Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов
Венера Ивановна, еще раз входите… Да что ж вы грудями-то так машете, как боксер перчатками?! Так вы его не соблазните, а убьете сразу! Эротика — это ж искусство, а не спорт. Вон смотрите, он зажмурился от страха. И бедрами, бедрами виляйте… Ну неужели нельзя было ягодицы ей крепче привязать — раз вильнула, и все упало! Над нами же смеяться будут! Кто сказал: комедия?
Точно! Будем ставить комедию, потому что над нашей жизнью только смеяться можно!
Начало
Из жизни
Свой первый рассказ я написал про трех горемык, распивающих в подъезде водку. Отправил в газету и, вожделея, стал ждать. А когда прошло почти два месяца, получил из газеты ответ: «Уважаемый тов. Клюшкин! (Именно так!) Ваше письмо, сигнализирующее о нарушении некоторыми лицами общественного порядка, отправлено редакцией для разбора и ответа в горисполком». Такой оплеухи я не ожидал, постарался забыть свой позор, но месяца через три получил еще один конверт. На официальном бланке было написано «Уважаемый товарищ Кукушкин! (Именно так!) Управление коммунального хозяйства ставит Вас в известность, что согласно Постановления (такого-то) от (такого-то) года распивать спиртные напитки в общественных местах категорически запрещается».
Алло, Люся, это я!
Алло, Люся, это я!
Догадайся, откуда я звоню? Почему из дурдома? Самое для меня место? Ошибаешься, Люся, я из тюрьмы. Ловили киллера по словесному портрету: нос средний, лоб средний, рост средний — меня и схватили!
Ну почему хуже всех?! Кроме меня еще пять тысяч поймали — и все сознались. А ты попробуй не сознайся, если они сначала бьют — потом спрашивают!
Я, Люсь, сознался во всех нераскрытых убийствах — теперь меня в камере уважают. Вчера с телевидения приезжали интервью брать, спрашивали: какие женщины мне нравятся — блондинки или брюнетки? А я, Люсь, и забыл, какая ты, — ты ж всегда красишься, сказал: лысые, то есть — обыкновенные. А когда спросили, скрывал ли я от жены об убийствах, сказал «нет» — я ж от тебя, Люсь, ничего не скрываю.
Что это упало? Ах, это ты? Ну, сейчас встала? Села. Люся, быстрее сядешь — скорее выйдешь! То есть выздоровеешь. Ну ладно, я тебе потом позвоню.
Алло, Люся, это я. Не, не из автомата, у нас у всех сотовый. Камера такая — люкс. Сидят только авторитеты. Начальник тюрьмы сам к нам звонить ходит. У него аппарат старый — еще при Дзержинском ставили. Дурак? Ах, я дурак. Ну ладно, я тебе потом позвоню.
Алло, Люся, это я. Ты что делаешь? Врача вызвала, а дверь открывать боишься? Ну пусть он тебя через дверь послушает. Почему я веселый? А я их обманул: сказал, что золото под фундаментом нашего дома зарыл, — так что наконец-то нашу пятиэтажку сломают! И мы переедем!
Нет, Люся, меня не расстреляют. Из нашей камеры всех под залог выпускают. Да, я сказал, что здесь сидят авторитеты, но не сказал, что только до вечера. Пока им деньги не привезут.
Кто мне привезет? Люся, когда я во всех убийствах признался — мне сразу тысяча предложений! На части рвут: магаданские, астраханские, тюменские… Я, Люся, поближе к дому выбрал — кремлевские. Посмотри в окно, если БМВ под окном стоит — это мой аванс. Мусоровоз стоит. Странно. Ладно, я тебе потом позвоню.
Алло. Люся, это я. Почему тихо говорю? У нас тут после обеда мертвый час — одного убили. Ничего не сделал — во сне храпел. Вот и он поспорил, что лекарства против этого нет. Ну что «что» — проспорил, сейчас не храпит. А у тебя как дела? Врач приходил? И что сказал? Что все плохо. Дала бы ему на сто тысяч больше, он бы сказал, что все хорошо. Люся, сейчас все продается и покупается! Вот мы дали надзирателю сто долларов, и он сейчас убиенному сказки читает. Ну ладно, я тебе потом позвоню.
Алло, Люся, меня освобождают! Люся, они не верят, что я всех убил. Они попросили меня прихлопнуть комара, я полчаса за ним гонялся. Опрокинул на следователя шкаф, два раза бил себя по лицу, а он все равно летает, гад! А потом на нос прокурору сел. И представляешь, Люся, пока я замахивался, он улетел, а прокурор остался.
Сейчас я в санчасти. Такое впечатление, что на меня, Люся, сто комаров село и их всех на мне, прихлопнули.
Нет, Люся, врача здесь нету, только священник. Люся, теперь в тюрьме новая традиция: не лечат, а сразу отпевают. Был бы врач, он бы мне хоть какую таблетку дал, а этот протянул крест, я хотел куснуть, а это, оказывается, для поцелуя. И главное, тоже торопится: я еще жив, а он: «Господи, прими душу раба твоего усопшего…»
Я говорю: «Батюшка, жив я еще», он говорит: «Молитва длинная, когда дочитаю — усопнешь!» Ладно, Люся, я глаза закрою, пусть отдохнет.
Алло, Люся, это я! Похоронили, представляешь, сволочи! Я глаза закрыл, заснул, просыпаюсь — в Могиле! А ты-то как? Врач приходил? И что сказал? Если еще раз дверь не откроешь, он не придет? Гордый какой! Скажи ему: пусть возьмет бинокль, а ты ему в окно язык покажешь! А я тебе говорю: он обязан, он клятву Гиппократу давал! Это такой авторитет, Люся. Он кого хочешь под землей найдет!
Алло, Люся, это я! Представляешь, только про Гиппократа заикнулся — уже откапывают! Говорят о чем-то… Люсь, они почку хотят мою забрать! Не отдам! Сейчас только гроб откроют, скажу: вы не имеете права!
Алло, Люся, представляешь, я им сказал: «Вы не имеете права», они в обморок упали! Нет, Люсь, если с людьми по-человечески — они понимают. Вот лежат сейчас… молодые, в школе-то, наверное, учились плохо, а без образования сейчас куда — только в могильщики, а с образованием — только в покойники! Алло, Люся, а ты что молчишь? Плачешь? Ну, не плачь, я скоро приду!
1994 г.
Дебют на ТВ
Из жизни
Впервые по телевизору меня показали в 1976 году. Рядом с нашей конторой находился нарсуд, где судили диссидентов. Любопытствуя, мы туда ходили глазеть. И не заметили, как нас снял телеоператор, и вечером в программе «Время» я вдруг увидел себя и своих коллег. Сопровождающий текст был такой: «Охочие до дешевых сенсаций иностранные журналисты и жалкая кучка отщепенцев проводят долгие часы у стен народного суда».
На следующий день наш начальник на работу не вышел — заболел.
Мысли
Старушку через дорогу перевел, она говорит: «Не простая я старушка, и теперь все, что ты подумаешь, — это сбудется!»
Я даже не успел додумать, а стакан уже у меня в руке! А вокруг народ. Я думаю: «Тут мне водка поперек горла встанет!»
Только подумал — она встала! Я кашляю, думаю: «Лучше бы я подумал, что в «Мерседесе» еду!»
Смотрю — еду! А управлять-то не умею! Думаю: «Сейчас в столб врежусь!» Откуда ни возьмись — столб посреди дороги! Я влево — он влево, я вправо — он вправо!
Я думаю: «Каюк пришел!», нажал на тормоз, подходит милиционер, говорит: «Лейтенант Каюк! Ваши права!»
Я думаю: «Что ж я ему — шиш покажу?!» Опомниться не успел — показываю! Прям в нос ему сую! И думаю: «Он меня арестует, а ведь я мог бы сейчас на Кипре сидеть!»
Только подумал, я на Кипре сижу — в тюрьме! Думаю: «Во, вляпался!»
Смотрю — стою в чем-то… Когда сообразил в чем, чуть не до потолка подпрыгнул. Думаю: «Скорее бы с этого Кипра подальше!»
Только подумал, смотрю — кругом снег. Думаю: «Озвереть можно!»
Гляжу — е-мое! У меня ноги лохматые и с когтями.
Я чуть сознание не потерял. Думаю: «Скорее бы в Москву!»
Открыл глаза — я в Москве, в зоопарке! Кто-то показывает на меня и говорит: «Озверевший гомо сапиенс, водится на Северном полюсе…»
Я аж взревел! Думаю: «Хочу стать тем, кем родился!»
Смотрю — я дома в колыбельке лежу. Жена, как увидела меня, чуть в обморок не упала. Я скорее думаю: «Хочу стать большим!»
Гляжу — я младенец, но ростом в два метра. Лежу на полу, потому что кроватка развалилась.
Тут жена в обморок упала. Я думаю: «Хоть бы кто из близких ей помог!»
