Александр Федотов - Макароны по-флотски (сборник)
– Федотов! К следователю.
На негнущихся ногах я поплёлся в кабинет главврача, где расположился представитель прокуратуры. Я не знал, что говорить. Над узбеком особо не измывались, но, может, ему этого и хватило? Люди-то разные бывают. Что лично я-то сделал? – я стал лихорадочно перебирать в памяти, что я сделал плохого узбеку. Кровать его занял, как пришёл, а его на верхний ярус выселил – годковщина. С Сёмой рядом стоял, когда он его за приборку пинал – пособничество. А вдруг это последней каплей было? А вдруг посадят?..
– Разрешите? – я осторожно приоткрыл дверь кабинета.
– Проходите
Следователь, седеющий мужчина лет пятидесяти, сидел за столом главврача и что-то записывал в школьную тетрадку.
– Садитесь.
Я осторожно опустился на стул.
– Имя. Звание.
– Старший матрос Федотов. Александр.
– Как давно в палате?
– Неделя.
– Почему Умаров покончил жизнь самоубийством? Соображения есть?
– Сам не могу понять. Не знаю.
– Не знаешь? Ну-ну. Зачем ты его бил?
– Его никто не бил.
– Не бил. Точно? Ты сколько отслужил?
– Два года.
– Подгодок значит. И не бил?
– Никак нет.
– А вот Семён говорит, что бил. Что скажешь?
– Никак нет, товарищ капитан второго ранга.
– До тебя кто на твоей кровати спал?
У меня ёкнуло в груди.
– Не помню точно, по-моему – узбек… То есть – Умаров.
– Ты его с кровати согнал?
– Не помню. Он сам перешёл.
– Не помнишь, – следователь усмехнулся. – Вы до чего парня довели! Кто его больше бил: ты или Семён! Сейчас решается, кто из вас пойдёт пособником, а кто главарём. Отвечай, быстро!
– Мы не били.
– Ты знаешь, что бывает за дачу ложных показаний?! – следователь подался вперёд, привстал на стуле и обеими руками широко упёрся в тяжелый дубовый стол.
– Мы не били… – перед глазами у меня всё поплыло.
Некоторое время следователь испытующе глядел мне в глаза, а потом опустился на стул и начал чиркать что-то в своей тетрадке. Потом после каждого моего ответа он делал у себя какие-то пометки. Мой мозг работал на выживание. Следователь спрашивал, а я отвечал: кратко, стараясь никого не заложить и самому не подставиться.
Два дня нас по очереди мурыжили, а на третий день пришло известие, что нашли предсмертную записку Умарова. Он её написал на узбекском, ещё день её переводили на русский. Этот день – самый длинный день в моей службе. К концу дня стало известно, что написал узбек. Он просил никого не винить, сказал, что сделал это потому, что ему стыдно возвращаться в аул после того, как получил триппер за двадцать пять рублей, в поезде. Никого из нас он в записке не назвал. Вот тебе и узбек-«сапог». Поступил как мужик, никого не подставил. Одно слово в его записке могло сломать каждому из нас жизнь.
Вася
Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили.
(Следствие второго закона Чизхольма)
Справка : Швартовый (конец): канат которым корабль привязывают к причалу.
Из всех ребят в госпитале мне больше всех запомнился один: он отдал флоту год жизни и две ноги. Его Вася звали.
Однажды я стоял в очереди в парикмахерскую, здесь же, при госпитале. Симпатичная девчонка-парикмахерша отошла на обед. Мне торопиться было некуда, и я присел при входе на ступеньку. Грело полуденное солнце, пели птицы, я даже зажмурился от удовольствия: как дома, на гражданке! И тут странный звук вывел меня из состояния блаженного транса. Я повернул голову. Молодой парень в пошарпанной инвалидной коляске гнал по дорожке, изо всех сил крутя руками тугие прорезиненные колеса. Штаны он закатал до колен, а из заворотов торчали густо обмазанные зелёнкой культяпки. Он поравнялся со мной, лихо заломил вираж и, придержав руками колёса, притормозил.
– Закурить есть?
– Не курю.
– Блин, курить охота, – с досадой протянул он: – Ждёшь?
– Ну.
Я старался не смотреть на его ноги.
Меня так и подмывало спросить, как и что с ним произошло, но я поборол свое любопытство. Парень, похоже, это оценил.
– Вася, – протянул он руку.
– Саша.
– Ты флотский? – спросил Вася, так как по больничному халату было невозможно определить мою войсковую принадлежность.
Я кивнул.
– Где служишь?
– На ракетном крейсере.
– Слушай, у вас ядерные ракеты есть? – вдруг заинтересовался он.
– Да. Сейчас правда только четыре штуки, а вообще может быть шестнадцать.
– А дальность какая?
– Километров триста. По городу бить, ну, это если близко подойдем, а так, в основном, по авианосцу с сопровождением.
– Круто!
Вася полез в карман и достал помятую фотографию.
– А это мой. Артиллерийский крейсер.
– Тоже неплохо, – сказал я, рассматривая блёклое черно-белое изображение.
– Угу, – ухмыльнулся Вася. – У нас главный калибр как шандарахнет, мало не покажется.
Я понимающе кивнул.
– Чё с руками?
– Так, экзема. Распухли. Сейчас уже получше, – я махнул забинтованной рукой.
– А я, вот видишь, покруче залетел, – грустно усмехнулся Вася, шевельнув измазанными зеленкой культяпками.
Он сам затронул эту тему.
– Как это тебя?
– Швартовым.
– Лопнул!?
Вася ухмыльнулся:
– При проворачивании механизмов. Я в боцманской команде служу. Ну, мы каждое утро на стенке за швартовыми концами смотрим, когда винты проворачивают. Ну, я швартовый на кнехт набросил, стою рядом, жду. Холодно, с ноги на ногу переминаюсь, – Вася опять грустно усмехнулся. – Тут, Командир на мостике дал в машину команду: винты провернуть!.. Сначала всё тихо было, а потом корабль как рванёт вперёд! Кореш мой сразу назад отскочил, а я замешкался, попытался, дурак, швартовый скинуть. Какой на хрен скинуть! Корабль концами к двум кнехтам был привязан. Кнехт слева от меня сразу вырвало на хрен. Чугунную болванку на полтонны из причала выкорчевало, как цветок из горшка. Сейчас, думаю, мой кнехт рванёт. Швартовый, кулака в два толщиной, натянулся, как струна, но мой кнехт крепчей оказался. Я даже не помню, как он лопнул, слышу только щелчок: чпок! и удар по ногам, как обожгло. Ноги куда-то вбок. Упал, вырубился. Очнулся уже в госпитале…
Я молчал.
– Закурить есть? – спросил Вася, отгоняя муху, пытавшуюся сесть на замазанную зелёнкой рану.
– Да не курю я, – с сожалением сказал я и протянул Васе обратно его фотку.
– А, да. Жаль.
Вася с какой-то непонятной ухмылкой посмотрел на фотку своего корабля.
– Как потом расследование показало, у этих сволочей-машинистов вентиль подачи пара ещё с прошлого дня открыт был вместо «стоп машина» на «малый вперёд». Они его, гады, закрыть до конца забыли. Когда кэп команду дал, пар подали, и он через приоткрытый вентиль прямо на турбину пошёл. Вот корабль и рванул…
Вася аккуратно засунул фотку в карман халата и неторопливо развернул коляску:
– Там кому-то за это пять суток ареста дали, – усмехнулся он. – А я зато теперь домой поеду. Досрочно! – он крутанул колеса и покатил вдаль по потрескавшемуся асфальту госпитальной дорожки.Часть 5 Визит генсека
Простое решение
Где совок – там и мусор.
(Фольклор)
25 июля 1986 года, в канун дня ВМФ, ожидался приезд во Владивосток Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва. В преддверье этого знаменательного события город стоял на ушах. Уже месяц побледневшее и осунувшееся флотское начальство бегало с выпученными глазами, выкрикивая осипшими голосами разнообразные распоряжения по подготовке торжественной встречи. Надо было охватить всё. Никто точно не знал, что захочет посетить Генеральный секретарь. Ходили разные слухи. Ну, торжественный парад – это наверняка, какое начальство не любит, удобно расположившись на трибуне, понаблюдать за стройными рядами матросов, чеканящих шаг на солнцепёке. А что ещё? Неожиданно пошёл слух, что высокий гость может удостоить своим посещением Дальзавод. Тот самый завод, где в разномастном ряду ремонтирующихся разнокалиберных судов стоял, прилепившись ржавым бортом к стенке (причалу), наш ракетный крейсер.
«Для матроса праздник, что свадьба для лошади: голова в цветах, а спина в мыле», – говаривали бывалые моряки. Нам, карасям, эта истина стала наиболее близка и до боли понятна, когда к нам на корабль взбежал по трапу запыхавшийся представитель флотского начальства: – Корабль привести в порядок! Убрать! Покрасить! Два дня! Исполнять! – рявкнул сиплым голосом офицер и слетел вниз по трапу в направлении очередной жертвы.
Командир корабля вытер с ушей испарину и вызвал боцмана: – Всё убрать! Покрасить! Построение команды! Большой сбор! Аврал!
Какой к черту аврал!? На корабле за семь лет ремонта строительного хлама накопилось, мама не горюй. От ракетного крейсера осталось одно название да начищенная до блеска медная рында на юте, возле рубки дежурного. Везде торчат сварочные кабели, паровые шланги, доски, кандейки (вёдра), арматура – завал, в общем! Два дня – срок нереальный. Что делать? Командир матерится на боцмана, боцман на команду, но понимают: тут и за месяц не управишься. Командир чешет репу и принимает волевое и гениальное по своей простоте решение: корабль стоит к стенке правым бортом, значит только правый борт и будем убирать и красить. Всё строительное барахло убрать с корабля, конечно, возможности нет, а перетащить за два дня с правого борта на левый можно, если поработать ночью, конечно. Левый борт со стенки не видно. На левом борту бардак, конечно, удвоится, но это ничего, пока Генеральный секретарь здесь, недельку потерпим, а потом обратно по всему кораблю рассортируем. Главное, чтобы Горбачёв на корабль подняться не надумал или со стороны бухты Золотого Рога на катере не решил подойти. Тогда – попа. Но это маловероятно – прорвёмся. И закипела работа.…
