Эдуард Басс - Команда Клапзуба
До матча оставалось три свободных дня, и клапзубовцы ходили по городу, осматривая все, что привлекало их внимание. В первую очередь они схватились за газеты, – больше всего об этом заботился старый Клапзуб. Но, какую бы газету он ни брал в руки, всюду видел фото Йозефа, Тонды и Карлика. И всюду над ними были поставлены крестики.
– Что это может значить? – ломал голову старый Клапзуб. И пока ребята шатались по городу, старик сидел перед гостиницей, яростно пыхтел трубкой и тщетно старался разгадать испанскую тарабарщину вокруг фото. Три креста, начерченные во всех газетах, нагоняли на него страх. В душе он поклялся по приезде домой заставить сыновей заниматься иностранными языками, чтобы за границей они не были так беспомощны, как он.
Наступило воскресенье. Хотя начало матча было назначено на пять часов, народ уже в полдень хлынул к стадиону. Люди теснились у входа, и в суматохе никто не заметил старичка иностранца, сидевшего в бараньей шапке, невзирая на испанскую жару, на тумбе возле дороги. Он покуривал трубку и поглядывал на двигающуюся толпу.
Еще никогда старый Клапзуб не был так озабочен, как сегодня. Он чуял в атмосфере что-то враждебное, коварное, но не мог понять, в чем дело. Ребята беззаботно гуляли – им-то что! Но сам он был как на иголках. В полдень старик принял решение. Ребят он запер в номерах гостиницы, чтобы с ними ничего не случилось, а сам отправился на разведку. Три креста не выходили у него из головы, но в чем тут дело, понять никак не мог.
Он сидел у дороги, смотрел на людей, и вдруг до него донесся шум и крики. Люди отбегали в стороны, теснились на тротуарах, а посреди дороги по направлению к стадиону двигались три кареты скорой помощи с красными крестами. Старый Клапзуб внимательно посмотрел на них, увидел три креста, подсчитал: одна, две, три кареты – сдвинул шапку и почесывал затылок, пока кареты не исчезли в воротах. Тогда он вынул трубку изо рта, сплюнул и пробурчал:
– Ах, черт возьми! Мерзавцы проклятые, вы значит… – и заморгал глазами.
– Да-да! – сказал он сам себе. – Такие черти на все способны. Миллион пропущенных голов… Хорошо, что я догадался, шакалы паршивые!
Вынув изо рта трубку, он выбил пепел, сунул трубку в карман и помчался сломя голову в гостиницу, стуча подковками башмаков.
Было ровно два часа дня, а в четыре за Клапзубами приехал автобус.
Обычно ребята ездили на стадион без багажа, но на этот раз Клапзуб стащил вниз по лестнице огромный чемодан, недавно купленный в Берлине; ребята даже не знали, что, собственно, в нем лежит. Слуга со швейцаром водрузили чемодан на крышу автобуса, ребята уселись, а старик, как обычно, устроился около шофера. Автобус зафырчал и покатил к стадиону. Старый Клапзуб повеселел было, но, как только по дороге увидел людей, которые, направляясь на матч, враждебно смотрели на его сыновей, не мог удержаться от проклятий и всю дорогу ругался.
Сыновья уже успели заметить странное настроение отца, но не могли понять, в чем дело. А теперь еще загадка: зачем этот огромный чемодан? На стадионе два служителя с трудом донесли его до раздевалки. Но старый Клапзуб молча ходил вокруг и только жмурился, как кот на солнце. А когда ребята стали раздеваться, он подошел к двери, ведущей в коридор, и запер ее, дважды повернув ключ.
Еще никогда ребята Клапзуба не одевались так долго, как в этот раз. Команда Барселоны уже давно вышла на поле, сорок пять тысяч зрителей ревели, кричали и свистели, судья с помощниками ходили как неприкаянные, – а клапзубовцев все не было. Наконец, среди черной толпы перед клубом что-то забелело, мяч взлетел высоко в воздух, и появилась команда Клапзуба. Сорок пять тысяч зрителей сразу замолкли и тотчас же покатились со смеха. Испокон веков, с тех пор как существует футбол, еще не появлялась на футбольном поле команда в такой одежде, какая сегодня была на клапзубовцах. Ноги у них были толстые, как бревна, а кто их видел вблизи, сразу понял, что они забинтованы под чулками, как это делалось на заре футбола. На коленях красовались резиновые бинты, похожие на автомобильные шины. Бедра спереди и сзади прикрыты толстыми каучуковыми прокладками, какими пользуются игроки в регби. Плечи и руки до локтя также закрыты резиновыми панцирями. На голове у каждого резиновый шлем гонщика-мотоциклиста. Но комичнее всего выглядело их туловище.
Все клапзубовцы были ужасно пузатыми.
Да, у этих юношей, которых весь свет знал как самых стройных и проворных, животы стали огромные. Они словно заплыли жиром и походили на одиннадцать колоссальных арбузов на неуклюжих ногах. Барселонские игроки от удивления были вне себя. Алкантара подошел и незаметно стукнул Франтика по спине. Рука его тотчас отскочила.
На клапзубовцах были резиновые панцири, надутые воздухом. Их тела были недоступны.
Алкантара разочарованно повесил нос, и команда Барселоны начала игру в большой растерянности. Смущена была и барселонская публика. Только в средней ложе кто-то потихоньку хихикал: это был старый Клапзуб, который потягивал трубочку; от стараний сдерживать смех у него по щекам текли слезы.
– Тысяча чертей! – бормотал он сквозь смех. – В таких костюмах не очень-то побегаешь. Но что делать! Жизнь человеческая дороже удобства. Только бы, черт побери, они не забыли, что я им говорил.
Но ребята не забыли и играли так, как учил их отец. Завладев мячом, они по возможности вели длинные поперечные передачи. Левый полузащитник – на правый край, правый – на левый, а крайние нападающие – между собой. Остальные сгрудились у ворот. В результате десять испанцев как сумасшедшие носились вскоре слева направо, и, прежде чем они подбегали к клапзубовцу, завладевшему мячом, – фр!.. – мяч над головами летел на другой конец поля, где никого из их игроков не было. Не успели они выругаться, как в их ворота был забит один гол, второй, третий, четвертый… Испанцы предприняли было попытку атаковать крайних нападающих, но клапзубовцы тут же перевели игру в центр. Испанцы всей командой атаковали' нападающих, но те послали мяч назад, где защитники и полузащитники свободно повели его к испанским воротам. Словом, игра приняла такой характер, что испанцам вообще не пришлось соприкоснуться с клапзубовцами, ибо не успевали они приблизиться к ним, как мяч уже летел в другую сторону. А по воротам клапзубовцы били издалека, но так резко и неожиданно, что только пять мячей вратарь вывел на угловой, а остальные – что ни удар, то гол. Во втором тайме Алкантара так разозлился, что без всякого повода вскочил двумя ногами Тонику на грудь. Раздался ужасный треск, Алкантара отлетел на десять метров, а Тоник стоял в центре поля сразу похудевший, и одежда висела на нем, как на вешалке.
– Ничего страшного, ребята, – крикнул из ложи старый Клапзуб, – я его опять надую!
И в самом деле, он сразу залепил и накачал доспехи, а когда солнце зашло, клапзубовцы выиграли матч со счетом 31:0!
– Миллион продырявленных камер! – хохотал отец, снимая с сыновей доспехи. – Сто треклятых офсайдов! Так им и надо! Я покажу, как ставить кресты над моими сыновьями!
Но зато у скорой помощи работы было по горло. Она не могла справиться с ней и по телефону запросила подмоги, ибо в этот день на трибунах стадиона от ярости лопнуло двести семьдесят пять испанцев.
IV
– Послушайте, Алленби, еще словечко: на какое количество публики рассчитывают ваши люди?
– Четверть часа назад кассы продали сто шестьдесят тысяч билетов. Побиты все рекорды, Кормик!
– А каковы ставки?
– Три против одной в пользу Хаддерсфилда. Мы должны выиграть. Это наш гражданский долг!
– Благодарю вас, Алленби. До свидания.
– До свидания, Кормик, прощайте…
Этот разговор происходил в председательской ложе на южной трибуне самого большого лондонского стадиона. Председатель Алленби сердечно пожал руку своему давнишнему приятелю Кормику, редактору «New Sporting Life». Затем уселся у перил, а Кормик исчез в коридоре.
Это был бесконечный коридор, по которому теперь шли тысячи взволнованных людей. Кормик ловко лавировал среди толпы, затем повернул на лестницу и, выйдя на трибуну, поднялся на самый верх, где обошел последний ряд. Здесь в деревянной перегородке была небольшая дверка. Кормик вынул ключ, открыл дверь и вышел на маленький балкончик, расположенный на внешней стороне трибуны. Внизу простиралась большая, покрытая травой площадь, на которую выходили три широкие улицы. В это время вся площадь была запружена огромными толпами и машинами. Люди теснились у одиннадцати ворот стадиона. Воздух дрожал от возбужденных криков многих тысяч глоток и оглушительных гудков машин. Словно три бесконечные змеи, извивались на трех улицах ряды авто, спортивных повозок, дрожек и автобусов, направляющихся к стадиону. Кормик, посмотрев немного на оживленное движение, закрыл дверку и вскочил на перила балкона. На стене была укреплена железная лестница, по которой он взобрался на крышу трибуны. Огромная слегка наклонная поверхность была залита ярким солнечным светом. Посередине высокой стороны торчал флагшток. Кормик направился к нему. Подле, на стуле, лежали телефонные наушники. Редактор надел их, и микрофон пришелся у его рта. Два шнура в несколько метров длиной тянулись к мачте, от которой к стоявшим в отдалении домам шел провод. На его конце, в нескольких километрах отсюда, находилась редакция «New Sporting Life». Там за столиком сидел молодой человек, тоже с наушниками на голове. Перед ним стояла пишущая машинка. Несколько человек сидело вокруг, развалясь в мягких кожаных креслах. Все ждали, когда Кормик начнет свои сообщения по телефону. На соседнем столе было приготовлено небольшое стеклышко, на котором другой сотрудник должен был кратко излагать ход состязания, чтобы эти сведения можно было тут же спроектировать на искусственно затемненное окно. Сотни людей томились возле редакции в ожидании первых сообщений.
