Марк Твен - Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.
— Но разве они не помогают вам по дому?
— Боже мой! Конечно нет. Они безусловно что-то делали бы, бедняги, если б могли, и, возможно, они считают, будто действительно что-то делают. Но это им только так кажется. Дэниел открывает входную дверь и иногда ходит по поручениям; случается, кто-нибудь из них, а то и оба вместе берутся вытирать пыль в гостиной, но это значит только, что они хотят послушать, о чем мы говорим, и сами принять участие в разговоре. Ну, и по тем же причинам они, конечно, всегда тут как тут, стоит нам сесть за стол. А в результате нам приходится держать девчушку-негритянку специально для ухода за ними еще взрослую негритянку, которая выполняет домашнюю работу и помогает обихаживать их.
— Что ж, они, по-моему, должны быть очень счастливы.
— Ничего подобного. Они без конца ссорятся — главным образом по поводу религии, потому что Дэниел баптист, а Дженни воинствующая методистка, и Дженни верит в провидение, а Дэниел нет: он считает себя вроде бы «свободомыслящим»; тем не менее они вместе поют гимны, когда-то слышанные на плантациях, без передыху мелют языком о том о сем, искренне привязаны друг к другу, обожают Малберри, ибо он терпеливо сносит все их капризы и благоглупости, так что в конечном счете они, пожалуй, счастливы. Ну а я… я привыкла и уже примирилась с этим. Вообще я могу к чему угодно привыкнуть с помощью Малберри, и ничто мне не страшно, пока он со мной.
— Что ж, пожелаем ему много лет здравствовать и будем надеяться, что он скоро опять «найдет золотую жилу».
— И опять наберет полный дом всяких сирых, хромых и слепых и превратит наше жилище в больницу? А ведь Малберри именно так и поступит. Сколько раз уже это было на моей памяти. Нет, Вашингтон, хватит: я хочу, чтобы он теперь и до конца жизни «находил золотые жилы» поскромнее.
— Словом, выпадут ли ему большие удачи, или малые, или вообще не выпадет никаких удач, будем надеяться, что у него никогда не переведутся друзья, в чем я не сомневаюсь, ибо пока вокруг есть люди, которые знают…
— Чтоб у него да перевелись друзья! — Миссис Селлерс с нескрываемой гордостью вскинула голову. — Помилуйте, Вашингтон, да нет такого более или менее стоящего человека, который не любил бы его! Скажу вам по секрету, мне иной раз прямо невмоготу с ними справиться: известно, что Малберри не умеет отказывать, вот они и норовят назначить его на какую-нибудь должность. А ведь не хуже меня знают, что его и близко нельзя подпускать к службе. Малберри Селлерс-на службе! Бог мой! Вы-то можете себе представить, что это будет. Да чтоб увидеть такой цирк, люди прибегут с другого конца света. Уж лучше было бы мне тогда обвенчаться с Ниагарским водопадом — и делу конец. — Миссис Селлерс задумалась и, возвращаясь к своей первоначальной мысли, повторила: — Друзья? Да ни у кого в жизни не было такого множества друзей — и каких! Грант, Шерман, Шеридан, Джонстон, Лонгстрит, Ли — сколько раз все они сиживали в том кресле, где сидите сейчас вы…
Хокинс вскочил и с почтительным изумлением воззрился на кресло, ужасаясь, что мог осквернить подобную святыню…
— Такие люди?! — воскликнул он.
— Ну да, разумеется, и не раз.
Вашингтон продолжал смотреть на кресло как зачарованный, не в силах оторвать от него глаз, — впервые в жизни полоска высохшей прерии, заменявшая ему воображение, запылала, и огненный смерч пронесся по ней из конца в конец, взметая до самого неба языки пламени и дыма. Хокинс испытывал то же чувство, какое появляется у плохо разбирающегося в географии чужеземца, дремлющего в уголке вагона, когда его скучающий, безразличный взгляд вдруг видит в окне название некоей станции: «Стратфорд-он-Эйвон»! А миссис Селлерс тем временем невозмутимо продолжала:
— О, они обожают слушать его рассказы, особенно когда им становится уж слишком тяжко нести свое бремя и хочется передохнуть. Малберри, понимаете ли, действует на них как глоток воздуха, даже как весенний ветер, — освежающе, и у них появляется такое ощущение, точно они побывали в деревне. Сколько раз он вызывал смех у генерала Гранта, а это штука не легкая, уж можете мне поверить; а Шеридан — у того загораются глаза, и кажется, что он слушает не Малберри Селлерса, но гром пушек. Все дело, понимаете ли, в том, что наш Малберри держится самых широких взглядов и притом настолько лишен предрассудков, что может ладить с кем угодно и всюду будет к месту. Вот почему его все так любят, и популярность у него прямо скандальная. Пойдите в Белый Дом, когда президент устраивает свой большой прием. Если там присутствует Малберри, — бог ты мой! — в жизни не скажете, кто из них хозяин — президент или он.
— Да, человек он, конечно, удивительный… всегда был таким. А он верующий?
— До мозга костей! Он так много читает и размышляет о религии, как ни о чем другом, если не считать России и Сибири; и все подвергает доскональнейшему обсуждению, — вот уж кого не назовешь фанатиком.
— А какую же веру он исповедует?
— Он… — Миссис Селлерс осеклась и, подумав минуту-другую, простодушно ответила: — По-моему, на прошлой неделе он был магометанином или чем-то в этом роде.
Затем Вашингтон отправился в город за своим чемоданом, ибо гостеприимные Селлерсы и слышать не желали его отговорок: их дом должен быть его домом, пока будет длиться сессия конгресса. Не успел он уйти, как вернулся полковник и снова принялся трудиться над своей игрушкой. К приходу Вашингтона она уже была готова.
— Вот я и кончил, — сказал полковник.
— Что это, полковник?
— Да так, пустячок. Забава для детей.
Вашингтон с любопытством осмотрел вещицу.
— Похоже на головоломку.
— Ты угадал. Я назвал ее «Поросята в поле». Попробуй загнать их в хлев, — ну-ка, попытайся!
После многих тщетных попыток Вашингтону удалось наконец это сделать, и он обрадовался, как малое дитя.
— Удивительно хитрая игрушка, полковник! Как это остроумно придумано! И до чего увлекательно — я, например, мог бы заниматься этим весь день. Что вы намерены с ней делать?
— Да ничего. Взять патент и забыть о ней.
— Как можно! Это же деньги! И какие!
По лицу полковника пробежала пренебрежительная усмешка.
— Деньги? — повторил он. — Да, на мелкие расходы, тысяч двести, не больше.
У Вашингтона загорелись глаза.
— Двести тысяч долларов! И вы называете это деньгами на мелкие расходы?
Полковник встал, на цыпочках прошел через комнату, прикрыл неплотно закрытую дверь, так же, на цыпочках, вернулся на свое место и шепотом спросил:
— Ты умеешь хранить тайну?
Вашингтон утвердительно кивнул: он был слишком потрясен, чтобы говорить.
— Ты когда-нибудь слышал о материализации? Материализации душ, отошедших в иной мир?
Вашингтон слышал об этом.
— И, по всей вероятности, не поверил, — и был совершенно прав. То, что делают невежественные шарлатаны, недостойно ни внимания, ни уважения. Когда, скажем, в темной комнате с прикрученными лампами собирается кучка сентиментальных глупцов, чувствительных, слезливых, слабонервных, и вот из вечера в вечер один и тот же жирный дегенерат и жулик выступает перед публикой и по желанию превращается в чью-то бабушку, внучку или зятя, в Эндорскую волшебницу, в Джона Мильтона, в сиамских близнецов, в Петра Великого или еще в кого-нибудь — это ерунда и глупость. А вот когда человек сведущий призывает на помощь все силы науки — это другое дело, совсем другое! Дух, ответивший на такой зов, уже не может исчезнуть, он остается на земле. Коммерческая сторона дела тебе теперь ясна?
— Видите ли, я… по… по правде говоря, я не вполне понимаю. Вы хотите сказать, что поскольку духи навсегда переселяются на землю, а не появляются лишь на краткий миг, это позволяет брать дороже за вход на спектакль…
— Какой спектакль? Ты с ума сошел! Слушай и вбери в легкие побольше воздуха, чтобы не задохнуться. Через три дня я закончу разработку моего метода, и тогда у всех глаза на лоб полезут при виде тех чудес, которые я покажу. Вашингтон, через три дня — ну самое большее через десять — ты увидишь, как я буду вызывать мертвецов любого века и они будут вставать из могил и ходить по земле. Да что ходить! Они будут жить на ней и никогда больше не умрут. И ходить они будут на мускулистых, упругих ногах, совсем как в былые дни.
— Ну, знаете ли, полковник, от этого и в самом деле можно задохнуться.
— Теперь-то ты понимаешь, какими тут деньгами пахнет?
— Я… дело в том, что я… не вполне убежден, что понимаю.
— Великий боже! Ну так слушай. Я ведь буду монополистом, и все эти духи будут принадлежать мне, не так ли? Скажем, в городе Нью-Йорке имеется две тысячи полисменов. Каждый из них получает четыре доллара в день. Я поставлю на их место моих покойников и возьму за это в два раза дешевле.
