Светлана Багдерина - Рыжий, хмурый и влюбленный
В порыве добраться до сына Гуннара, прямо на меч лукоморца прыгнул светящийся оранжевым рогатый волк… и снова чудовище и царевич будто оказались в разных измерениях. Челюсти зверя разодрали безрукавку отряга перед тем, как тот развалил его надвое молниеносным ударом топора, заодно сбив шапку и едва не лишив головы Ивана.
Молот громовержца метнулся в накатывающийся на него горящий камень с отверстой пастью, взорвал его на мелкие кусочки, но, возвращаясь, безвредно просвистел сквозь рвущегося к Серафиме под копытами фиолетового дождевого червя очередного человекоядного кротозайца.
– Кольцо!!! Мьёлнир, примени кольцо!!! – отчаянно выкрикнул Иванушка, но бог грома, занятый с навалившимся на него огнедышащим великаном, только яростно прорычал в ответ: секунда, потраченная на извлечение артефакта, могла стать последней секундой его жизни.
Извернувшись, царевич ухитрился достать нападавшего острием меча, чтобы бог смог дотянуться до кольца, но, как и прежде, ни великан, ни он сам ничего не заметили.
Рыла, пасти, иглы, когти, шипы, бивни, зубы, слизь, стрекала, шкуры, чешуя, дубины и камни – всё смешалось вокруг медленно сжимающегося кольца выбивающихся из сил людей и громовержца, в то же время игнорируя лукоморского царевича. Но и его удары приносили им не больше вреда, чем тени, или ветру, или воде в реке.
Всё это с каждой минутой напоминало больше всего какой-то страшный сон.
Кошмар.
Кошмар?..
Иван бросил меч в ножны, сунул кинжал за голенище, отошел в сторонку, свободно проходя сквозь тела самых жутких монстров, и задумался, обхватив голову руками.
Если это и впрямь ожившие кошмары, как признала своего Серафима, то не может ли это быть как-то связано с происшествием на третьем этаже? А если это была не непонятная случайность, а ловушка Хель? Если они там не просто упали без чувств, а уснули? А из спящего подсознания, или где там у людей и богов рождаются и живут кошмары, магия Хель извлекла чудищ и бросила их на нас? Причем каждый может поразить только своего! И то же самое – про чудовищ: каждое нападает только на своего… родителя?.. породителя?.. А на меня никто не обращает внимания, потому что моих там нет, потому что я не уснул, потому что вчера я, спасибо заботливой Фригг и забывчивому Мьёлниру, выпил пол-литра «вырвиглаза»!
Была бы еще от этого какая-то польза другим!..
Их чудовищам нет ни конца, ни края, а я для них не существую, ничего не могу сделать!..
Нет, надо думать, думать, думать! Иначе так мы простоим тут до возвращения Хель!.. Если доживем.
Но что делать?!
Перебить их невозможно, сбежать, напугать, разогнать – еще невозможнее…
Разбить чары?
Кхм.
Перехитрить?
Кхм-кхм.
Но что…
Масдай!!!
Надо пригнать Масдая, забрать всех, и просто улететь – слава Богу, крыльев ни у кого из кошмаров нет! Доберемся до границы с Хеймдаллом, и заклятье Хель рассыплется там само по себе! Наверное… Но проверить стоит.
Эту мысль Иванушка додумывал уже на бегу.
С грохотом промчался он вниз, оскальзываясь на гладких костяных ступенях, выбил плечом замешкавшуюся дверь, вырвался во двор… И остолбенел.
По отчаянно вопящему и размахивающему кистями ковру ползало стадо моли величиной с курицу и ее личинки с батон вареной колбасы.
Сквозь прогрызенные дыры просвечивали кремовые купола черепов брусчатки.
– Масдай!!!..
В три прыжка, на ходу выхватывая меч, Иванушка достиг поедаемого заживо друга, яростно взмахнул клинком, рассекая прожорливых насекомых так и эдак… и со стоном опустил руки.
На моль его появление произвело не больше впечатления, чем на мостовую, на которой лежала обреченная жертва.
Иван заскочил на ковер, упал на живот, уцепился за край и проорал:
– Масдай, вверх и покрутись – может, они свалятся!..
После минуты высшего пилотажа с ковра свалились только двое: сам Иван и мешок с продуктами. Оставшийся без человеческого присутствия Масдай бессильно рухнул рядом, стряхнув на мгновение моль, потерявшую ориентацию в пространстве.
У личинок таких проблем не возникло.
– Иван, Иван, Иванушка, помоги мне, помоги, пожалуйста, спаси меня!.. Ты же всегда был хорошим мальчиком, ты не сорил, не ронял пирожки, не крошил печенье, не проливал чай!.. Ты умный, ты читаешь много, у тебя самая хитрая в мире жена, придумай же что-нибудь, умоляю тебя, придумай!!!..
С остервенением отчаяния набросился царевич с кулаками на отвратительных белых червей, но все его удары пролетали насквозь, словно это не они, а он сам был из своего собственного кошмара, где хотел и не мог помочь тому, кто спасал его собственную жизнь не один десяток раз…
Кошмар.
Кошмар!!!
Не соображая толком, что делает, ибо времени с каждым промчавшимся мгновением у него и друзей становилось всё меньше и меньше, Иванушка кинулся к развязавшемуся при падении мешку и лихорадочно принялся вытряхивать его содержимое на площадь.
Хлеб, мясо, масло, туес с молоком, кузовок с остатками яиц, картошка…
Подхватив Масдая за кисти, он быстро подтащил его к месту последнего упокоения их припасов и принялся за дело.
Первыми в ход пошли яйца: бренные останки двух десятков отборных диетических были вывалены на охнувшего от изумления и возмущения Масдая и спешно размазаны по всей поверхности.
Потом настал черед масла: растаявший в горячем Хеле и подмерзший в холодном уродливый кусок на полтора килограмма был распределен по шатт-аль-шейхскому орнаменту не слишком равномерно, но добросовестно.
Далее последовало молоко, сухари, грудинка, шаньги…
Отчаянный вопль Масдая «Ива-а-а-а-а-ан!!!..» разорвал, казалось, пространство и время, воздух Хела заколебался, зарябил, дрогнул, и из вечной предзакатной тьмы на глазах у потерявшего уже надежду царевича материализовался его двойник – с бочонком подсолнечного масла и мешком соленой селедки в руках.
Торжествующе ухмыляясь, доппельгангер отшвырнул в сторону продукты, выхватил меч, и со всей нерастраченной яростью и пылом невостребованного возмездия обрушился на личинок и мотыльков, увлеченно набивающих бездонные чрева мохером.
Через полминуты с насекомой напастью было покончено.
– Иван?.. Иванушка?.. Иван?..
Если бы мог, старый ковер бы прослезился.
– Иван…
Близнец лукоморца виновато улыбнулся, упал на колени, принялся было шапкой отчищать причиненный оригиналом ущерб, но мигнул в воздухе пару раз… и исчез.
Иванушка в роли чьего бы то ни было кошмара – нелепость. Это понимал даже полусонный разум ковра.
– Иван… Иван… Иван…
Царевич запрыгнул на перемазанную спину друга и ткнул пальцем туда, откуда доносись слабеющие крики и вопли постепенно проигрываемого сражения.
– Масдай, скорей, там наших бьют!..
– Наших бьют!!!
Яростно взревев, ковер взвился ввысь, спикировал в окно второго этажа, разнеся вдребезги слюдяное стекло, сгреб сбившуюся и выбившуюся из сил кучку осажденных у стены, и под исступленные завывания оставшихся вдруг ни с чем чудовищ вылетел на волю. Визжа от бессильной злости, монстры повыскакивали в окна и двери, но достать мчавшийся в двадцати метрах над землей ковер на мог даже трехголовый черный великан на ходулях.
Опешившие поначалу от такой развязки, жертвы кошмаров быстро поняли все преимущество нового положения.
– Ага, съели!!!..
– Взяли!!!..
– Подавитесь нашим братом!!!..
– Зубы обломаете!!!..
– На тебе, на тебе, на, на, на!!!..
Заметив, что преследователи приотстали, отряд снизился и подхватил у развалин Хольмстадта заметившую их пару душ.
– В какую сторону выход? – торопливо спросил Мьёлнир.
– …туда…
– …никуда не сворачивайте…
– …там будет река…
– …на другом берегу – Врата…
– …на них – табличка…
– Знаю, знаю, – сконфуженно перебил бог, опустил обитателей Нифльхайма на землю, и под разъяренное подвывание настигнувшей их было дикой охоты Масдай весело взвился в воздух и понесся в указанном направлении.
Как богаты, разнообразны, сочны и изобретательны, оказывается, становятся лукоморский и отряжский языки, если перед этим их носителей попытаться разорвать на клочки…
Три часа – и ни единого повторения!
На берегу реки Забвения, или реки Склероза, как упрямо называл ее Адалет, чудища замялись.
По инерции, в горячке преследования, несколько самых увлеченных или самых безмозглых уродцев забежали в воду, но, проскакав несколько метров, остановились и тупо заморгали, силясь найти уже не своих жертв, но ответы на экзистенциальные вопросы: «кто я?» «зачем я?» и «кто во всем этом виноват?».
Остальная стая сгрудилась у края воды – то ли из врожденной водобоязни, то ли охлажденные печальным примером собратьев, пришедших к финишу первыми.
