Николай Самохин - Юмористические рассказы
— Ну, а ежели кончатся? — хитро сощурился он.
— Пойду в магазин и куплю.
— Ах, молодежь, молодежь! — покачал головой Петр Иннокентьевич. Он подошел к столу, внимательно отсчитал двадцать коробков, завернул их в пергаментную бумагу и протянул мне: — Возьмите. Портфельчик у вас при себе — донесете благополучно.
— Да зачем же, — стал отнекиваться я. — Неудобно даже. И так много…
— Напрасно отказываетесь, — сказал Петр Иннокентьевич. — Учтите: в конце текущего месяца спички исчезнут. До пятого — восьмого января следующего года.
Мне положительно везло. Редко ведь удается так вот сразу разговорить своего героя. Чаще подолгу топчешься вокруг да около, прежде чем подберешься к интересующей тебя теме. А здесь — с первого выстрела в «десятку».
— Петр Иннокентьевич! — заторопился я, одной рукой прижимая к животу сверток, а другой пытаясь выдрать из кармана застрявший блокнот. — Скажите, как вам удастся…
Но тут беседу нашу прервал звонок в передней. Вошел сосед.
— Я до вас, Петр Накентьич, — сказал он, застенчиво переминаясь с ноги на ногу. — Такая морока, понимаешь… Сват со сватьей грозятся на октябрьские в гости приехать. Дак узнать бы загодя, как и что оно показывает насчет этого дела… Гостенечков-то, сами понимаете, насухую за стол не посадишь.
— Как долго намерены пробыть здесь ваши гости? — строго спросил Петр Иннокентьевич.
Сосед поднял глзза к потолку:
— У самого-то двенадцать рабочих дней отпуск… Ну, клади сюда еще праздники — суток двадцать набежит. А сама-то — домохозяйка, поди, недельки две лишних прокрутится тут, возле внучат.
Петр Иннокентьевич записал что-то на продолговатом картонном бланке и направился к агрегату, который я принял сначала за радиоприемник «Беларусь» первых выпусков. Хозяин опустил бланк в щель. Агрегат погудел с минуту, пощелкал и вытолкнул из нижнего отверстия ленту со столбиком цифр. Петр Иннокентьевич оторвал ее, как рвут билеты в трамвае, поизучал некоторое время и спросил:
— Будете записывать?
— Мы — на память, — кашлянул в кулак сосед.
— Шампанское — сухое и полусладкое, — начал диктовать Петр Иннокентьевич, — кокур, рислинг, Узбекистон, вермут, портвейн Абрау-Дюрсо…
— А родимая? — заволновался сосед.
— Водка останется.
— Так, — сказал сосед. — Жить можно… — Он почесал за ухом. — Для Манефы Куприяновны, конечно, придется бутылки четыре слабенького запасти. Самому-то красного на дух не надо… Ну, спасибо, Петр Иннокентьевич. За мной не заржавеет. С премии, если не возражаете, заскочу к вам как-нибудь вечерком с поллитровочкой.
— Ну прямо как дети, — усмехнулся Петр Иннокентьевич, когда сосед ушел. — Все стараются отблагодарить. Одна старушка, верите ли, регулярно носит малиновое варенье. «За услуги», — говорит. Принесет и поставит… М-да… Сдаю это варенье в детский садик. Под расписку.
— Скажите, Петр Иннокентьевич. — Я к этому времени справился, наконец, с непослушным блокнотом. — И много у вас таких… клиентов?
— Раньше вовсе не было. Занимался для собственного удовольствия. Как сейчас выражаются, — в порядке хобби. А теперь вот отбоя нет. Хоть заказывай табличку на двери: прием по средам и пятницам, с девятнадцати до двадцати двух часов.
— Пришла, значит, известность? — ввернул я.
— Со всеми вытекающими отсюда последствиями, — подхватил хозяин. — И приятными, и неприятными. Неудобно сознаваться, но, знаете… колдуном прослыл в нашем микрорайоне.
Я вежливо рассмеялся:
— Колдуном?.. Ну, это, пожалуй, слишком… Однако ваш метод действительно загадочен.
— Ах, да никаких загадок! — с досадой поморщился Петр Иннокентьевич. — Просто внимательно слежу за работой нашей торговой сети. Систематизация наблюдений, учет повторяемости, немножко математики — и все. — Он выдвинул один из ящиков письменного стола. — Как видите, у меня здесь небольшая картотека. Давайте возьмем наугад карточку… Что мы имеем? Год 74-й, ноябрь месяц, вторая его половина… Припомните, каким событием она ознаменовалась?
— Вторая половина, вторая половина, — напряг память я. — Ноября… Семьдесят четвертого… Гм-гм… Фу-ты!.. Двухсотвосьмидесятилетие со дня рождения Вольтера — вот что!
Петр Иннокентьевич недоуменно уставился на меня.
— Ну, Вольтер, — сказал я. — Франсуа Мари Аруэ… Выдающийся французский философ-просветитель… «Кандид» и… все прочее…
— Носки! — поднял палец Петр Иннокентьевич, — Из продажи исчезли мужские носки… А теперь заглянем чуть вперед, — он вынул вторую карточку.
— Следующий год, тот же период. Нуте-с?
— Так-э-э… опять же он — Вольтер. Только теперь ему уже двести восемьдесят один…
— Носки опять исчезли, — сказал Петр Иннокентьевич. — На более длительный срок.
— Да-да, — потер лоб я, — Вспоминаю… Мне жена еще самодельные тогда шила. Из старого халата. Вставляла резиночки и… А некоторые, знаете ли, специальные «манишки» употребляли. Прилаживали к голяшечкам штрипки и так ходили. Нога, конечно, в ботинке — голая…
— Пойдем дальше, — сказал Петр Иннокентьевич. — Июнь — июль позапрошлого года…
Тут уж я не сплоховал:
— Лезвия для безопасных бритв!
— Совершенно верно, — кивнул хозяин. — Сначала импортные, потом отечественные, а вслед за ними и опасные бритвы.
— И что же, — спросил я, — вот такая железная закономерность?
— Если бы, — вздохнул Петр Иннокентьевич. — Я называю это примитивной, прямой зависимостью: то есть когда, как в данном случае, за лезвиями пропадают опасные бритвы, потом — электрические и механические. Но чаще действует зависимость сложная: лезвия влекут за собой почему-то зубные щетки, щетки — папиросы «Беломорканал», папиросы — очки плюс два с половиной, а очки — совсем вроде фантастически звучит! — дамский трикотаж. Тут уж на пальцах не сосчитаешь, требуется применить математический аппарат…
— И даже вычислительную технику, — кивнул я на машину а-ля приемник «Беларусь».
— С некоторых пор, — сказал Петр Иннокентьевич, окидывая влюбленным взглядом свое детище. — Это, видите ли, родилось на стыке наук, как говорится. Сотрудник у меня есть — кибернетикой увлекается. Вот совместными усилиями и механизировались.
…Я просидел у Петра Иннокентьевича часа четыре, Мы изучали его уникальную картотеку, вычерчивали графики прямых и сложных зависимостей, ставили эксперименты. Неуклюжий агрегат гудел и щелкал, предсказывая нам исчезновение из продажи на разные сроки минеральной воды «Ессентуки-17», скороходовских ботинок на искусственном меху, тамбовского окорока, шерстяной пряжи, гречневой крупы, электролампочек на семьдесят пять свечей и школьных авторучек…
Ушел я лишь под вечер.
На улице хозяйничала осень. Пахло капустными кочерыжками и бензином, летела розовая в предзакатных лучах паутина, пожухлые листья ковровой дорожкой устилали дно отрытой на зиму водопроводной траншеи.
Навстречу мне, по переулку Гарибальди, шли люди. Они несли в авоськах и полиэтиленовых мешочках кефир и спички, куриц и спички, зеленый горошек и спички. На углу Восьмой Газобетонной из продуктового магазина № 6 вышел давешний сосед Петра Иннокентьевича. Он бережно прижимал к груди четыре бутылки крымского портвейна. «Как хорошо, — думал я, шагая излюбленным маршрутом моего героя. — Как хорошо, что у жителей микрорайона АБВГД есть человек с редким замечательным пристрастием, есть свой добрый «колдун» — Петр Иннокентьевич Дрозд!.. Побольше бы людей с таким необходимым хобби в нашу торговлю!..»
Все и ничего. Сказка
Когда я, наконец, победил этого злого Волшебника и заточил его в бутылку, Повелитель сказал мне:
— Теперь бери что хочешь. Вот серебро, вот злато… некоторое количество, вот драгоценные камни. Можем дополнительно предложить бесплатную путевку на курорт.
— Это спасибо. Это мы возьмем, — сказал я, подвигая к себе и серебро, и злато, и драгоценные камни. — Путевка тоже карман не оттянет… Ну, а как же насчет полцарства и царевны в жены?
— Извини, дорогой, — развел руками Повелитель. — Не сговаривались.
— Уговор здесь ни при чем, — возразил я. — Раньше ведь тоже редко кто сговаривался. Это уж испокон веков так повелось — ставка такая. Возьмите хотя бы Ивана Царевича, который Кощея Бессмертного победил. Или Иванушку-дурачка.
— Расцепки изменились, уважаемый.
— Ах, расценки! — сказал я, — Простите, мы на такое не согласны. — Я решительно отодвинул и злато, и серебро, и драгоценные камни, — Уж лучше я его обратно из бутылки выпущу.
— Что ты, что ты! — замахал руками Повелитель, — Не надо выпускать… Мы подумаем. Посоветуемся. Зайди в пятницу.
«Отдаст, — понял я. — Пока бутылка в моих руках, некуда ему деваться. А срок — это он так назначает, для авторитета».
