Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль
ГЛАВА ВТОРАЯ
«Расследованием установлено:
Гражданка Сименюк Анна Ивановна управляла технически исправной машиной марки «Москвич-407», № 39-69, принадлежащей ее мужу Сименюку Сергею Васильевичу, и передней частью ее сбила пешехода Прохорова Ф. Ф. Доставленный Прохоров Ф. Ф. скончался.
При внимательном наблюдении за проезжей частью, правильно избранной скорости движения автомашины и своевременном принятии мер к остановке ее Сименюк А. И. имела техническую возможность для предотвращения наезда даже при неосмотрительных действиях пешехода Прохорова Ф. Ф. Допущенное обвиняемой Сименюк А. И. нарушение статей 3, 4, 41 правил движения находится в прямой причинной связи с наездом на Прохорова Ф. Ф. и причинением ему смертельных телесных повреждений, а поэтому в действиях Сименюк А. И. содержится состав преступления, предусмотренного ч. II ст. 212 УК».
Добравшись до дому, Анютка почему-то стала наводить в комнате порядок. Она все еще удивлялась, что была на свободе, и ей казалось, что вот-вот придет «черный ворон» и увезет ее в тюрьму. А Катька ждала, и Анютка не знала, как быть: боялась звонить подруге. Ни детей, ни Сережки дома не было. Как он будет справляться с детьми, когда ее посадят? Анютка понимала, что свекровь, конечно, не бросит внуков, но как это обернется, где они будут жить постоянно - дома или у бабки? Как они вырастут без матери? Когда она вернется, Мишутка уже будет заканчивать школу, а Ирка пойдет в шестой, нет, в седьмой класс! Анютке почему-то казалось, что посадят ее на восемь лет. Почему на восемь - она не могла бы объяснить, если бы даже у нее спросили. Может быть, потому, что цифру эту она запомнила яснее всего. Но она твердо знала, что посадят ее ровно на восемь лет.
Восемь лет! Мишутке сейчас десять. Это большую часть своей жизни сыночек проживет без матери. Узнает ли он родную мать? За Ирочку она почему-то беспокоилась меньше. Она девочка. Она, конечно, будет вспоминать свою родную мамочку.
Анюткины глаза повело слезами. Ей было жаль детей, и себя, и Сережку, который будет ходить немытый-нечесаный. Как же он останется без жены? А она, Анютка, находиться там, об этом и подумать страшно, а не то что жить. Кем же она там будет? По специальности? Телефонисткой? Нужны там телефонистки, как же! Там и без телефонов, наверно, не соскучишься. И Катьке надо отдать деньги за туфли, которые уже ей совсем ни к чему...
Она будет там. А он? Сережка, муж? Неужели он так ничего и не сделает, чтобы ее выручить? Ну хотя бы ради детишек, чтобы не лишать их родной матери? А что он сделает? Ничего он не сделает. Обойдется. Ему даже лучше. Будет свободный. Захочет - так заживет, не захочет- женится. Свекровь ему поможет в этом вопросе, когда надоест с детьми возиться. Мачеху возьмет!
Эта мысль ударила Анютку беспощадно, как бампером со всего разбегу. Анютка сотряслась от ужаса и заплакала в голос, не заплакала - заревела, завыла. И бросилась из последних сил на тахту умирать от отчаянья.
А для смертельного отчаяния были у нее все основания, ибо вот уже два с половиной месяца, проживая под одной крышей в коммунальной квартире, Анна Ивановна и Сергей Васильевич Сименюки находились в состоянии расторгнутого брака и официально супругами не значились.
- Ма-а-чеху возьмет! - закричала Анютка и, заколотив кулаками о подушку, вдруг стихла и вроде бы даже вмиг уснула.
Сергей Васильевич Сименюк, войдя в комнату, первым делом строго спросил:
- Почему фара разбита?
Анютка дернулась и зарылась носом. Плечо дрожало от слабого плача. Сергей Васильевич удивился:
- Анютка! Ты что? Вмазалась? Чего ты ревешь? Заменим мы фару - делов! И крыло выстучим. Там немного, не расстраивайся...
Анютка продолжала плакать не поворачиваясь. Сергей Васильевич постоял, подумал, вздохнул и пошел на кухню. Черт их знает, баб! И чего ревет! Ну, бывает, конечно. С кем не бывает? Водит она замечательно. А может, это в нее кто-нибудь вмазал? Вмазал и уехал - ищи его теперь. Сволочь, конечно. Но как-то интересно вмазал: фары нет и бампер погнул. Чем же это он так? И, не дойдя до кухни, Сергей Васильевич накинул пальто и вышел из квартиры, стремясь поскорее посмотреть следы аварии.
Он внимательно приглядывался, одновременно соображая, как чинить левое крыло, которое оказалось мягко вдавленным, и даже подумал, что фару придется заменять целиком, поскольку даже лампочка была разбита и цоколь проскочил внутрь. Бампер покорежился легче, его можно было выровнять молотком. И проводя рукой по этому бамперу, Сергей Васильевич вдруг зацепил тряпицу, застрявшую в завороченном клыке. Приглядевшись к тряпице, он обмер, ибо тряпица была с пуговицей, а на бампере засохло бурое пятно, по которому сразу было видать, что это не краска.
Сергей Васильевич выпрямился, осмотрелся - не видит ли кто, присел и первым делом кинулся вытаскивать тряпицу, а вытащив, стал стирать пятно, которое не поддавалось. Сергей Васильевич ткнул тряпицу в снег и стер пятно снегом.
Мимо шли люди, и ему казалось, что каждый должен был спросить у него, чем он, Сергей Васильевич, собственно говоря, занимается. Но люди шли мимо, и только Бубенцова, суровая квартирная соседка, от которой ничего не спрячешь, сказала, заметив повреждения, весьма одобрительно:
- Доездились...
И прошла.
Сергей Васильевич, не бросая тряпицы с пуговицей, поднялся к себе, чувствуя, что глаза его похолодели, а в душе поселилось полное смятение.
Анютка сидела на тахте, установив локти на круглые колени, а голову уместив в ладонях, как в ухвате.
- Анютка,- тишайше спросил Сергей Васильевич, словно больную, - что ты наделала?
Анютка встала как выстрелила и сказала, будто хвастая:
- Человека убила!
Она уже взяла себя в руки...
От автора
Я вполне законно лежу на диване, отягощая общество своими свирепыми потребностями, Я - на бюллетене. Добрая докторша ввернула в историю моей болезни какие-то слова, по которым выходило, что руку я сломал себе правильно, по закону. Нет, все можно предопределить, если взяться умело.
Сегодня наведывался Генка. Он посмотрел на гипс, как профессор-костоправ, и, качая головою, поставил точный диагноз:
- Раннее зажигание... Оно всегда в руку бьет... Вы палец закидывали на ручку, а надо палец откидывать.
- Закидывал, Гена,- потупился я.
- Вижу, что закидывал...
Он присел, взял со стола папиросу, закурил и повеселел:
- Теперь главное - не тушеваться!
- Куда уж теперь тушеваться, Гена,- согласился я.- Теперь тушеваться просто некуда...
- А я смотрю - не ездите... Две недели не ездите...
- Три, Гена...
Генка подумал, посмотрел в окно, говоря:
- Может, пока аккумулятор перебрать?
- Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Ты же видишь, Гена, что я повержен в прах. Мне нечем защищаться...
- Будь здоров - нечем! Знаете, как гипсом можно врезать?! Особенно если гипс на ноге.
- Ты хочешь, чтобы я сломал себе и ногу?
- Зачем? Я для примера, чтобы вы не тушевались... Ну, что? Будем аккумулятор перебирать?
- Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Он удивился:
- Ключ? Зачем ключ? Что же мы, без ключа машину не откроем? Зачем вам волноваться за ключ?
- Спасибо, Гена, ты чуткий человек...
- Станешь чутким... Мне этот гараж вот где!
Генка показал промасленной трудовой рукою на небритый подбородок: Щетина была светлой, вроде бы даже седой.
- Почему же тебе этот гараж не нравится? Ты же сам говорил, что у вас тихое дело - отвез и на боковую.
- Я не вожу... А и возил бы - надоело. Завгар у нас шакал - это точно. Ни сам себе, ни людям. Думаю уйти.
- Куда же?
- У меня братан в колхозе механиком.
- Гена, ты хочешь ремонтировать трактора?
- Зачем трактора? Машины... Они там станцию техобслуживания открывают. Слесаря нужно. - И он встал, чтобы дотянуться до пепельницы.
За окном громоздился город.
Краны подтаскивали к небесам двадцатиэтажные дома, просвечивающие насквозь в ясном морозном дне. Я любил смотреть на эти бетонные корабли с правильными вырезами окон, оживающими на глазах. Я видал их размашистые костяки, и видел, как они зарастали плотью, и ждал, когда они брызнут живым, теплым светом возникающей в них жизни.
- Здорово растут, - похвалил Генка, - пошла отделка... Теперь главное - не тушеваться.
- Да,- согласился я, - красиво. Я люблю смотреть, как вырастают дома, наращивая этажи...
Генка пустил дым:
- Тут смотреть не приходится. Тут самый раз квартиру ремонтировать - материал под боком... У них там такой отделочный материал - нигде не достать...
- Гена! Значит, ты не радуешься этому неудержимому росту?
- Радуюсь... Отчего не радоваться?.. Тут главная радость малярам и водопроводчикам... Если вам, к примеру, плитку надо поменять или раковину - не тушуйтесь...
Мне был неприятен Генкин меркантилизм. Мне всегда казалось, что он несколько однобок и утилитарен. Я перевел разговор:
