Юрий Бурносов - Год Мудака
Сунув в узенькое жерло рекордера новую болванку, Фрязин показал все еще торчавшему в дверях Паше-напарнику, чтобы сел на диванчик в углу, и пощелкал по микрофону. Пищит.
— Имя, отчество, фамилия, — сказал он грозно.
— Морозов, Николай Алексеевич.
— Допрос проводит старший оперуполномоченный Фрязин. Присутствует младший оперуполномоченный Павел Романович Афанасьев. Что можешь показать по существу дела?
— По какому существу? — не понял тот.
— По существу дела, — повторил Фрязин и хорошенько пнул мудака под столом в колено. Тот охнул, подскочил.
— По существу дела ничего не могу показать, — сказал он.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Фрязин. Это и в самом деле было хорошо, ведь что мудаку сказать, чем оправдаться? Нечем. То, что он мудак, все оправдания низводит на нет.
— Признаешь, что мудак?
— Н-не признаю… — пробубнил Морозов и получил еще пинок.
— Как ты объяснишь в таком случае, что на съезде был идентифицирован как Морозов Николай Алексеевич, уже три года как числящийся в мудаках без определенного места жительства, сиречь в розыске?
— Я ни в каком розыске не был, документы настоящие.
— То-то, что настоящие. А не должны быть настоящие. Смотри, Паша, — сказал Фрязин, щелкнув кнопкой и отрубив запись. — Вот сидит мудак. Три года назад как в воду канул. Искали уж его, и пятое, и десятое, а тут получите — на съезд его черт понес, а там идентификатор сработал. Даже фамилию не поменял! Даже имя-отчество! Жил, сволочь, как нормальный человек, в телевидение проник!
— На телевидение, — машинально поправил мудак и схлопотал в рыло.
Допрашиваемых бить не положено, но кто ж мудака-то не ударит? И кто возьмется ругать того, кто мудака ударил? Они и так должны радоваться, что по-людски с ними, на стуле вон мягком сидит, в тепле, пожрал только что… Раньше как с мудаками? Нагрузили в фургон, да в лес, да в овраг. А там уже трактор-«петушок», сиречь экскаватор с бульдозером. Ой, сколько тракторов таких тогда у белорусов купили! Батька велел даже цены скинуть, а сто тракторов лично передал в дар русскому народу.
Потом, правда, опомнились, и очень скоро. Ведь мудак дохлый — не в пример вреднее мудака живого. Живой мудак может трудиться на благо гражданского населения. Кого на шахту, кого в лес, кого на войну. Очень даже запросто, потому и с чичами помирились в одночасье. Как стали делать: берут мудака, ему в рюкзак взрывчатку — под банки с тушенкой там замаскируют, под мыло — и к чичам. Мудак рад, думает, чичи его цивилизованному сообществу отдадут, бежит себе, а как добежит, куда надо — тут кнопочку нажмут, и нет мудака, а с ним и чичей.
Чичи даром что чичи, быстро поумнели, стали беглых мудаков на всякий случай стрелять. Да оно и ладно — все забава, и мудакам убыль. А там, глядишь, и победили проклятых, и мудаков извели малость.
Сейчас мудаки, кто остался, в основном на подсобных работах шебуршились — мусор там собирать, рыть чего, асфальт класть… В мусорных контейнерах — как в санатории, чистенько, сухо, все пищевые отбросы мудаками изысканы, пущены на корм. Пособие-то мудацкое маленькое, чего на него купишь. Еще не везде мудакам и продадут, кстати.
А кто в лагере, в шахте там или на сельскохозяйственных работах, тем, почитай, что и лучше бывает. Фрязин помнил, как их возили на экскурсию в подмосковную агрофирму. Директор, толстенький приятный человек в белоснежном халате, вел их по свинарникам и телятникам, рассказывал, волнуясь, о привесах и надоях. Потом группу отвезли в поле, показали, как мудаки пропалывают гряды.
— Споро работают, любо-дорого глядеть, — сказал директор. — Попервоначалу норовили то в борозде спрятаться да уснуть, то сожрать что, да мы их быстро отучили, — с этими словами он показал на мужика с кнутом. Мужик сидел на капоте стоявшего возле поля «москвича»-пикапа и курил, посматривая на трудившихся мудаков. — Это наш бригадир, Евсей Андреич. Он им спуску не дает. Поедемте еще кукурузные поля посмотрим, а потом покажем, как у нас мудаки живут.
Мудаки жили хорошо. Это им не в однокомнатной хрущевке вдесятером, как в городах. Просторный барак, солома настелена, чисто… Стекла в окнах, свет даже электрический, хотя на что он им, свет-то, мудакам ведь читать запрещено. У стены — корыто.
— А чем кормите? — поинтересовался старший группы.
— А что от столовой останется, да по домам еще соберем, что кому не надо… Народ у нас добрый, свиньи опять же не у всех, или там коровы… Комбикорм прошлогодний загнил, так мы им из него кашу подрядились варить. Кушают, сукины дети! Только треск. Мы им даже газету читаем, — сообщил, понизив голос, директор.
— Это зачем?
— Жалко все же. Бывало, Евсей Андреич скажет: «Вот отсюдова досюдова чтобы все убрано, и вечером вам „Известия“ будут». И верно — уберут еще до срока, и добавку сделают. А мы уж им спортивные новости почитаем, «Это интересно», «Советы домашнему мастеру», «Со всех концов России»… Любой скотине ласка приятна. Поросю — пузо почесать, а мудаку, надо понимать, газета. К тому же среди них много раньше пописывал… А кто совсем хорошо работает, тому дополнительно кусок брюквы или там даже конфету дадим.
Интересно, куда этого определят. В шахту бы его! Чтоб с фонарем в жопе уголь вырабатывал!
— Так откуда документы, мудацкая рожа? — спросил Фрязин, включив запись.
— Там написано… Вы бы лучше внимательно посмотрели, что я там за визиточки вам показывал, — неожиданно злобно сказал мудак.
Фрязин задумался. А ведь и в самом деле, визиточки-то не посмотрели. Лагутин, мать его ети, сразу стал их мудаку в едало совать, оно бы и правильно, что у мудака могут быть за визиточки, но мудак-то необычный, не видели мы таких мудаков…
— Слушай, — сказал Фрязин напарнику Паше, снова отключив запись. — Поди в комнату отдыха, там такого Лагутина спроси, он пиво пьет. Скажи, Фрязин велел сходить в машину, посмотреть, что там за бумаги на полу валяются. Ну, что он мудаку в ебало сунул.
— Слушаюсь, — сказал Паша и пропал.
Спустя несколько минут он явился в сопровождении Лагутина. Они несли в руках мятые окровавленные бумажки, и Фрязин сразу понял — что-то тут не то. Нечисто тут. Говнецом смердит…
— Слуш-ш… — прошипел Лагутин, и Фрязин поспешно вырубил рекордер. — Ты видал?
— Да что?! Что видал-то?! — вспылил Фрязин.
— М… М-мудак… — Лагутин вроде как утерял дар речи, сронил бумажки на стол. Фрязин схватил первую попавшуюся и похолодел.
— Может, поддельные? — спросил он упавшим голосом. — Может, спиздил где или нашел?
— Такие, брат, на дороге не валяются, — сказал Лагутин, попив воды из стаканчика.
Мудак сидел и по-мудацки улыбался.
Глава 4
«Когда от разговоров о порядке мы перешли к наведению этого самого порядка, понеслись крики: мол, это угроза свободе, угроза демократии!»
Из интервью В.В. ПутинаПосередине площади имени Администрации Сами-Знаете-Кого стоял большой черный лимузин.
Из окна лимузина торчала жопа. Большая, вроде как бабская, даже, можно сказать, старушачья — вся в обвислом жире и поросшая редким волосом.
По жопе была густо размазана черная икра. Размазывал ее плюгавый мужик, черпая прямо горстью из синего пластмассового ведра. На крыше лимузина укреплен был динамик, из которого вещала обладательница задницы, Виктория Новодырская. В данный момент правозащитница протестовала против нежелания Сами-Знаете-Кого отдавать японцам половину Сахалина. Правда, японцам эта половина не особенно была и нужна, потому что они на отданных Курилах не успели еще как следует накопившееся говно разгрести.
— Они жрут икру! Им нужны острова, чтобы жрать икру! При коммунистах все жизненные блага пересчитывали на колбасу, теперь — на икру. И бедный японский народ, питающий к нам самые теплые чувства, не может получить назад свою родную землю, ведь там работают рыбозаводы, производящие икру для этой так называемой Великой России!
Народу собралось не так чтобы много, зато очень значительное число корреспондентов снимало, записывало и оббегало вокруг это действо. Ибо Новодырская была единственной правозащитницей, активно выступающей практически каждый день. Поговаривали даже, что сам Сам-Знаете-Кто приказал ее не трогать— мол, для Запада она есть проявление демократии на каждом углу, а для нас все равно вреда никакого. «Интересно, а как ее в первые мудацкие чистки не прищучили?» — подумала мимоходом Лолка, да тут же про то забыла.
Как водится, стояла на площади и машина ДТП-ТВ, ее легко было заметить по ярко-оранжевой надписи «Единственная независимая телекомпания России» на белом борту.
Лолка засеменила туда, протиснувшись между потными омоновцами. В кабине сидел незнакомый водитель, ковырял в волосатом носу.
