Джон Барт - Химера
- В последующие дни мы стали большими друзьями. Интеллектуально превосходя меня, она тем не менее считалась со мной как с примером, по ее словам, "образного воплощения иначе, знаешь ли, чисто интеллектуальных концепций". Видевшееся мне некоторой помехой - например, мою тогдашнюю неграмотность - ей доставляло удовольствие трактовать как свидетельство подлинности, хотя она и готова была обучить меня письму, если я преподам ей уроки полета. На самом деле, как она откровенно призналась мне, единственное, что смущало ее в отношении моего геройства, - это вразумительность моей речи и внешняя обходительность манер: герои в ее представлении должны были быть неотесаннее и не столь словоохотливы. Но, продумав эту тему до конца, она вскоре пришла к выводу, что своим предвзятым мнением на сей счет была обязана стилизующей природе самого мифопоэтического процесса, который упрощает характеры и мотивы ничуть не меньше, чем сокращает пространство и время, так что представляешь себе, как Персей без устали и мысли спешит от одного бравурного поступка к другому, тогда как на самом деле и ему должны быть свойственны недели лени, часы нерешительности и т. п. А кроме того, кто мог бы прогуливаться по дворцовым садам, перебрасываться мячом, петь дуэтом и подолгу беседовать с просто Золотым Истребителем?
- Поддавшись на ее уговоры, царь Иобат сократил пиршественный период с девяти дней до семи, а потом с семи до пяти - на случай, если в письме есть новости от Антеи. Но так как, в конце концов, речь шла о делах государственных, на пятый вечер он передал его для зачтения Полииду, своему официальному чтецу государственных посланий (Иобат разделял мой недостаток). Провидец распечатал письмо, побледнел, бросил на меня пристальный взгляд, попросил чуть подождать, сославшись на необходимость подобрать точные ликийские эквиваленты нескольких тиринфских идиом, затем зачитал нечто вроде рекомендательной записки Прета про меня: "Прошу, убери подателя сих писаний из-под света вины в кровопролитии, каковой, как ему мнится, сошелся на нем клином из-за невинно сыгранной им роли в смерти отца и брата; любезно разреши ему сослужить тебе ту или иную геройскую службу, чем рискованнее, чем лучше. Твой П.". От облегчения, что тревога по поводу возможно содержавшихся в письме упоминаний о моих осложнениях с Филоноиной сестрой оказалась ложной, я улыбнулся, подумал, что был о Прете слишком плохого мнения, подтвердил свою готовность предпринять любую попытку, какую захочет от меня Иобат. Компания выпила за мое здоровье; Филоноя сияла; уже вполне овладевший собой Полиид улыбался и шепотом обсуждал что-то с Иобатом, тот сначала побагровел от ярости и, казалось, хотел вскочить из-за стола, потом - прислушиваясь, что еще нашептывает ему провидец, - взял себя в руки и холодно предложил мне, ежели угодно, очистить побережье от недавно наводнившей его банды карийских пиратов. Быть может, я смогу отбыть сразу после трапезы?
- Меня смутила неожиданная смена его настроения, но я набрал на Пегасе высоту, не дожидаясь десерта; потратил ночь и утро, расспрашивая рыбаков и торговых капитанов; руководствуясь их описаниями, засек в ходе воздушной разведки главный пиратский корабль; потопил его вместе со всей командой, подвергнув бомбардировке большущими камнями; на бреющем полете посшибал ударами копыт пытавшихся спастись на яликах; вернулся во дворец, когда там приспело время коктейлей. Веселившийся царь и Полиид мне, казалось, удивились, Филоноя меня поцеловала. "Не о чем говорить, - сказал я, повесив уздечку. - Имя капитана - Химарр, что, как я понимаю, означает коза? Огненнобородый малый, и по тому, как он шипел и булькал, идя ко дну, можно подумать, что огнедышащий. Бушприт у них был украшен львиной головой, гакаборт в виде змеи - просто плавучее чудище какое-то. С ними покончено. Никаких проблем".
- "Хм-м", - произнес Иобат, отец своей старшей дочери, свирепо уставившись на Полиида, который поспешно заявил, что огромное сходство между старой экипировкой карийских пиратов и новым приграничным чудищем не следует воспринимать как довод в пользу фантастичности моих свидетельств: по его мнению, оно подкрепляет его мнение, что Химера, хотя и только-только объявилась в горах, представляя собой совсем новую и немалую угрозу Ликии, является чудищем из устоявшейся карийской традиции; его генеалогические воззрения и изыскания склоняют его принять, что она - отпрыск Тифона и Ехидны. Первый из них, сын Земли и Тартара, был самым большим когда-либо существовавшим монстром: змей ниже пояса, он отличался руками в сто лиг со змеиными головами вместо кистей, ослиной головой, достававшей до звезд, затмевающими солнце крыльями, пылающими глазами и дыханием словно текучая лава - откуда и вулканическое обиталище Химеры. Вторая, наполовину обворожительная женщина, наполовину крылатая змея, людоедка, убитая стооким Аргусом, была одной из Прокрид, сестрой прославившихся трудами Персея Горгон и грай. Таким образом, любопытно, что Химера приходилась на самом деле племянницей Медузе, двоюродной сестрой Пегасу и, так как крылатый конь был моим сводным братом, какой-то родней и мне.
- Иобат хмыкнул еще раз и, не потрудившись хоть словом меня поздравить, сказал, что не перестает изумляться, что только ни готовы проглотить люди. "Как я понимаю, ты можешь подкрепить свои притязания?" - недружелюбно спросил он меня. Удивившись, я ответил, что, кроме бесчисленных акул, некому было считать тела; Филоноя возразила отцу, указав, что, если добыча трофеев - достаточно общее место геройских экспедиций, налагать на героя бремя доказательств - беспрецедентно и неучтиво. Полиид дипломатично предположил, что подобно тому, как я все еще был новичком в исполнении геройских заданий, царь оставался новичком в их постановке, - почему бы нам обоим не попытать еще одно? Как он проведал, воинские подразделения солимов и амазонок вновь разбили свои лагеря вдоль границы по ту сторону горы Химера - очевидная и неоспоримая угроза нашей территориальной целостности. Как там с двойным чудом - отбросить одной рукой обе армии?
- Иобат издал свое семейное хмыканье, но, казалось, заинтересовался. Филоноя явно встревожилась. "Конечно, если ты полагаешь, что это для тебя слишком…" - пошел было на попятный Полиид. "Ничто для меня не слишком", - сказал я. Царь, расточая улыбки, велел мне прежде всего получше отобедать - и за этим делом уточнил, что в качестве трофея желает миловидную пленницу-амазонку, не старше двадцати пяти Полиидовых лет и не младше старшего лейтенанта званием, достаточно нетронутую для сожительства.
- "Это омерзительно, папа! - заявила Филоноя. - А кроме того, любая амазонка скорее умрет, чем станет рабыней, мы проходили это в четвертом классе". Иобат хихикнул и объявил, что готов пойти на риск. Я заметил, что хотя работа сериями была для героев и не в диковинку, я не слышал ни об одном, чьи задания поступали без хотя бы ночного отдыха между ними. Полиид со мной согласился, но поддержал царский график, мотивируя это тем, что, подобно тому как ни одно классическое литературное произведение не схоже вполне с каким-либо другим, ни одна классическая биография героя не повторяет в точности никакую другую; общности, свойственной, скажем, Схеме, достигаешь, только поступившись множеством частных различий. Эта идея странно озадачила меня. Принцесса поцеловала меня в лоб и сказала: "Папаша просто боится оставить тебя под рукой, потому что видит, как я в тебя втрескалась. Это вполне по-царски". Иобат хмыкнул, я пошел на подъем с затуманенным взором, но весьма приподнятым.
- Не следует забывать, я был молод и здоровехонек, и меня настолько поглощала карьера, что, кроме по оказии служанок да храмовых проституток, у меня не было ни одной женщины - с приснопамятной Сивиллы-из-рощи. И покуда я в полудреме вяло разносил солимов (массированная бомбардировка расположения их лагеря при лунном свете каменными глыбами с горы Химера - на которой я на сей раз не заметил ни дыма, ни чудища, - с добавлением изредка, с бреющего полета, толики конского навоза), меня обуревали пылкие фантазии касательно Филонои, куда как более соблазнительной, чем Антея или забубенная дочка Полиида. На рассвете, сонно приземлившись, дабы удостовериться в разгроме, я едва был в состоянии сосредоточиться на затаптывании раненых, поскольку воображение мое рисовало бойкую принцессу (в позе номер один) на моем храмовом тюфяке или среди лиан в священной роще. Лагерь оказался пуст; единственным признаком жизни в нем был какой-то старый хмырь, которого я, задумавшись о своем, рассеянно пытался затоптать до смерти; будь я менее полон Филоноей, я бы, чего доброго, вовремя услышал бы его протесты, что он не солим, а кариец, козий пастух, чье стадо поисковая группа солимов, приняв его за ликийца, при первых признаках моей бомбардировки с вершины горы угнала прочь. Заявляя, что он бросился было за ними следом, надеясь украдкой увести своих коз обратно, но поскользнулся на помете Пегаса и подвернул лодыжку, он на чем свет стоит клял военщину вообще и легендарных героев в частности, каковые, по его мнению, еще хуже наемников, ибо у нас нет даже того извинения, что мы, мучая по найму других, зарабатываем себе на хлеб насущный, нет, мы выполняем наши смертоносные обязанности просто ради собственного самовозвеличивания. Я готов был уже оспорить это положение, но, формулируя его, он как раз испустил дух; не беда, решил по размышлении я, припомнив отношение Филонои к излишней рассудочности со стороны героев. В любом случае воспоминание о ее искреннем лице и лакомой шейке слишком распалило меня для рассуждения; распухая и изумляясь, как мое представление о ней способствует превращению меня в ее представление обо мне, я полетел на поиски амазонок.
