Владислав Егоров - Путь к вершине
Ну, Леночке, сами понимаете, стресс создать было пару пустяков. А вот с Иваном Алексеевичем пришлось повозиться. Но и его пронял. Приносит он отчет. Закончил его точно в срок и составил, надо признать, отменно, ну, буквально не к чему придраться.
— Ни одной ошибки, — говорю Ивану Алексеевичу с улыбкой. А он, вот простота, не замечает, что улыбка-то у меня ехидная, и тоже улыбается. — Зря зубы скалишь, — осаживаю его. — Знаешь такую народную мудрость: не ошибается тот, кто ничего не делает?
— Это меня не касается, — отвечает Иван Алексеевич и улыбаться, конечно, перестает, но цвета лица не меняет.
Тут я для закрепления стресса добавляю пару мужских выражений.
— Мне, — дрожащим голосом отвечает Иван Алексеевич, — университетское образование не позволяет ответить вам теми же словами. Но знайте, мысленно я характеризую вас идентично вашему высказыванию.
— Ах ты, шпана! — в полный голос кричу я. — Вон из моего кабинета.
А сам с удовлетворением отмечаю, что щеки у Ивана Алексеевича не отличаются теперь по цвету от его темно-серого костюма. Пироксилином[1], значит, снабдил я его в избытке.
Вот так и начал заботиться о своих подчиненных. Каждый день то одному, то другому организую стрессовую ситуацию.
А они? Вместо благодарности начали на меня жаловаться: нетактичен, мол, хам и грубиян. А начальство тоже хорошо. Вызывает меня и говорит буквально следующее: «Товарищ Паромов! Вы уж, пожалуйста, в разговоре с подчиненными постарайтесь сдерживать себя, выбирайте, будьте добры, выражения». И все это доброжелательным тоном, сочувственно даже.
А у меня, между прочим, здоровье тоже не железное. Одышка в последнее время замучила. Да и голос пропадать стал — хочешь на подчиненного крикнуть как следует, а вместо этого визг какой-то несолидный выходит. Словом, мне самому эти стрессы позарез нужны. И может, было бы очень полезно, если бы на меня кулаком по столу кто стукнул?..
…После того как руководящий товарищ Паромов закончил свой рассказ, в купе воцарилась тишина. Каждый, наверное, размышлял о том, насколько искренен был рассказчик в своем желании, чтобы на него кто-нибудь стукнул кулаком по столу. Наконец, когда затянувшееся молчание уже грозило перейти в неловкое, заговорил Михаил Леонтьевич.
— Раз речь зашла на медицинские темы, — он обвел нас ласковым взглядом, — дозвольте и мне сообщить на сей счет одну историю, которую я рискну назвать
НАПОЛЕОН ПЯТЫЙОдин руководящий работник в ходе исполнения служебных обязанностей умственно оплошал. Поначалу в нашем коллективе… Да что там, как говорится, наводить тень на плетень. Спятил, стало быть, не какой-нибудь инкогнито, а наш непосредственный начальник Геннадий Африканович Балбошин. Но так как приключившийся с ним случай, во-первых, носит чисто медицинский характер, а во-вторых, крайне нежелательно, чтобы его огласка повлекла за собой возможные аллегории, то указывать название возглавляемого тов. Балбошиным учреждения нет особой надобности. Для ясности же сообщу, что деятельность наша имеет сугубо арифметическое направление: приводить к общему знаменателю показатели, которых добиваются различные организации, расположенные в близлежащих окрестностях.
Так вот, на первых порах в коллективе абсолютно никто не заметил, что Геннадий Африканович малость тронулся. Да и как заметишь?! Речи он произносит соответствующие, задачи ставит масштабные, к подчиненным, как положено, относится по-отечески. Обнаружилась же его умственная аномалия в связи с женским праздником Восьмое марта. По этому традиционному поводу издал он приказ. Приказ как приказ: ни одна труженица не забыта, и формулировки все подобающие. Только вот подпись под приказом поставлена несообразная: «Наполеон Пятый».
Как говорится, факт умопомрачения налицо. Народ, естественно, приуныл и ко мне как завкадрами с вопросом: как, мол, жить дальше? И не следует ли сообщить о случившемся конфузе в вышестоящую инстанцию?
Стою я у доски объявлений, окруженный вопрошающим коллективом, в десятый раз перечитываю злополучный приказ и лихорадочно соображаю, почему же все-таки Балбошин пятым Наполеоном вознамерился стать, а не четвертым, ведь их в истории, кажется, всего три обозначено. Ничего не решив на сей счет, я тем не менее говорю:
— Успокойтесь, коллеги. Не первым же себя объявил Геннадий Африканович. И Ивану Ивановичу сообщать об этом мелком психическом недоразумении нет абсолютно никакого резона. Оттого что Геннадий Африканович мнит себя Наполеоном, ничего же не изменилось. Показатели у нас отличные, производственный травматизм изжит начисто, текучесть кадров равна нулю. А вспомните, что было до прихода Балбошина?
Вспомнил коллектив, и горько стало ему от мысли, что может лишиться любимого начальника. Ведь это же именно при нем столько отрадных перемен произошло! И мебель сменили на финскую, и шторы новые повесили, и полы везде отциклевали. Вместо счетов у каждого по арифмометру. На озере Бирюзовом соорудили Дом рыбака с сауной, А главное, премии теперь регулярно получаем — и в повышенном размере. Ну, а придет кто другой? Вдруг держиморда какой или того хуже — слюнтяй. Дисциплина расшатается, пойдут дрязги, склоки. Б-р-р!!!
В общем, единодушно порешили: от добра добра не ищут. И разошлись по рабочим местам.
Первое время, правда, некоторые смущались называть Геннадия Африкановича Наполеоном Пятым, но довольно скоро попривыкли, а потом уже и вовсе во вкус вошли. И закипела у нас деятельность пуще прежнего. У других то недовыполнение, то недопоставки, то низкое качество, у нас же всегда полный ажур, из месяца в месяц идем, как говорится, с нарастающим итогом. И опять же добиваемся этого исключительно под руководством непосредственного начальника. Вернее — под водительством.
Надо сказать, что, после того как почувствовал себя Геннадий Африканович Наполеоном Пятым, возлюбил он старинные слова и обороты, которые, если вдуматься, и действительно вышли из употребления преждевременно. Посудите сами. Взять хоть эпитеты, которыми мы обычно начальство характеризуем. «Уважаемый», «дорогой», «любимый» — и то стесняемся сказать. И слова эти уж больно стертые, затасканные, не отражающие в полной мере глубины чувств. А теперь послушайте, как звучат «достославный», «достопочтенный» или, скажем, «незабвенный», — это ж музыка для руководящего слуха, оратория, да и только.
Кроме любви к старославянским речениям проявлялись иногда у Геннадия Африкановича и другие, так сказать, неординарные причуды, могущие иному постороннему скептику показаться странными. Так, в скором времени сшил он себе треуголку. Признаться, увидев его впервые в этом головном уборе, коллектив оторопел: теперь-то уж недомогание начальника вылезет наружу. Но так как руководитель наш человек интеллигентный, воспитанный, то и треуголку он надевал, только когда шел от подъезда к машине и соответственно наоборот. Так что случайные прохожие принимали Геннадия Африкановича за популярного артиста, снимающегося в историческом фильме.
Когда отмечался пятилетний юбилей пребывания Г. А. Балбошина на вверенном посту, приготовили мы ему в качестве сувенира настоящий тульский самовар. А местный умелец дядя Леша, который трудится в мастерской но ремонту зонтов и чемоданов, той, что у рынка, и по совместительству выполняет граверные работы, по всей окружности водонагревательного сосуда вывел славянской вязью сочиненную общими усилиями надпись: «Неустрашимому воителю с упущениями, устроителю благополучия подчиненных, радетелю образцового правопорядка и крепкой трудовой дисциплины, несравненному стратегу, под мудрым водительством коего одержаны многие производственные виктории, в достопамятный день славного юбилея — благодарный коллектив».
Самовар юбиляр принял благосклонно, правда указал, чтоб в следующий раз заменили эпитет «мудрый» на «коллегиальный». Тут, естественно, мы зааплодировали, но Геннадий Африканович против обыкновения не улыбнулся по-отечески, а, наоборот, брови нахмурил и, повернувшись ко мне (подарок-то я ему вручал), высказался в том смысле, что самовар самоваром, но негоже нам забывать, что он не хухры-мухры, а Наполеон Пятый. Посему более приличествует ему шпага.
Намек мы поняли, стали обзванивать торговую сеть. Ни в универмаге, ни в коопторге, ни даже в культтоварах шпаг в продаже не оказалось. Взгрустнул коллектив. Но выручила нас главбух Алла Борисовна. Сильно смущаясь, заявила она, что сынок ее в юношестве увлекался фехтованием, был даже чемпионом областного совета спортивного общества «Динамо», только специализировался он на рапире, и одна такая с тех времен у них в доме сохраняется, потому как очень удобна для протыкания капусты во время ее квашения, чтобы выпустить, значит, образующийся углекислый газ.
