Джон Барт - Химера
- "Мы к вашим услугам, сэр", - сказал я. Он велел мне перепарковать Пегаса, здесь, мол, на их голову и голубей хватает; затем откровенно поведал, что жена его, как и было запрограммировано, продолжает настаивать на своих обвинениях и притязает на мою жизнь, отчасти, вне всяких сомнений, побуждаемая, как подчас бывает с дамами ее возраста и круга, последним позывом вызвать ревнивый гнев у своего мужа и подтолкнуть его к драматическим, если не героическим действиям в ее интересах. Он же сам, Q.E.D., если бы поверил ее обвинениям и хоть чуть-чуть этим обеспокоился, устроил бы так, чтобы меня прикончили втихую, без лишней суеты. Но он оставался безразличен ко всему, кроме внешних приличий. И посему просто требовал, чтобы я исчез. "В то же время она повсюду орет про твою голову, - со вздохом сказал он,- и растрепала, что уже восемь часов тяжела наполовину полубогом". Вдвойне невозможно, объяснил я ему. Он устало поднял руку: если я откажу и не окажу ему услугу, убив Персея, то по крайней мере могу оставить царицу при ее заблуждении; дело в том, что она выказывает признаки беременности - от него или от кого-то еще - уже два месяца, и это ее положение, каковое с учетом ее возраста и т. п. с таким же успехом могло служить свидетельством менопаузы, возможно, и обуславливает иррациональность ее последних поступков. Те, кто отвечает за средства массовой информации, сделают все возможное, чтобы свести кривотолки к минимуму, но поскольку Антея настаивала, что подверглась божественному насилию (полуизнасилована, как-никак, полубожеством), лучшее, что я мог для него сделать, - не отрицать отцовства ребенка, ежели она доносит его до конца, а тем временем отправляться и стать-таки легендарным героем - только не здесь.
- Я пожал плечами: "Дай задание". - "Убей Персея!" - прошептал он. "Нет". Тогда он дал мне запечатанное письмо к Иобату - дипломатические дела, заявил он - и попросил меня доставить его в Ликию спецавиапочтой - конфиденциальность гарантируется, ответ или возврат не требуется, идет? "Идет". Я снялся, вернулся: "А в какой Ликия стороне?" Он прикрыл глаза и показал посередке между остом и зюйд-ост-тень-остом; мне туда, - вот так-то. Филоноя говорила: "Спасибо за историю, ты каждый раз рассказываешь ее все лучше". Такие были денечки. И: "Когда мы сможем, Беллерофон, навестить мою сестру? Жаль, что детишки никогда не встречались со своими кузинами. А сейчас займись-ка лучше лекцией, вот твои записи. Поцеловать тебя на прощание?" Я рвал на себе волосы тогда, рву и теперь, это отступление еще при мне, Зевс Всемогущий, позади полсотни страниц, а это только начало. Как пишут повести? Как отыскать фарватер запутавшемуся во всех этих протоках и расщелинах? Выговаривание баек - не мой жеребчик, да и ничей; сюжет у меня не нарастает и не спадает, следуя полным значения фразам, а петляет вокруг самого себя, как раковина моллюска-трубача или змеи на кадуцее Гермеса: уклоняется, отступает, колеблется, со скрипом тащится, утробно стонет и т. д., рушится, гибнет.
Вопрос: Что вы можете сказать по поводу вашего очищения от вины в убийстве, сэр?
Ответ: Получив в дар Пегаса, я заключил, что чист перед Афиной, каковую, поскольку Делиад особо истово почитал именно ее, считал единственным заинтересованным божеством.
В: Насколько высоко поднялся Пегас сегодня утром, сэр?
О: Не выше метра. Наше исследование этой проблемы, пользующейся у моей администрации самым высоким приоритетом, продолжается, и вы можете рассчитывать на подробный отчет сразу после настоящего отступления.
В: На одной из предыдущих встреч в рамках настоящего курса лекций по Первому Приливу Прославленной Истории Легендарного Героя Беллерофона, обязательного для всех членов двора Беллерофона-царя в надежде на внесение разлада между ними и их правителем во частичное исполнение четвертого квадранта (Царствование и Смерть) мифобиографической Схемы, описывая ваше нынешнее систематическое надругательство над царицей Филоноей, царевичами Гипполохом и Исандром и царевной Лаодамией занудными и бестактными рассказами о своем детстве, вы упомянули, что письменность - как средство обычного общения в противовес магическому методу, за исключением заимствования ее в отдельные не связанные между собой моменты из будущего провидцами типа Полиида - будет введена в эллинскую культуру только через несколько веков. Однако "работа", порученная вам царем Претом, заключалась в доставке вашему будущему тестю дипломатического послания в эпистолярной форме. Более того, саму лекцию, на которой прозвучало вышеупомянутое упоминание, как мы с волнением воскрешаем в памяти, вы прочли с письменного текста или по крайней мере произнесли по записям, как и остальные лекции этого захватывающего курса, - само слово "лекция", представляется мне, восходит к варварскому глагольному корню, означающему "читать", а чтение априори предполагает письмо. И последнее: наше присутствие здесь, на вновь организованном в Ликийском университете отделении классической мифологии, ваше стимулирующее требование курсовиков, посвященных Истории Вашей Жизни До Сих Пор и т. д., - все подсказывает, что мы если и не общество полной грамотности, то по крайней мере общество, которому небезызвестны чтение и письмо. Нет ли в этом некоего противоречия?
О: Есть.
В: Ставит нас в тупик и кое-что еще, нас, искателей истины, более чем лояльных в отношении нашей страны, нашего царя и университета, несмотря на, соответственно, затягивание вами карийско-солимской войны, непотребство в обращении с милейшей младшей дочерью доброго царя Иобата и неподобающее извращение профессорских привилегий с целью самовозвеличивания и/или само же принижения,- все это мы с готовностью принимаем как самоналагаемые строгости вышенамиозначенной Схемы. Не склоняетесь ли вы вместе с нами к тому, чтобы видеть прозорливую руку, может Полиида, за такими откровенными сбоями авторского контроля и даже повествовательной сцепленности, как представление, еще до того, как мы прослушали сегодняшнюю лекцию, всех этих В и О, на самом деле за оной лекцией следующих? Или же сам таинственный, для нас почти невразумительный, ее текст, который гласит:
- Добрый вечер. От имени легендарного героя Беллерофона из Коринфа я бы хотел поблагодарить [следуют названия/имена университета, издателя, спонсора чтений и т. п.] за эту возможность напрямую осветить целый ряд противоречий и проблематичных деталей в стандартных оценках его жизни и деяний, окончательно рассеять нелицеприятные кривотолки, касающиеся его общественной и частной жизни, и ответить на любые вопросы, которые вам заблагорассудится задать касательно его баснословной карьеры.
- Мой интерес к мифу о странствующем герое восходит ко времени, когда мне исполнилось тридцать лет; рецензенты моего романа "Торговец дурманом" (I960) тогда как раз и заметили, что превратности судьбы его героя - Эбенезера Кука, Джентльмена, Поэта и Лауреата Мэриленда - в целом ряде деталей следуют схеме мифически-легендарного героического приключения, каковой ее описали лорд Рэглан, Джозеф Кэмпбелл и другие специалисты по сравнительной мифологии. Было выдвинуто предположение, что я использовал эту схему как базис для построения сюжета романа. На самом деле, до тех пор я пребывал в полном неведении о существовании этой схемы; проинформированный, я поразился совпадению (позже я пришел к тому, что стал рассматривать его скорее как неотвратимое, а не замечательное) и изучил те работы, под воздействием которых я предположительно пребывал, так что мой следующий роман "Козлик Джайлс" (1966) оказался - к добру ли, к худу ли - сознательной и иронической оркестровкой Пра-мифа, который его предшественник представлял в натуре. Кое-что из моей последующей прозы - пространный рассказ "Менелайада" и повесть "Персеида", например,- имеют дело напрямик с конкретными проявлениями мифа о странствующем герое, наряду с этим обращаясь и к нескольким сиюминутным тематическим привязанностям своего автора - желанию смертного достичь бессмертия, к примеру, и его иронически квалифицируемому исполнению, особенно преображением мифологического героя на заключительных этапах его карьеры в звуки его собственного голоса, или в историю его жизни, или и в то, и в другое. Мне сейчас сорок.
- Поскольку сами мифы являются среди прочего поэтической возгонкой нашего обычного психического опыта и, следовательно, отсылают к повседневной реальности, писать реалистическую беллетристику, которая отсылает к мифическим архетипам,- значит, на мой взгляд, хвататься за мифопоэтическую кочергу не с той стороны, сколько бы похвал ни заслуживала эта проза в остальных отношениях. Лучше адресоваться непосредственно к архетипам. На возражение, что классическая мифология, как и Библия, больше уже не лежит в основе образования среднего читателя и что, следовательно, стародавние муки Эдипа или Антигоны не в состоянии воздействовать на современную чувствительность, я отвечу, гм, не помню, что именно, что-то касательно комедии и самообъясняющего контекста. Как бы там ни было, когда я завершил "Персеиду", мои поиски дальнейших классических образчиков вышеупомянутых тем навели меня на легендарного героя меньшего калибра - Беллерофона из Коринфа.
