Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
Этого не смог выдержать даже такой фантастически терпеливый человек, как Юрий Лесной. А уж о Свете и говорить было нечего. В тот же вечер они положили на стол директора театра заявление с требованием немедленно снять их с роли Кая и Герды.
Все это, естественно, сказывалось на настроении актера и на постоянно растущем чувстве неудовлетворенности. Видимо, этим же объясняется и то, что Лесной контактировал больше с молодыми актерами, нежели с теми, кто был существенно старше него.
Помогло нашему сближению и совместное многолетнее мыкание по разным инстанциям в надежде получить квартиры. Особенно мне запомнилась финальная сцена этой, как мне временами казалось, бесконечной эпопеи. Побывав практически во всех кабинетах, где могли решить наш вопрос, выслушав массу сочувственных слов и обещаний, ни одно из которых не было выполнено, мы благодаря протекции Раевского в 1985 году попали на прием к заместителю Председателя Совета Министров Н. Снежковой. Нас было трое таких горемык: Юрий Лесной, Николай Кириченко, артист нашего театра, и я. В кабинете мы с улыбкой были встречены добродушной, обаятельной и очень приветливой женщиной. Слегка седоватая, с неброским макияжем, одетая, как и подобает номенклатурному работнику, в строгий костюм, она любезно предложила нам сесть и начала беседу. Ей, разумеется, уже доложили, кто мы и откуда, поэтому разговор с подачи Снежковой пошел о театре. Она проявила довольно большие познания в этом деле, хорошо знала, как оказалось, не только о театральных новинках у нас в Беларуси, но и в Москве, и Ленинграде. Ребята по мере сил поддерживали разговор, только я сидел молча и недоумевал, уже все приличия были соблюдены и пора было переходить к делу, ради которого мы, собственно, и пришли. Нас ведь предупредили, что нам отведено на все про все двадцать минут, прошло уже больше десяти из них, а мы все «решаем» театральные проблемы, а не свои. И когда до конца отведенного нам срока оставались считанные минуты, Снежкова вдруг спросила:
− Ну, а по какому вопросу вы ко мне пришли?
Я, не дав никому открыть рта, буквально заверещал:
− Квартиры… квартиры… квартиры.
Лесной остановил меня и подробно и обстоятельно рассказал о нашем квартирном положении, о котором она, думаю, знала и так, иначе бы просто не пригласила. Выслушав Лесного, Снежкова по селектору вызвала какого-то своего работника и попросила его навести справки, в самом ли деле у нас так плохо с жильем. Пока он несколько минут куда-то, видимо, звонил, мы еще немного успели поговорить о театре. Наш разговор перебил сигнал селектора, и чей-то голос из него бесстрастно сообщил: «Положение в театре им. Я. Купалы с квартирами нормальное, никаких просьб оттуда не поступало». Откуда пришла такая информация, мы не знали, но она полностью противоречила заверениям руководства нашего театра о том, что с просьбами о выделении нам квартир оно обращалось во все самые высокие инстанции. Снежкова очень удивилась неожиданному повороту дела, мы ведь перед этим рассказали ей совсем о другом, но не приняла никакого решения, а сказала:
− Хорошо, мы посмотрим.
Как я потом узнал, у чиновников такого высокого ранга вообще не принято было обещать что-то конкретное.
Ребята встали и направились к выходу. Я начал пытаться выяснять, что же будет с нашими квартирами, но Лесной не дал мне этого сделать, буквально силой вытолкав за дверь. Сделать это было нелегко, потому что я упирался изо всех сил, цеплялся за мебель и норовил вернуться, чтобы добиться от Снежковой хоть какого-нибудь обещания. Кириченко помог Лесному — и мы все оказались в приемной, а потом и на улице.
− Чего ты рыпаешься? — успокаивал меня Лесной по дороге домой. — Дело закрутилось, значит, все будет в порядке.
Он был намного опытнее и практичнее меня и лучше знал, как делаются дела на министерской «кухне’.
Меня-то он подбадривал, но чувствовалось, что сам тоже очень опасается за благоприятный итог нашего похода; особенно нас озадачило сообщение по селектору. К счастью, напряженный период ожидания длился не более недели, и вскоре в театр пришло сообщение, что нам выделены три квартиры. Все они были в одном доме на улице Заславской, только на разных этажах и в разных подъездах. Мы бросили жребий, который определил, что мы с Лесным будем жить на одиннадцатом этаже, а Кириченко — на четвертом.
Став соседями, мы с Юрием в течение нескольких лет вместе ходили на работу и с нее. Во время этих переходов мы, естественно, не молчали, беседовали, узнавали все больше и больше друг о друге, притирались характерами и в результате пришли к выводу, что с удовольствием всегда бы работали рядом. Это не означает, разумеется, что в наших взаимоотношениях полная идиллия, мы во многом не схожи, а характеры у нас вообще совершенно разные. Юрий более принципиален и жесток, он труднее идет на компромиссы и уступки. Вспоминаю, как однажды на гастролях в Лиде мы с ним отстали от театра и вынуждены были возвращаться в Минск сами. В поисках попутной машины я пошел к организаторам праздника, на котором мы перед этим выступали, и рассказал о наших проблемах.
− Не волнуйтесь, — обнадежили меня, — через пару часов едут в Минск самые «крутые» наши рэкетиры, которые держат в руках весь город. Машина у них — что надо, они мигом домчат вас до столицы.
Обрадованный, я пришел в гостиницу и рассказал Лесному, как нам повезло. Но он, на удивление, мою радость не разделил, а сказал, что поедет на автобусе.
− Почему? — спросил я.
− Ни с какими бандитами и рэкетирами я не только не поеду вместе, а вообще не хочу знаться, — резко ответил Лесной, после чего всякие уговоры уже были бессмысленными, и мы добирались домой на рейсовом автобусе.
Когда в театре им. Я. Купалы стали организовываться капустники и юморины, тон в которых задавала молодежь, как-то само собой получилось, что к нам примкнул и Юрий Лесной. Организаторами подобных мероприятий в итоге стали Геннадий Давыдько, Юрий Лесной и я, образовав постоянно действующую инициативную группу. И когда в Минске появился Владимир Перцов, в нас он нашел самых горячих сторонников своих идей.
Первая программа, созданная нами совместно, была рассчитана на трех исполнителей. Вел ее сам Перцов, а все номера, ставшие для «Христофора» почти классикой («Хрюша», «Космонавты», «Хирургия» и другие) исполняли мы втроем в разных сочетаниях. Правда, распределение ролей было неравномерным. Основные, ударные сценки исполняли мы с Лесным, Гене Давыдько же досталась значительно меньшая их часть. Что-то у него не заладилось с Перцовым, возможно, они не сошлись в творческих взглядах и пристрастиях (Гена сам пишет неплохие юмористические рассказы и даже был победителем Республиканской юморины в этой номинации), а может, причина была в чем-то другом, но с тех пор начался постепенный отход Геннадия Давыдько от нашей группы.
Оставшись вдвоем с Лесным, мы, теперь уже как юмористы, съездили несколько раз на гастроли, в том числе и в Германию (в ГСВГ), что вселило в нас еще большую уверенность в правильности вновь избранного пути. В дороге, в гостиницах, на репетициях и выступлениях мы провели столько времени вместе, что нас по праву можно было бы сравнить с заключенными, сидевшими в одной камере и ставшими друзьями после отбытия срока наказания. Думаю, что по одиночке мы не осмелились бы порвать «пуповину», связывавшую нас с театром им. Я. Купалы, и перейти в «Христофор», но вера в нашу дружбу придала каждому из нас сил, и мы решились на этот рискованный шаг. Ушли вдвоем (Геннадий Давыдько остался в купаловском театре. Сейчас он уже депутат белорусского Парламента, до этого он, кроме актерской профессии, поработал даже директором театра Я. Купалы и кто знает, дошел бы он до этих высот, оставшись в «Христофоре»… Вряд ли).
Выручила нас дружба и в тот трудный для «Христофора» период, когда его бросил Владимир Перцов. На Перцове держалось многое в «Христофоре», он был его стержнем. С уходом Перцова этого стержня не стало, и заменить его пришлось нам с Лесным. Я взял на себя обязанности главного режиссера, а Юрий, еще раньше, — директора театра. Каждый из нас взялся за дело, которым прежде практически не занимался, нам все пришлось осваивать заново и на ходу, потому что театр продолжал функционировать и закрывать его даже на время мы не хотели. Обязанности директора оказались настолько обширными и потребовали от Лесного столько времени и сил, что он физически не мог совмещать их с игрой на сцене. Нужно было выбирать что-то одно. И тут вновь проявился характер Юрия. Решив, что для театра он важнее как директор, Лесной передал свои роли другим артистам и с головой окунулся в административные дела. Он перечитал массу специальной литературы, консультировался с авторитетными в этой области людьми и даже собирался ехать в Москву на открывшиеся при ГИТИСе курсы менеджеров, но не смог, так как не на кого было оставить театр. Привычка все делать обстоятельно, качественно и надежно не позволяет ему «халтурить» и заставляет приходить на работу даже во время болезни. Это не значит, что он полностью отошел от творческих дел. Любовь к театру у него в крови, Юрий всегда участвует в обсуждении наших выступлений, часто выходит в зал и смотрит их оттуда, иногда снимает видеокамерой, чтобы помочь нам увидеть себя со стороны. Он очень тонко чувствует юмор и при всей его кажущейся внешней суровости эмоционален и открыт душой. Мы любим проверять на нем свои новые репризы и идеи. Реакция Лесного сразу видна на его лице, он не умеет ее скрывать, и по ней можно легко сделать вывод, как отнесется к той или иной шутке зритель. Способ надежный и многократно проверенный, мы доверяем ему больше всего, зная, что в вопросах творческих Лесной очень щепетилен, бескомпромиссен и никогда не станет кривить душой.
