Борис Кудрявцев - Сор из избы
Но эффект был скромный, вопреки ожиданиям. Впрочем, это проблема не только нашего завода…
— Других не касайтесь, — зашипел режиссер и панически замахал руками. На других заводах он не бывал и боялся огульной критики.
— Дело в том, что конструкторы и технологи на стадии проектирования мало думали о том, насколько их агрегат или узел будет экономичен по металлоемкости и все ли сделано, чтобы этот показатель был снижен, — подключился главный инженер.
— В то же время рабочий у станка, — живо откликнулся парторг, — вел себя подчас безучастно, перегоняя в стружку тонны металла. Например, на расточке в инструментальном цехе из заготовки весом в восемь килограммов у нас получали деталь в один килограмм. Это же абсурд! Но все молчали… Почему? Откуда взялось равнодушие, аморфность души…
— К слову сказать, не всякий конструктор все может предусмотреть заранее! Рабочему виднее, и по каждому случаю конструкторской недоработки он вправе бить тревогу, обратиться к руководству, выступить на собрании…
— Жди-и, — протянул с усмешкой Мочалов, — дураков нету…
— И выступали! — сказал парторг, листая протоколы собраний, — Вот… пожалуйста… Вопросы ставились неоднократно, конструкторов приглашали в цех, чтобы на месте… Но что-то гостей не видать.
— Ну это, можно сказать, дело прошлое, — с явным облегчением подытожил директор, видно было, что вспоминать ему нелегко и хочется поскорей перекинуть мостик в день сегодняшний и будущий. Он увидел в дверях за телевизионщиками Галкина и улыбнулся, словно бы приглашая к себе поближе. Но режиссер предостерегающе поднял клешню растопыркой и в плечо Галкина вцепилась пальчиками ассистентка, понимавшая своего босса без слов:
— Стойте тут! Четверым будет тесно… Теперь поздно менять. Съемка началась!
— Черновая? — спросил Галкин.
— Набело! Где вы раньше были? Все этажи обегала, вас искала — с упреком сказала ассистентка, ворочая кабель. — Помогите!
— Я в буфете стоял, за пирожками, — шепнул ей Галкин, надеясь дождаться перерыва и подключиться к парторгу. Ему хотелось вставить пару слов про отвал, о том, как нелегко было к нему подступиться и ходить в дурачках, потому что все считают, что мусор — дело несерьезное. Речь не получалась. Сказать надо много, толково и на техническом уровне, как главный инженер или парторг, но они специалисты и давно женаты, а Галкин ничего такого не успел, и невеста шарахалась от него, как от чумы или от банки из-под ядохимикатов, которыми он провонял, растаскивая свалку.
— Положение круто изменилось к лучшему, когда комсомольцы во главе с Аркадием Галкиным, рабочим из кузнечного цеха, проявили инициативу и убрали отвал! — сказал директор, торопясь и не желая останавливаться на этом моменте, и Галкин понял, что опоздал со своей речью. Свалка для директора — в прошлом, неприятный эпизод, и для него гораздо приятней работать без нее. Самое интересное только начиналось.
— Прямо скажу, к такому экспромту мы были не готовы, в какой-то момент были озадачены. Как работать дальше, без отвала? Куда девать шлак, отходов у всякого завода, как вы понимаете, достаточно, с головой! Галкин человек молодой, на заводе новый, но вряд ли он думал о последствиях…
— У ИТР переполох, — признался главный инженер, — приходится перешерстить всю технологию, учитывая, что отходы некуда девать, разве что сваливать под стол!
— Но ведь дело, видимо, не только в кучах шлака и мусора, которые Галкин с комсомольцами выпроводили за черту города, в заброшенный карьер! Не надо упрощать. Если так просто, — включился ведущий, чего-то добиваясь подспудного, — то давайте сроем все отвалы и…
— Давайте! — с явным облегчением сказал директор: его поняли правильно. Еще месяц-два назад в этом кабинете без конца заседали на темы безотходной технологии и выполнения постановления правительства. А корень зла — отвал! Само сознание того, что бракованную деталь можно отправить за ворота с кучей шлака, и «концы в воду», сводило на нет все усилия и планы. Отвал как высшая инстанция, как палочка-выручалочка, спишет все: брак, халтуру, бесхозяйственность.
— Я советую всем директорам начать с отвала! Расстаться с ним сегодня же, поставить коллектив перед фактом: свалки нет, выход один — внедряй на каждом рабочем месте безотходную технологию и строжайшую дисциплину в расходовании материалов или… останавливай производство.
— В отвалы города, — редактор заглянул в записную книжицу, — вывозится около двух миллионов тонн промотходов! А если прибавить бытовые отходы, то можно предположить, что цифра удвоится и нас с вами ожидает перспектива — утонуть в собственном мусоре! Самый крупный отвал, кстати, был не у вас, а у металлистов…
— Безусловно, пальма первенства у них, — печально кивнул директор, — там счет ведут на десятки миллионов тонн. Рукотворные горы. С ними надо что-то делать уже сейчас, иначе будет поздно. Я думаю, что руководители металлического завода понимают и примут меры…
Мочалов со значением подмигнул Галкину, дескать, пошли перекурим. Съемка продолжалась, и было ясно, что Галкин останется за кадром. Ему хотелось бы рассказать про уголовничка Чанмазяна с финкой, о белых чайках, жировавших на отбросах, перекочевавших с речного безрыбья на отвалы, и стаях диких псов, страшнее волчьих. Но к отвалу руководство больше не возвращалось, считая вопрос решенным, перешли на технические тонкости сепарации, грануляции, утилизации отходов. Мнения разделились. Директор предлагал поставить печи для сжигания, парторг с главным инженером ратовали за импортные машины по переработке макулатуры в исходное сырье, взамен целлюлозе, за тесную кооперацию с утильсырьем на договорной основе и вторчерметом, предлагали пригородным совхозам шлаковую муку для известкования почвы, шлаковый щебень. Сошлись на том, что нужна постоянно действующая городская ярмарка отходов, магазины «Сделай сам» и мастерские при них со станочным оборудованием для умелых рук, новоселов и садоводов-любителей.
Голова у Галкина начала пухнуть, как у абитуриента, волею судьбы скакнувшего через пять курсов института на госэкзамены. В какой-то момент ему показалось, что с отвалом ему бы легче жилось, чем теперь, Мочалов прав, поспешили сковырнуть. И в самом деле, пойди разберись с этими грануляциями, утилизациями, специализациями…
Галкин вышел в коридор вслед за Мочаловым, стирая пот со лба, в непривычном томлении субфебрильной температуры, которая случалась у него теперь каждый день, от волнения и нервных перегрузок. Хотелось сбежать домой и лечь под одеяло, выбросив из головы все. Но его поджидал Мочалов, боявшийся следствия по поводу подставных лиц на отвале: то были лица уважаемые, честные и трудовые. Единственным их недостатком было то, что на отвале они не работали, а были со стороны, и получали деньги в кассе цеха благоустройства ни за что. Половину добровольно оставляли в ящике у Мочалова, он не настаивал и даже уходил в такой момент покурить. Напрасно директор шумит и грозит судом, тем более с экрана. Было время, когда многие так жили. Если начнут следствие, Мочалов укажет имена: в железнодорожном цехе, литейке, в отделе энергетика и главного механика…
— Ну как, слышал про металлистов? — Мочалов схватил горячечную руку Галкина своей ледышкой. — Горные хребты, а?! Миллион железа! Масштаб, фантастика! Не считая прочего… Они на тебя намекают, Галкин, и дают понять, дескать, сколько тебе по силам! Берись… С ума сойти! Двадцать рублей за тонну… Столько добра повыбрасывали?! Дуроломы! Хозяин нужен, Галкин, хозяин вроде тебя и меня! Запиши. Я хоть сейчас… Ах, какая удача, удача какая!
Он словно бы заранее знал и радовался, что Галкин не откажет и все получится лучшим образом. Чего ждать следствия и прочей чепухи? Надо работать.
Но Галкин медлил, поглядывая на кабинет директора, он восхищался человеческой мыслью и возможностями и сожалел, что не может выпечь из шлака кирпич, даже представить не может, как это делается, не говоря о прочем. Он был неуч. Субфебрильная температура, почувствовав слабину и растерянность, начала подниматься, куда-то к горлу горячим клубком, затрудняя дыхание и вызвав утробный кашель.
— Сепарация, грануляция не для тебя, Галкин, ты не поймешь без института! — Мочалов состроил рожу недоверчивую и язвительную, какая обычно бывает у футбольных болельщиков накануне сезона, когда они слушают по телевидению обещания футбольных тренеров выиграть кубок или первенство, перекроив турнирную таблицу на свой лад и невзирая на авторитеты. — Обещать-то они горазды! А отвал сковырнул — ты! В семье не без урода, один ты можешь, невзирая на лица, не думая о себе, впрячься и поволочь свалку…
Галкин представил в сизой дымке испарений рукотворную гору, нехоженые тропы, приключения, опасности и прочее, и понял, что не устоит от соблазна. Неведомый отвал увлек его. Утилизация, грануляция не для него, Мочалов прав. Его место — белые пятна земли. Отвалы — загадка. Люди интеллекта обходят их стороной. Их можно понять: протянут ноги в желтом дыму раскаленного шлака, сойдут с ума, увидев чаек на столовских отходах. Легче спуститься в жерло вулкана… Лично для Галкина отвал не в тягость и больше чем сырье для производства строительной муки и щебенки. Он не мог объяснить, почему так и что именно его влечет на отвал. Галкин был романтик, хотя и не сознавал этого, а если бы осознал, так устыдился бы. Романтики были не в чести, чем-то вроде инфантильных. Отвал стал стихией, вышедшей из-под власти человека и грозящей поглотить луга и пашни, отравить воды, воздух, отучить белых птиц от их исконной речной стихии, переродить в нечто убогое и грязное. И надо встать над стихией… В защиту чаек. Наделать кирпичей и цементной муки, удобрений и целлюлозы.
