсом мягком кресле; героиня устроилась на стуле. Презрительные взгляды и гневные слова из мира среднего класса летают над трехногими карточными столами, а узор свадебного торта под прозрачным колпаком играет роль бледного привидения.
Сейчас, когда так высоко ценится идея имперского величия, разве осмелится кто-нибудь предположить, что в общей комнате люди могут испытывать те же чувства, которые цветисто высказывают завсегдатаи салонов, обставленных в стиле Людовика XIV? Что слезы, пролитые на Бэйсуотер-стрит, столь же горьки, как и те, которые текут по щекам обитателей Одли-стрит? Что смех в Клапеме не менее заразителен, чем благородное веселье на Керзон-стрит? Но что же делать нам, тем, чьи лучшие наряды являются миру лишь в скромных интерьерах? Как нам обнажить душу герцогини, передать неровное биение сердца пэра королевства? Некоторые из моих знакомых, сторонники консервативной партии, время от времени посещают турниры «Лиги подснежников» (или их называют «судами любви»? — не знаю, потому что говорю, как посторонний; во всяком случае, от самого названия явно веет Средневековьем). Так вот, этим счастливчикам иногда удается побеседовать с титулованными дамами. Впрочем, разговор неизменно оказывается коротким из-за нескрываемого раздражения стоящего рядом джентльмена. Сомневаюсь, что диалог приносит ощутимую пользу с точки зрения знакомства с аристократическим образом мысли. И все же тем из нас, кто не имеет непосредственного отношения к уважаемой организации, не удается даже одним глазком заглянуть в высшие сферы. Так и получается, что мы ровным счетом ничего не знаем о чувствах и чаяниях спрятанного за семью замками мира красивых и сильных. Лично я однажды получил письмо от графа, однако речь в нем шла исключительно о деятельности молочной компании, возглавляемой его светлостью, о прекрасном качестве молока и о преимуществах расчета наличными. К огромному сожалению, послание не затрагивало такие важные для меня темы, как предпочтения, интересы, желания и страсти высокопоставленного автора, а также не касалось его взглядов на мироустройство в целом.
А что, если выучиться на лакея?С каждым годом я ощущаю себя все более и более одиноким. Литературные друзья один за другим вступают в зачарованный мир аристократии и безжалостно обрубают ненужные связи со средним классом. Отныне их заботят исключительно душевные страдания королевского камердинера, затаенные чувства придворных дам и религиозные искания маркизов. Мне хочется знать, как они это делают — «как, черт возьми, они туда просачиваются». Увы, никто не рассказывает.
А я тем временем не вижу иных перспектив, кроме работного дома. С каждым годом публика все меньше интересуется книгами о жизни среднего класса. Но ведь о других классах мне ровным счетом ничего не известно. Что же делать? Заурядные люди — те из друзей, кто не считает нужным беречь самолюбие автора, — небрежно советуют «наплевать на глупости».
— Видишь ли, старик, ты знаешь ничуть не меньше, чем все эти бездельники. — Я не пытаюсь сгладить ни стиль, ни смысл высказывания, а просто цитирую. — А если даже и не знаешь, что с того? Обычный читатель знает еще меньше. Как он сможет тебя разоблачить?
Но я терпеливо объясняю, что главный закон литературы разрешает писать только о том, что знаешь на собственном опыте, причем досконально. Из этого следует, что необходимо срочно попасть в аристократическую среду, изучить и понять ее всемогущих обитателей. Только тогда можно будет заработать на хлеб единственным доступным писателю способом — сочинить роман из жизни представителей высшего класса.
Как же попасть на олимп?
Человек и его хозяинЕсть одно немаловажное обстоятельство, в котором англосакс превзошел француза, турка или русского, а заодно немца и бельгийца. Когда англосакс назначает чиновника, он назначает слугу, а когда все остальные надевают на соотечественника мундир, то немедленно увеличивают отряд хозяев. Если среди ваших приятелей обнаружится американец или англичанин, незнакомый с системой государственной службы на континенте, не пожалейте времени и составьте ему компанию: хотя бы проводите на почту, когда наивный островитянин впервые соберется отправить письмо, скажем, из Германии. Англосакс шествует уверенно, с чувством собственного достоинства, гордо и независимо глядя по сторонам и небрежно рассуждая, как бы поскорее «покончить с мелочами, зайти за Джобсоном и вместе отправиться на ленч».
