Милослав Швандрлик - Черные бароны или мы служили при Чепичке
— А я на вечер свиданку назначил, — пожаловался Цимль, — Такая приятная блондиночка. Бедняжка не дождётся своего солдатика!
— А что, собственно, случилось? — допытывался Кефалин.
— Будем плакать в тёмной комнате, — твердил Вонявка, — Твоё счастье, что ты был в отпуске, тоже мог бы быть с нами. Хотя тебя мужские развлечения не интересуют!
— Драка? — догадался Кефалин.
— Да какая там драка, — сказал Цимль, — я бы сказал, мы отдубасили одного ненадёжного труженика села.
— В воскресенье была такая особенная атмосфера, — рассказал Вонявка, — нажрались мы свинины и пошли пошататься по улицам. В каждой пивной треснули по две–три кружки, а после одиннадцатой огляделись — мы в Дворцах.
— А навстречу нам чешет какой‑то парень, — добавил Вртишка.
— Ещё нет! — запротестовал Цимль, — Сперва Влачиха рассказывал, что неплохо бы кому‑нибудь дать в рыло. А Вонявка ещё смеялся, что легко ему говорить, когда вокруг ни единой души.
— А тут нам навстречу чешет парень, — стоял на своём Вртишка.
— Как гора! — подчеркнул Влачиха, — Ручищи такие, что горилла позавидует, а глаза кровью налиты. Я ему сразу и врезал.
— Ну и тут мы все на него и бросились! — сказал Вонявка, — Потому что иначе этот верзила Влачиху бы разорвал. Вчетвером за него взялись, и ещё пришлось повозиться. Добрых десять минут прошло, прежде чем он не смог подняться!
— Мы два раза уже думали, что хватит, — драматизировал ситуацию Цимль, — а он всё равно вставал, глазами вращает, зубами скрипит и на нас бросается. Таких выносливых я ещё не видел!
— Ну а потом там объявились двое местных, — продолжал Вонявка, — Они нас знали с футбола, так что убегать не было смысла. Сказали, что этот громила – местный жулик, и мы правильно сделали, что его измолотили. Но так как нехорошо было оставлять его лежать на тротуаре, они нас попросили помочь отнести его домой.
— Весу в нём было под полтора центнера, — утверждал Цимль, — Тащить было недалеко, но мы все умотались. Когда мы уже подошли к его домику, он опять ожил, и пришлось его снова вырубить.
— А потом мы его затащили в дом, — уныло сказал Влачиха, — Его жена нам ничего не сказала, только всё время ревела. Если бы парни не украли у неё из кладовки булку, то может, всё и обошлось бы.
— Что ж делать, мы ведь чертовски проголодались! — отговаривался Цимль, — После пива всегда хочется есть, и во время драки тоже тратишь какие‑то калории. А кладовка была открыта.
— При любом раскладе наш ожидает взбучка, — подвёл черту Вонявка, — Я предвижу по меньшей мере семь дней строгого.
Но Вонявка ошибался. В кабинете четверых драчунов ожидал улыбающийся Таперича. В руке он сжимал благодарственное письмо от дворцевской администрации, из которого следовало, что отважные рядовые Вонявка, Влачиха, Вртишка и Цимль ликвидировали известного пьяницу, хулигана и дебошира, который как раз собирался задушить свою жену, о чём во всеуслышание объявил в пивной. Судя по его поведению, не исключено, что он мог и вправду исполнить своё намерение. И только благодаря мужественному вмешательству перечисленных бойцов трагедии удалось избежать.
— Солдат должен быть храбрым и сознательным, — торжественно объявил Таперича, — А почему должен, товарищи? Должен потому, потому что он солдат, а не какой там гражданский! Таперича, товарищи, можете идти на свою работу!
Быть майором в таком большом замке — непростая задача. С объектов всё чаще докладывали об инцидентах, на которые нельзя было закрыть глаза, а Таперича мало что ненавидел так, как чрезвычайные происшествия. Когда лейтенант Мейда в Бехини приказал выкопать глубокую яму, сбросил в неё связанного солдата и насмехался над ним так долго, что бедняга застудил себе почки, дело пришлось передать в прокуратуру. Так же, как когда трое пьяных солдат уснули на изгибе шоссе и их переехал утренний автобус. Или когда семеро солдат отрицали свое отцовство и сваливали его друг на друга с таким задором, что большая их часть оказалась в больнице. Ещё был интересный случай с рядовым Гокинаржем, чья развращённость прямо‑таки потрясла Таперичу. Этот бесстыдник не только поддерживал интимную связь с девицей сомнительного поведения, но при этом позволял фотографировать себя одному гражданскому извращенцу, за что получал сигареты.
— Лучше лес валить, чем такими солдатами командовать, — с отвращением приговаривал Таперича, но от более глубоких выводов воздерживался. Чтобы настроиться на более приятный лад, он отправился на скалу посмотреть, как Кефалин дрессирует свиней. Но и тут он остался недоволен, поскольку новые поросята были по–прежнему перепуганы и бестолковы.
— Кефалин! — рявкнул Таперича вниз, — сколько у вас кур?
— Товарищ майор, — доложил свинопас, — в связи с тем, что они находятся в постоянном движении, мне до сих пор не удалось их пересчитать.
— Закончили университет, а считать не умеете, — сказал майор укоризненно, — но шестьдесят их не наберется. Кефалин, кто их сожрал?
— Вероятно, куница, товарищ майор, — ответил Кефалин, — я сам её не видел, но рядовые Стрнад, Черник, Труц и Вонявка утверждают, что не раз её тут замечали.
— Возможно! — допустил Таперича, — Надо её застрелить!
Он, однако, не сообщил Кефалину, что намерен исполнить эту задачу лично. Тем больше было удивление, когда вечером Таперича прибыл в Свиной Рай, вооружённый двумя мелкашками.
— Я хорошо стреляю, — заявил он, — таперича куница считай, что мёртвая.
Кефалин вздохнул, пожелал майору успешной охоты и пошёл в виде исключения ночевать в замок. Вооруженный Таперича остался в домике один.
В ту ночь в Свином Раю пальба гремела, как под Верденом. Таперича стрелял в каждую тень, и нередко попадал. Он и вправду был хорошим стрелком. Когда утром Кефалин вышел на работу, перед домиком лежала одна застреленная свинья, две полевые крысы, одна жаба, три курицы, один лесной кролик и шесть летучих мышей.
— А та куница, — с сожалением сказал майор, — так и не пришла.
Флегматичный докор Махачек выбил себе комиссию. Психиатрическое отделение пльзенской больницы в конце концов капитулировало и вынесло заключение, что указанный солдат не годен даже к нестроевой службе.
Теперь доктор Махачек постоянно улыбался и со всех сторон принимал поздравления. Офицеры были с одной стороны рады, что избавятся от этого апатичного типа, но с другой стороны опасались, что победоносная тактика Махачека может деморализовать личный состав.
После обеда, когда Махачек в последний раз подметал столовую, к нему подошёл старший лейтенант Гулак. Насмешливо оглядев доктора, он спросил:
— Ну что, Махачек, чем будете заниматься на гражданке? Ей–богу, мне это страшно интересно!
— Я юрист, товарищ старший лейтенант, — улыбался доктор.
— Прежде всего вы совершенно тупой, — твердил лейтенант, — Думаете, вас куда‑нибудь возьмут на работу?
Махачек пожал плечами.
— Вы не поверите, — сказал он, — но такое уже случалось.
— Вы, Махачек, смотрите на будущее сквозь розовые очки, — выговаривал Гулак, — Не думайте, что вас там ждут с распростёртыми объятиями. Я себе и представить не могу, что вы сможете куда‑нибудь устроиться! Я вам расскажу, как вы кончите: околеете где‑нибудь под забором от голода, потому что трудиться не желаете, а с вашим умственным развитием и так всё ясно!
Но и эта перспектива не испортила Махачеку настроения.
— Разрешите, товарищ старший лейтенант, — сказал он, — мне тоже вас кое о чём спросить?
— Давайте, Махачек, спрашивайте, — принял вызов лейтенант.
— Мне ужасно интересно, — произнёс доктор, — чем бы вы занимались, если бы вас отправили на гражданку?
— Это, Махачек, не ваше дело! — фыркнул Гулак, повернулся и с помрачневшим лицом испуганно покинул столовую.
Мысль о том, что в один прекрасный день его выперли бы из армии, была для него слишком жестокой и пугала Гулака днём и ночью.
В один из дней Кефалина вызвал сам капитан Оржех.
— Товарищ рядовой, я вас поздравляю! — произнёс он торжественно, — Мы получили письмо из»Красного знамени», и товарищи пишут нам, что вы — талантливый лирический поэт. Они также предлагают откомандировать вас в Прагу на пятидневные курсы военных корреспондентов. Мы с товарищем командиром решили не препятствовать вашему дальнейшему развитию и выражаем уверенность, что побывку в столице вы используете для повышения своего образовательного уровня. Надеюсь, что вы не поведете себя, как ефрейтор Яниш, который поехал в Пльзень на областной слёт деятелей народного творчества и, едва дочитав свои стихи, нажрался, как свинья и разнёс две пивнушки. От такого поведения бывают обоюдные неприятности, и репутация части в известной степени страдает. Я верю, что вы, товарищ рядовой, запомните мои слова и будете вести себя в соответствии с требованиями воинских уставов. Я уже выписал для вас путевые документы. Отправляться можете немедленно, но перед этим назначьте ответственное лицо, которое во время вашего отсутствия будет ходить за курами и свиньями. Можете идти!
