О. Генри - Собрание сочинений в пяти томах Том 1
По сути своей О. Генри был романтиком, чуждым всякого рода типизации, четко различавшим понятия «тип» и «личность».
«Я задумал написать историю человека, — говорит он в одном письме, — личности, а не типа, но человека, который в то же время должен представлять по моему замыслу тип человеческой природы, если бы такое существо было возможно».
Отсюда следует, что для О. Генри личность — живая материя во всем своем многообразии, в то время как тип — нечто механистическое, надуманное, единичное, но тем не менее имеющее право на существование в определенных условиях и с установленной целью.
Эта попытка соединить несоединимое — тип и личность — неизбежно приводит к появлению в произведениях О. Генри автора как равноправного действующего лица, наделенного диктаторскими полномочиями. О чем бы ни повествовалось в рассказе, мы всегда чувствуем его присутствие, его твердую руку, легкую усмешку, ощущаем волю чародея, заставляющего своих персонажей, как марионеток, исполнять предназначенные для них роли, вовлекая одновременно в идущее на сцене действо нас самих. При этом поступки его героев парадоксально непредсказуемы и вытекают не из их психологии, а только из замысла автора.
Но читатель не замечает этого. Иллюзия действительности, созданная О. Генри, настолько велика, что полностью захватывает публику, делая ее соучастницей происходящего и добровольно принимающей условия игры.
В чем же фокус?
Очевидно, в реалистическом оформлении спектакля, в создании достоверного «задника», точно выписанного быта американской жизни, поданного поэтическими средствами с примесью легкой иронии. И эта театральность, откровенная условность совершающегося, сказочная смешанность личностей, типов и событий возводит творчество писателя на уровень мифа.
Возникает «Америка О. Генри» и рядом «страна О. Генри» — понятия совершенно неоднозначные, но тем не менее связанные друг с другом.
В его империи существовали свои законы: судьба — изменчивая, непознаваемая; случай, имеющий двуликое начало, но постоянно связанный у писателя с добрыми человеческими делами и отношениями; любовный пуританизм и антипсихологизм, то есть склонность переводить психологию на язык действий.
О. Генри жил в стране, именуемой Америкой, и характер ее неизбежно должен был отразиться в его творчестве. Так оно и случилось. Ничтожные и самовлюбленные, мизерные по размерам социальной среды снобы находят у него уничижительную характеристику. А еще в стране О. Генри существовала особая склонность ко всякого рода иллюзиям, прямо, несмотря на насмешки, противопоставляемая «деловитости» американцев, их погоне за собственным образом жизни.
Страна О. Генри существовала для всех, в том числе и отпетых грешников, всегда находивших приют у снисходительного хозяина. Он знал цену человеческим страданиям и на себе испытал трагизм борьбы добра со злом, принимающим в мире библейские масштабы.
Настоящим цементом «страны» были ирония и юмор, прочно спрессованные с природой таланта писателя. И хотя фабула новелл не всегда юмористична, самый стиль письма и его логика делают происходящее не только легко воспринимаемым, но и по-настоящему смешным даже, казалось бы, в самых трагических обстоятельствах (стоит только вспомнить самую веселую новеллу — «Вождь краснокожих»).
Вообще, юмор О. Генри никак не связан с социологией или психологией, он существует сам по себе и зависит от ситуаций. Это юмор положений, так близкий Ч. Чаплину, с которым иногда сравнивали литератора.
Однако созданная О. Генри страна постепенно раскачивалась, начала давать сбои и просто стала тесной для его таланта, искавшего сюжетной раскованности, ухода от им же созданных законов фабульной истории.
Он наслаждался языковыми эффектами. Началось это давно, наверное, с юности, когда он везде таскал за собой толковый словарь, и не покидало всю жизнь, благодаря чему О. Генри стал настоящим классиком английского языка. Как он мог одной фразой обозначить человеческий облик, одним намеком создать характер! Он умел вывернуть слово так, что оно приобретало другой смысл.
«Беседовать с ним было все равно что слушать, как капает вода в медный таз, стоящий у изголовья кровати, когда хочется спать» («Среди текста»).
«Я был одинок, как коза Робинзона Крузо» («Как скрывался Черный Билл»).
«Когда Джекоб впервые начал соотносить размеры между игольным ушком и верблюдами, разгуливающими в зоологическом саду, он решил вступить на путь организованной благотворительности» («Новая сказка из тысячи и одной ночи»).
«Папаша был человек почтенный и прижимистый, любитель просроченных закладных, честный и неподкупный церковный сборщик» («Вождь краснокожих»).
Эти афоризмы выбраны наугад из книг О. Генри и сами по себе являются языковыми совершенствами.
Впрочем, именно поэтому О. Генри не везло с переводчиками, в том числе и с русскими.
6
В России О. Генри открыли в 1915 году, причем почему-то считалось, что это талант «джек-лондоновского» направления. Бум «О. Генрианы» начался с издания в 1923 году сборника «Американские рассказы». В этом же году вышло пять книг, в следующем — пятнадцать, в 1926-м — двадцать. В 1954 году Гослитиздат выпускает двухтомник его избранных произведений в очень хороших переводах, далеко превзошедших переводы 20-х годов, которые, кроме разве К. Чуковского, создали «совсем иной», как пишет одна из исследователей творчества О. Генри, образ писателя.
В советской критике по отношению к О. Генри наметились два направления — восторженно-притягательное и ожесточенно-отрицательное. Полностью не принимали О. Генри как художника В. Фриче и Я. Фрид. При этом советская критика в общем совпадала с левыми в США, обливавшими в то время О. Генри грязью. Но в 1925 году выходит очень интересное и глубокое исследование об О. Генри Б. М. Эйхенбаума, которое печатается в Собрании сочинений О. Генри в 1926 году и вызывает неожиданно резкий окрик М. Горького. На протяжении последующих почти четырех лет Горький несколько раз возвращается к творчеству О. Генри, называя его писателем ловким, но не очень талантливым. Затем оценка усиливается — «талантливый шут, но пошлый». Ненависть пролетарского писателя к О. Генри была столь велика, что он даже собирался написать о нем статью специально для американцев. Слава богу, до такого срама русская литература не дошла.
Впрочем, и в самой Америке в эти бурные годы Драйзер высказался об О. Генри вполне в духе Горького.
Однако были у писателя в России и сторонники, среди них С. Вольский, М. Шагинян, А. В. Луначарский, К И. Чуковский.
В наши дни об О. Генри написано также немало разного рода статей и исследований, среди которых выделяется несомненно талантливая работа И. Левидовой (1973 г.) «О. Генри и его новелла».
…Летят годы, меняется мир, вместе с ним изменяются и люди, но неизменным остается интерес человека к истории, культуре, жизни предшественников, создателям великих художественных произведений, среди которых незатухающей звездой светится имя О. Генри — большого писателя и гуманиста, верившего в светлое будущее человечества.
Короли и капуста
От переводчика
Морж и Плотник гуляли по берегу. У берега они увидели устриц. Им захотелось полакомиться, но устрицы зарылись в песок и глубоко сидели в воде. Морж, чтобы выманить их из засады, предложил им пойти прогуляться,
— Приятная прогулка! Приятный разговор! — соблазнял он простодушных устриц.
Те поверили и побежали за ним, как цыплята.
— Давайте же начнем! — сказал Морж, усаживаясь на прибрежном камне. — Пришло время потолковать о многих вещах: о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях.
Но, несмотря на такую большую программу, рассказ Моржа оказался очень коротким: скоро слушатели все до одного были съедены.
Эту печальную балладу знают решительно все англичане, так как она напечатана в их любимейшей детской книге «Сквозь зеркало», которую они читают с раннего детства до старости. Сочинил ее Льюиз Керрол, автор «Алисы в волшебной стране». Книга «Сквозь зеркало» есть продолжение «Алисы».
Повторяем: Морж ничего не сказал ни о башмаках, ни о кораблях, ни о сургучных печатях, ни о королях, ни о капусте. Вместо него сделал это О. Генри. Он так и озаглавил эту книгу — «Короли и капуста» и принял все меры к тому, чтобы «выполнить обещания» Моржа. В ней есть глава «Корабли», есть глава «Башмаки», в ней уже, во второй главе, фигурирует сургуч, и если чего в ней нет, так только королей и капусты. Не потому ли именно эти слова поставлены в заглавии книги? Но автор утешает нас тем, что вместо королей у него президенты, а вместо капусты — пальмы.
Сам же он — Плотник, меланхолический спутник Моржа, и свою присказку ведет от лица Плотника.
