Роберт Ладлэм - Дорога в Омаху
— Так я его напоминаю вам? Именно это вы имели в виду?
— Вот что, адвокат: этот ваш генерал Хаукинз — будь он проклят тысячу раз! — нашел в его лице еще одного Сэмюела Дивероу для новой своей умопомрачительной шалости.
— Ваш брат служил в армии?
— Нет, он был в резервации, однако, видимо, не в той, в какой следовало... Но вернемся к безумному генералу.
— А вы знаете, в армии его так и звали — «безумным».
— И неудивительно! — откликнулась Дженнифер и полезла в сумочку.
— Должен заметить, адвокат, — сказал Дивероу, когда Редуинг вытащила пачку сигарет, — борьбу с вредными привычками вы начали, как надо: пара затяжек — и сигарета в сторону. Видать, я помог вам, все же.
— Оставьте меня в покое! Я не желаю обсуждать ни операции на вашем мозге, ни моих слабостей. Все, что интересует меня в данный момент, — это Хаукинз с его обращением в Верховный суд и имеющиеся у нас возможности помешать слушанию дела.
— По правде говоря, с юридической точки зрения вами допущена неточность: для признания какого-либо документа обращением требуется соответствующее решение суда, как наблюдается это, например, при рассмотрении апелляций...
— Не смейте пересказывать мне законы, вы, обмоченные штаны!
— Это был кофе, — вы ведь сами согласились с этим, — и к тому же я сменил брюки.
— Перед нами пример обращения в приемлемом и в юриспруденции широком значении этого слова. Цель его — исправить допущенную ранее несправедливость... — констатировала Редуинг излишне запальчиво.
— По отношению к моим брюкам?
— Нет же, идиот, речь идет все о том же проклятом исковом заявлении!
— В таком случае у вас с Маком нет никаких расхождений во взглядах по данному вопросу. Раз вы столь серьезно отнеслись ко всему, что я только что рассказал, то это значит, что вами признается факт совершения преступления против вашего народа. Не считаете ли вы, что несправедливость должна быть исправлена?
— На чьей вы стороне? — спросила прелестная представительница коренного населения Америки.
— Сейчас я — поверенный самого дьявола, вынужденный в силу обстоятельств подавлять свои естественные устремления. Ну, а теперь скажите, что вы думаете обо всем этом?
— Как вы не поймете: то, что я думаю, не имеет никакого значения! Я боюсь за свой народ и не хочу, чтобы ему причинили вред... Будем реалистами, Дивероу. Малочисленное индейское племя — и вдруг выступает против такой могущественной государственной организации, как командование стратегической авиации... Как вы полагаете, сколько времени удалось бы нам продержаться? Что же касается конечного результата, то его легко предугадать. Хотя вариантов расправы с нами может быть несколько, методика будет одна: принятие соответствующих законов, провозглашение занимаемой нами земли особо важной в стратегическом отношении территорией, расселение нашего народа по разным местам, а в итоге — экономический и расовый геноцид. Подобное уже не раз бывало в нашей истории.
— И все же не стоит ли выступить против несправедливости? — произнес Сэм с бесстрастным выражением лица. — Хотя бы где-нибудь?
— В теоретическом плане я допускаю возможность борьбы, и к тому же активной, за торжество справедливости. Но не в данном случае. Наш народ не испытывает особых страданий. У моих соплеменников есть земля, где они живут. Правительство выделяет им приличные субсидии, которые с моей легкой руки превращаются в высокоприбыльные инвестиции. И вдруг ни с того, ни с сего ввергнуть их в болото законодательного насилия — именно насилия! Я не могу допустить такого.
— Мак с вами не согласится. Он оригинал: насилие не претит ему, он воспринимает его как должное. А теперь, мисс Редуинг, я готов побеседовать с вами о своей затерроризированной персоне и о величайшем юристе, как подозреваю, которого я когда-либо встречал, — и о моем работодателе, некоем Ароне Пинкусе. Хотя и боюсь, что при этом выявятся кое-какие несоответствия в наших взглядах. Видите ли, приступив к рассмотрению этого дела, мы перестаем уже быть частными лицами и независимо от нашего желания становимся представителями судебной системы. А из этого обстоятельства, вполне естественно, проистекает следующее: узнав о совершении тягчайшего преступления, мы не вправе бездействовать, поскольку подобное поведение несовместимо с нашими представлениями о долге. И ни в коем случае не поступим так, если мы и впрямь юристы, каковыми считаем себя. Вот это-то и имел в виду Арон, когда он сказал мне, что мы оба должны сейчас принять важнейшее решение в своей жизни и к тому же совершенно самостоятельно, не советуясь друг с другом. В общем, мы оказались перед выбором: пройти ли мимо ставшего известным нам вопиющего факта или бороться за правду, что, разумеется, загубит нашу карьеру, но преисполнит нас сознанием того, что мы не поступились своей совестью.
Дженнифер Редуинг не сводила с Сэма широко раскрытых глаз. Потом, глотнув несколько раз, заговорила срывающимся от волнения голосом:
— Вы женитесь на мне, мистер Дивероу?.. Нет, я не это хотела сказать!.. Ну как сами вы объяснили в лифте... просто сорвалось с языка!.. Оговорилась я!
— Ничего страшного, мисс... мисс... Какое у вас первое имя?.. И, что бы там ни было, это я сослался первым на дурацкую оговорку...
— Друзья зовут меня Ред.
— Но, конечно же, не из-за волос. О Боже, я еще ни разу в жизни не встречал ничего подобного: роскошные, блестящие и черные, как эбеновое дерево![83]
— Это гены, — ответила Редуинг, поднимаясь не спеша со стула. — Мой народ ел много красного мяса буйволов, которое и придает волосам, как мне говорили, этот блеск, закрепляемый генетически и передаваемый из поколения в поколение.
— Мне плевать на то, чем он вызван — жизнью ли в вигваме или чем-то еще, — сказал Дивероу, также вставая, и, уже обходя свой письменный стол, воскликнул в восторге: — Вы, самая красивая из женщин, с какими сводила меня судьба!
— Красота — всего лишь оболочка, Сэм... Простите, могу я называть вас Сэмом?
— Я буду только рад! Это куда приятнее, чем «идиот», как обращались вы прежде ко мне, — отозвался Дивероу и сомкнул свои руки у нее за спиной. — Вы бесподобны!
— Перестаньте, Сэм, это переходит всякие границы!.. Если вы и привлекаете меня, — а, по-видимому, так оно и есть, — то причиной тому — не ваше красивое лицо и высокая и стройная фигура, чего, впрочем, тоже не стоит сбрасывать со счетов, а целостность вашей натуры и великая любовь к праву.
— О да, что есть, то есть!
— Оставьте свои фривольности, Сэм, прошу вас!
— Ни за что!
И тут, как назло, раздался треклятый телефонный трезвон. Рука Дивероу с силой опустилась на письменный стол и, скользнув по пути по аппарату, столкнула на промокательную бумагу трубку, которую он тут же раздраженно поднял.
— Говорит автоответчик, — произнес Сэм громко и безучастно. — Вы попали в похоронное бюро Лугоши, но здесь в данный момент нет никого, кто мог бы взять трубку и выслушать вас...
— Брось дурачиться, мальчуган! — перебил Сэма грубый ворчливый голос Маккензи Хаукинза. — Слушай внимательно. Мы в опасности, и ты — в первую очередь. Поэтому советую тебе побыстрее уносить ноги.
— Забыл ты, что ли, ископаемые мозги? Едва ли и два часа прошло с тех пор, как я оставил тебя с просьбой не беспокоить меня до полудня, или, скажу для расширения твоего кругозора, до двенадцати часов дня...
— Подожди, Сэм, — прервал Хаук разглагольствования молодого юриста сдержанным тоном, что невольно заставило его собеседника по-новому отнестись к словам генерала. — Немедленно же уходи из дома.
— Но почему?
— Да потому, что в телефонной книге указан твой номер вместе с адресом.
— Там тысячи номеров и адресов...
— Но только двое из тех, чьи телефоны есть в книге, знают правду об уопотами.
— Ну и что?
— Запомни то, что услышишь сейчас, поскольку повторять я не буду: ни у меня, ни у тебя нет больше на это времени. Я не знаю, как это случилось, — подобный modus operandi[84]не свойствен Хайми Урагану. Он, черт возьми, может еще послать за нами одного или двух своих громил, но никак не убийц. По нашим следам пущен как раз наемный убийца. Ты понял?
— И, судя по всему, подобный поворот событий представляется тебе весьма несвоевременным, не так ли, Мак? Тебя что, не устраивает, чтобы тебя выпотрошили, а?
— Послушай, лейтенант, — произнес Хаукинз холодно, — мой адъютант Дези-Один, который какое-то время служил в районе Нью-Йорка, о чем я и не подозревал, встретил в коридоре отеля человека, которого знал по Бруклину. Это пресквернейший тип, лейтенант, и капрал, будучи личностью сознательной и к тому же прилично одетой, остановился около этого hombre vicioso[85], как назвал он его, когда тот наводил у столика администратора справки о двух джентльменах — Пинкусе и Дивероу.
![Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]](/uploads/posts/books/57358/57358.jpg)
