Аркадий Аверченко - Шутка мецената
Поэтому встреча с Верой Антоновной и решила его бестолковую судьбу.
Она была прекрасна — высокая пышная брюнетка с мраморным телом и глазами, как две звезды, освещавшими матово-бледное лицо. Такой соблазнительной ножки и трепетных гибких рук Меценат не встречал за всю свою жизнь, и поэтому он решил вопрос просто:
— Или эта женщина будет моей, или я умру.
Из того, что он не умер, ясно для читателя решение этой дилеммы в его пользу.
Эта роскошная красавица была невероятно ленива, ум ее и тело были всегда в дремлющем состоянии; поэтому, когда Меценат впервые ее поцеловал, она, полуразбуженная, недоумевающе осведомилась:
— Чего это вы там возитесь около моего лица?
Такой вопрос еще больше привел его в восхищение:
— О, прекрасная мраморная статуя! Это я вас поцеловал.
— Здравствуйте! Была охота. Неужели это вам доставляет удовольствие?
— Слушайте, — пылко сказал Меценат. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы вышли за меня замуж! Я вижу, вы любите спокойную малоподвижную жизнь — я дам вам ее! Я настолько богат, что могу окружить вас чисто восточной роскошью, полной неги, лени и наслаждений!
— А? — переспросила она музыкальным, но сонным голосом. — Простите, я не расслышала.
И добавила с очаровательной простотой:
— Я, кажется, задремала… Повторите, что вы сказали.
Меценат повторил, разукрасив свое предложение пышными цветами своей дикой исступленной фантазии.
— Жениться на мне хотите, что ли? — кратко сформулировала она поток его красноречия.
— Да, да, божественная статуя Киприды!..
— А вы не будете меня… тормошить?..
— О нет. После медового месяца — полная свобода.
— Слушайте… только, по-моему, женитьба — это такая возня… Портнихи, какие-то документы, обручение. Вы человек очень приятный, но… нельзя ли без этого?
— Без… чего?
— Без того, чтобы меня тормошили.
— Вот что… У вас завтра найдется полчаса свободного времени?
— Увы, я уж чувствую, что это будут «несвободные полчаса времени». Чем вы хотите меня занять?
— Я все устрою раньше. Ваше дело только — заехать в церковь обвенчаться.
— Неужели это можно так просто? — поглядела она на него, приятно удивленная.
— Да, да — только полчаса. А потом мы с вами поедем путешествовать.
— Только поедем куда-нибудь подальше. Хорошо? В вагоне экспресса так удобно. А вылезешь — бррр… Носильщики, суета, толпа на вокзале… В отеле нужно устраиваться… Что вы так на меня смотрите? Послушайте! Неужели я вам нравлюсь такая?
— Больше, чем когда-либо! Да ведь это клад — спящая красавица! По крайней мере, лень помешает вам говорить и делать глупости…
— А? Что вы говорите?
Он пылко целовал ее, а она, сложив классически изваянные руки на прекрасных коленях, погрузилась в сладкую дремоту…
После свадьбы Меценат сделал все по желанию Веры Антоновны: полтора месяца они носились в экспрессах по всей Европе — он пылкий влюбленный, она в состоянии сладкой неподвижности и полудремоты… Никогда еще в мире не было большего контраста между бешено мчавшимся экспрессом и этим роскошным неподвижным телом, безмятежно покоящимся в его железных недрах.
Через полтора месяца эта удивительная пара вернулась, и Меценат любовно устроил жену на отдельной квартире, потому что, как объяснила она, «так меньше беспокойства».
Жили они дружно, потому что Меценат, насытившись первым пылом страсти, не докучал ей своими посещениями, снова погрузившись в мир Мотыльков, Телохранителей и пикников с ухой на дорогом персидском ковре в своей дикой гостиной… Перебесился, благосклонно объясняла нянька, преклонявшаяся перед Меценатом.
Глава 5
О клевретах Мецената
Эту странную коллекцию «развратных молодых людей, впоследствии разбойников» — как называл своих клевретов Меценат, пользуясь ремаркой Шиллера, — он составлял постепенно…
Первым к нему пристал Кузя.
Однажды Меценат сидел в задней комнате темного кафе, играя с незнакомым унылым старцем в шахматы.
Кузя, ленивый репортер одной плохо читаемой газеты, сидел тут же и, хлопая отяжелевшими веками, следил за игрой…
После одного из ходов унылого старика Кузя посоветовал:
— Возьмите у него коня.
— Что вы, милый мой! Да ведь тогда он делает королю и королеве «вилку» и забирает королеву.
— Ах, да!.. — сконфуженно сказал Кузя. Через два-три хода Кузя снова дал преглупый совет:
— Двиньте этой пешкой, двиньте!
— Да ведь тогда король открывается.
— Ах, да!..
— То-то вот «ах, да»! — добродушно сказал Меценат, делая старичку мат. — Гнилой вы игрок, я вижу. Хотите, сыграем, я вам дам вперед королеву.
— Не знаю уж, как и быть… — нерешительно пробормотал Кузя. — Уж больно я плохо играю. По рублику разве одну партию.
Сыграли. Кузя выиграл с большим трудом и усилиями. Сыграли вторую партию. Эту Кузя выиграл легче.
— Нет, королеву вперед мне трудно, — признался Меценат. — Хотите коня?
— Давайте коня, — после некоторого колебания согласился Кузя и… выиграл и эту партию.
— Желаете ли на квит без форы? — предложил Меценат, совершенно обескураженный таким странным случаем.
— Желаю, — коротко согласился Кузя и… выиграл.
На седьмой партии уже Кузя давал Меценату вперед коня — и к концу игры толстый бумажник Мецената значительно похудел.
— А вы ловкий парень, — рассмеялся Меценат, кончая игру.
— Да, я ловкий, — согласился Кузя. — А вам наука: не играйте так азартно с незнакомыми.
— Ну теперь, я надеюсь, мы не будем незнакомы, — любезно сказал восхищенный его цинизмом Меценат. — Пойдем, я угощу вас ужином.
— Нет, лучше я угощу. Я совершенно вас обыграл.
— О, у меня дома еще много денег.
И, увидев, как Кузя, не вынимая правой руки из кармана, пытался одной левой зажечь спичку о коробку, лежавшую на столе, воскликнул с неподдельным восторгом:
— Послушайте! Вы почти так же ленивы, как моя жена.
— Шахматный ум, — лаконически пояснил Кузя. — В обычной жизни дремлет.
— Вы шахматами только и живете?
— Нет, я репортер в «Голосе Утра». Если вас кто-нибудь ночью ограбит — позвоните ко мне. Я опишу это так, что сам преступник будет плакать, как дитя.
После ужина Меценат затащил Кузю к себе, и до утра за рюмками шартреза оба с приятностью проспорили об Эдгаре По, о лучших способах обнаруживать преступления и о красоте донских казачек.
Оба были энциклопедисты.
Встреча с Новаковичем произошла при более трагических обстоятельствах.
В 3 часа ночи в трактире «Иордань» — месте, наименее всего подходившем по своему характеру к этому кроткому библейскому наименованию, — карманный вор Гриша с пылом объяснял заинтересованному Меценату сложные приемы своего ремесла, демонстрируя способ ощупывания «пассажира», расстегивания пуговиц и извлечения бумажника.
Меценат не брезговал и таким обществом, потому что, как сказано было выше, любил «живую жизнь во всех ее проявлениях», а карманный вор Гриша был яркой личностью и специалистом в своей опасной профессии.
Поэтому Меценат забавлялся новинкой, как дитя, и, когда Гриша, показывая некоторые позиции правой и левой руки, ловко вытащил Меценатовы золотые часы уже не с целью демонстрации, а с корыстолюбивыми намерениями, Меценат тут же, повторяя Гришины пассы, незаметно извлек из Гришиного галстука бриллиантовую булавку, после чего оба, хохоча, как дети, вернули друг другу вещи по принадлежности.
— А вы тоже ловкий, — отпустил Гриша галантный комплимент. — Вам бы подучиться, могли бы с нами вместе работать.
Тут же он, окликнутый товарищем, отошел на минуту от польщенного Мецената, а к Меценату приблизился кроткий, елейного вида мужчина с ласковыми глазами и предложил:
— Не хотите ли перекинуться в картишки? Тут, в задней комнате. Пойдем, господин, много выиграть можете, ежели повезет.
«Шулер, — мелькнуло в голове Мецената, — любопытно с ним сразиться…»
— Ну что ж, пойдем, — благодушно согласился он вслух.
И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент в узкой порыжевшей тужурке — мирно уплетавший до этого объемистое блюдо сосисок с пивом за соседним столом, — приблизился и сказал спокойно, но увесисто:
— Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.
— Почему? — с любопытством осведомился Меценат.
— Потому что…
— Послушайте, молодой человек… — кротко сказал елейный игрок. — Вы лучше бы не мешались не в свое дело, а?
— А ты, голубчик, лучше отойди, — не менее кротко посоветовал атлетический студент.
У «голубчика» лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.
