Ф. Илин - Странные встречи славного мичмана Егоркина
– Сколько портов посетил наш сорокопушечный фрегат, построенный в Соломбале из доброго архангелогородского дерева, скольких пиратов отправили на галеры, а их суда на дно отправили и дымом развеяли!
И, вот, после жаркого боя с кровавым беспредельщиком – берберийским пиратом в Срединном море, вдруг погасло мое сознание. А когда просветлело, то оказалось, что за какие-то не то – грехи, не то – заслуги, и сам до сих пор не понял, я был определен в Корабельные.
– Кем определен? – опять спросил Егоркин.
– А кем надо! – отрезал Афанасий.
– Вот как оно вышло! – протянул Егоркин понимающе. И поддержал старого канонира – иной раз сам не помнишь, куда тебя может занести – друзья если только утром когда расскажут!
– Я не в том смысле! – покраснел Корабельный, – здесь совершенно другое!
– А я – что? Упрекаю? Да не в жизнь! Уж мне ли..? – открестился Палыч.
– Понимаешь, в чем штука-то? Вот служат люди на корабле, разные люди-то, много лет служат! И давно уже замечено было, что у каждого корабля, пусть по одним чертежам, пусть на одном заводе построенным, как братья, похожих, но судьба своя, характер свой! Одни еще на стапеле винты теряют, других молния бьет, пожары всякие да взрывы, ход и управление теряют в тихую погоду. А другие, как богатыри, и шторм им – нипочем, и бой им, как праздник! Да, разные дела творились!
Проделки Афанасия Лукича Корабельного
– Раньше чем моряки бурю отпугивали? – продолжал Корабельный. – Ага, знаешь! И верно, на форштевень помещали фигуру обнаженной красавицы. Скульптуру, это если по-вашему! А Нептун глянет, залюбуется и пощадит корабль. Или наоборот – если кто какую безвкусицу присобачат туда, пусть и дорогую, золоченную! Тогда осерчает он и уж мало недотепе не покажется! Вот так! А хороший Корабельный и с самим морским царем договориться может! И буря корабль обойдет удивительным образом, по самому краешку!
– А сколько всего надо экипажу знать? – обстоятельно рассказывал Афанасий, штопая старый теплый «тельник»: – В море дело такое – один прошляпил, а остальные могут погибнуть. Один струсил, не выстоял – а кораблю – полный абзац! Разве не так? Опять же – один по своему свинству заразился чем-то в дальнем порту – а всей команде болеть. Или – вообще – по досточке за борт в парусиновом мешке с ядром в ногах, за ним – весь экипаж – по очереди! Тьфу! Тьфу! Тьфу! – не к ночи будь сказано! – испугался Корабельный и продолжал:
– Вот если нормальный Корабельный на борту, то он кого надо вовремя разбудит, кого надо в нужный отсек заведет, да и глаза откроет! Но Боги всегда любят тех, кто сам двигатели проверит, с изоляцией разберется, обшивку исправит, да механизмы смажет!
– Да и хозяйство корабельное бережет! – встрял пушистый Митрич: – Помнишь, как одни ухари-контрактники в трюме баталерку с консервами взламывали, а Афанасий как заорет с подволока: «Пошто, тать, замок пилишь!» – да и уронил на него переноску… Прямо на голову! Снайпер, блин!
– Да, штаны-то он так и не отстирал – выбросить пришлось, а второй так и уволился заикой. Да и спит до сих пор при свете, вздрагивает! – с удовольствием вспомнил Афанасий Лукич.
– А как работяге-то в заводе, когда тот пришел медь пилить, на ухо пошептал? Красота! Как рванул-то бедолага, всю медь свою ворованную оставил, да и инструмент потерял. Кстати, чистый адиот был – хотел магистраль под давлением пилить, сволочь! – осуждающе покачал головой старый канонир.
– Потеряешь, когда ты перед ним пайолу открыл и прямиком в колодец конденсатосборника и отправил… ай-ай ай! Как раз весь туда он и поместился! – покачал головой кот, – а там масло, топливо, грязь… Эх, и видок же у него вышел, еще тот! Запомнишь тогда сразу, где правда, а где – кривда… – дополнил кот Митрич.
– Еще бы, говорящего кота узрел, который отправить его на корм к крабам обещал!
– Сам виноват! Не фиг было мне «брыськать»! – оправдывался котяра, щуря свои пронзительные, до самой души, глаза. Так, мичман, мы и бережем свой корабль – сощурил Митрич свои, горящие волшебным огнем, изумрудные глаза.
– Надо бы мне, из чистого человеколюбия, сказать – жестоко, но – не скажу. Поделом! – поддержал Палыч Афанасия.
– А как он проверяющих-то не любит! – озорно хлопнул белыми лапками по своим ногам, в мохнатых штанах, Митрич.
– А кто же их любит-то? – удивленно поинтересовался Егоркин.
– Да уж, не мы с Митричем. Это точно! – подтвердил Корабельный. – Было дело, пришел один ретивый и давай – то не этак, а это – не так! Перо гусиное, тудыт его тремя шлагами вокруг канифас-блока!!! Так я сделал так, что он своей новенькой шинелью и штанинами фасонистых брюк добрый фунт жирной смазки собрал! Долго его потом оттереть пытались! Да куда там! Солидол отечественный, густой. Жирный, да такой качественный и свежий попался! Я-то знал, куда его подвести! До проверки ли военного имущества, если свое кровное накрылось! А тем временем – проверке – каюк, и пошел он с корабля не солоно хлебавши, ничего не записавши!
– А как другой товарищ, который нос свой везде совал, на командира все копал? Как ты ему ловко ногу-то сломал?
– Ну, скажешь тоже – сломал! Что мичман подумает? Даже не вывих у него – так, легкое растяжение! А что, пусть себе проверяет, но без злого умысла! Ишь, выслужиться захотел! Да и знать надо, как по трапам спускаться – я ему глаза не отводил, крышечку в палубе только чуть приоткрыл, а он сам в открытый-то люк и провалился – видеть бы должен, коли моряком называется! Мордой вперед с трапа спускаться надо, а не диаметрально-противоположной консолью!
– Ага, «моряки с Москвы-реки»! – поддакнул ехидный Митрич.
– Когда недогляд у команды-то случается, али вред кто пытается кораблю учинить – я на месте должен быть! А теперь… Чем заниматься-то будем? – вдруг пригорюнился Афанасий Лукич. Но ненадолго! Видно, воспоминания о былых подвигах и проделках грели его душу! И продолжил:
– Опять же – добрый Корабельный внимательно следит вокруг за встречными-поперечными кораблями с глупыми мореплавателями! Да подскажет как-то незаметно капитану или там вахтенному штурману – продолжал посвящать Егоркина Афанасий Лукич. – А вдруг там, на встречном судне, в капитанах, этот, как его, ну, да бес его… Память-то… да, на «А» начинается. Давно еще один командир крейсера учил своего штурмана: «Как увидишь» – говорит, судно к тебе приближается, так сразу и считай, что на нем капитан – один из двух на «А», один… нет, не асёл, но этот вроде бы тоже… А другой, который еще хуже…
– Алкоголик, что ли? – подсказал Егоркин.
– Нет, тот хоть иногда трезвый бывает и соображает… опять же опыт просыпается… а дурак же – никогда. Да нет! Вот, вспомнил: – а-ди-от! Им говорят, запрещено кораблями управлять, да они бедняги, об этом не знают!
– Так правильно будет – осел. И идиот! Это хронический и клинический дурак… – поправил и пояснил Егоркин.
– Вот уж не знаю, как правильно, но только именно так старый командир своих офицеров учил – а уж он-то службу знал! – упрямо повторил ощетинившийся Корабельный.
– Вот если прошляпишь его, да он к тебе подберется и ка-а-к… Никакой Корабельный не поможет! Корабельный самый лучший там, где морской порядок добро чтут! – подхалимничал кот Митрич. – А так – надо вовремя внимание привлечь!
– Однако, везде ты успеваешь?
– Нет, помогаю только, да и то – добрым мореходам! Глупый да ленивый и подсказки не поймет, и пинком его не сдвинешь!
– Да, и вахтенный матрос ночами – птица гордая! Пока, как следует, не пнешь – никуда не полетит! – поддакнул кот Митрич.
– А сколько лет ты по кораблям-то скитаешься? – спросил Палыч.
– А долго уже! Когда старый корабль становился годен уже только на дрова…
– На иголки? – поправил Егоркин.
– Это сейчас так говорят, на иголки-то. А раньше прямо в приказе по морскому ведомству писали – списать на дрова.
– Жалко было?
– Да конечно, жалко! А что делать? Век корабельный короче даже людского!
Так уходил я на новый корабль, который ладили на заводе в этот самый момент! И вот на нем вновь я обживался и понемножку брал на себя заботу о команде и самом новорожденном «пенителе морей»!
– Людей, вон, тоже жалко! – продолжал Корабельный. – Недавно, вроде бы, был молодым офицером или мичманом, потом у него стали появляться на мундире разные нашивки, большие звезды, планки, ордена и знаки! Радуешься за него. А потом – раз – а он уже весь седой, или лысый, уже – в гражданской одежде, а в глазах – море, то, что видел он в молодости, и где остались его друзья навсегда. Да, каждому – свое!
Егоркин взял антракт и прервал рассказ – в горле пересохло, а закуска вдруг угрожающе стала исчезать со стола – можно было и не успеть нейтрализовать выпитую, между делом, водку.
Отступление от сюжета
– Да! Вот так вот и получается! – подтвердил вдруг поскучневший Бардин, задумчиво шерудивший в углях затухающей уже печки какой-то проволокой. И продолжил свою мысль: – Это точно! Бывают корабли и лодки везучие, бывают невезучие! Одни корабли становятся знаменитыми, сражаются и тонут, погибая как солдаты. Другие же тихо доживают свой век… до суд разделки. Знал я одну дизельную лодку – все у ней было, кроме удачи! В молодости на виду всего Питера на Неве к быкам моста ее течением прижало, затем горела пару раз, а потом столкнулась с суденышком, в абсолютно-невероятной ситуации. И катерок этот утонул вместе с людьми…
