Роман Днепровский - Ироническая проза. Ч. 1
Конечно же, кларнет так и не нашёлся. Мы с мамой на следующий день опять перерыли все сугробы — мама, ради такого дела, отпросилась с работы — но наша возня в снегу, которая могла бы со стороны показаться какой-то игрой, не дала никаких результатов. И дворники, которым мы всё объяснили и оставили номер телефона, так и не перезвонили. И в стол находок никто никогда мой кларнет так и не приносил… И, в итоге, я бросил музыкальную школу: мне казалось, что я сам убил свой кларнет — и мне было стыдно идти на занятия. А потом оказалось ещё, что и кларнетов того типа, как был у меня, больше во всём городе нет — другие типы кларнетов были, а этого не было! И найти для меня новый кларнет не смог не только мой всемогущий дедушка, который, по должности своей, находил для всяких строек и предприятий области самое замысловатое оборудование, но даже и друг отца, фарцовщик Щёткин, который когда-то подарил мне бумажный доллар — даже фарцовщик Щёткин не знал, где достать такой же кларнет, как тот, что был у меня…
…Иногда, проходя через главный городской сквер, я сворачиваю на ту аллею, где 31 год назад зарыл в сугроб свой кларнет. Кларнетное Дерево там, почему-то, так и не выросло. Ну, и мне, значит, не быть Луи Армстронгом…
Наркомовские сто грамм для сенбернара Лорда
На нашей «собачьей площадке» Джоя уважали. Уважали, вместе с ним, и меня: трудно, согласитесь, не уважать парня, который привёл сюда выгуливать собаку страшной породы — Колымскую Сторожевую. Так ведь, я не только Джоя приводил — мы на «площадку» приходили вчетвером: Джой, две огромных доберманихи Грета и Соня — ну, и я, ихний всехний хозяин, на поводке…
Предки Джоя, правда, на Колыме не служили: его папаши, всего лишь, несли службу по охране Иркутского СИЗО-1, где работал кинологом мой друг Кирилл. У Кирилла была собака породы водолаз — им вот однажды, когда жена в очередной раз выставила Кирилла вместе с собакой из дома, тот целый месяц жил на работе. Ну, и водолазиху свою на тюремном питомнике поселил. Так Джой на свет и появился — в результате любви, вспыхнувшей между кроткой водолазихой и свирепым конвойным волкодавом. А породу «колымский сторожевой» уже я Джою придумал — чтобы отвязались, наконец, с расспросами о его происхождении.
«Собачья площадка» наша возникла стихийно: есть в центре города Иркутска огромный и пустынный остров Конный. С материком он связан небольшим железнодорожным мостиком: лет тридцать назад здесь начали строить детскую железную дорогу, потом строительство на четверть века забросили — а несколько лет назад, всё же, закончили. Так вот: на остров Конный мы с собаками ходили выгуливаться в те времена, когда этот мостик уже был построен, а всего остального счастья ещё и в помине не было.
На острове было хорошо, привольно! Целых два или два с половиной квадратных километров бурьянов, кустов, небольших оврагов, кочек, и — ни души! Спускай собак с поводка — и пусть носятся себе хоть весь день — и ни одна тварь не подойдёт к тебе и не начнёт компостировать мозги относительно того, почему это ваши собачки тут без намордников шляются. Мы до сих пор иногда приходим сюда с Жулей-Колбасой.
Но я немного отвлёкся. Итак, «собачья площадка» возникла достаточно стихийно: не одни ведь мы такие умные, что догадались Конный остров для своих прогулок приспособить. Сюда, вне зависимости друг от друга, стали приводить своих собак многие жители центральной части города. Особенно полюбился остров тем «собачникам», чьи «маленькие четвероногие друзья» имели рост чуть выше полуметра в холке. Ну, и собакам, понятное дело, остров полюбился. А что до владельцев — известно, что «рыбак рыбака видит издалека» — и пока наши псы гоняют по всему острову, делают заплывы возле берега и играют друг с дружкой, мы все успели перезнакомиться друг с другом. Приятно, знаете ли, наблюдая за своими четверолапыми-хвостатыми-ушастыми, поговорить с понимающим человеком, находящимся «в теме», о главном — о них, четверолапых-хвостатых-ушастых — и очень любимых!
Иркутск — город достаточно большой (хотя, конечно же, смотря с чем сравнивать), но исторический центр города — достаточно компактный. Поэтому, совсем даже неудивительно, что, перезнакомившись друг с другом, мы вскоре стали перезваниваться, корректировать совместные прогулки: «Подожди, Джой: сейчас позвоним Найдиному папе — если он с работы пришёл, то пойдём гулять с Найдой! А если он задерживается — позвоним маме Грауса…». Так — по собакам — друг друга и знали: хозяйка Грауса, папа Найды, Байкалов хозяин… Иногда даже, созвонившись и договорившись заранее, устраивали совместные пикники: пока собаки колбасятся друг с другом, жарили шашлыки, и, порою под коньячок-водочку вели разговоры — опять же, о них, о собаках. Правда, потом от этой практики отказались: слишком уж выразительно смотрели питомцы на своих хозяев, которые — сволочи! — пожирают МЯСО, и не делятся. Так что, шашлыки пришлось оставить.
Среди других, на остров частенько приходил и Пётр Иванович — владелец (или, по здешней терминологии, «папа») полугодовалого щенка-сенбернара по кличке Лорд. Этот Лорд своими манерами и поведением напоминал, скорее, телёнка: для малыша не существовало понятия «чужой» — будь то человек, или собака: он был готов ластиться к каждому, кто попадал в зону его прямой видимости. И, конечно же, «Маленький Лорд» очень скоро стал любимцем всей нашей импровизированной «площадки»: его ласкали не только хозяева других собак, но и сами собаки относились к большому малышу вполне дружелюбно — и даже прощали ему некоторые выходки, за которые другого бы и поучили немного.
Хозяин Лорда, Пётр Иванович, как оказалось позже, происходил из номенклатурного слоя партийных работников — был прежде первым секретарём какого-то райкома или горкома где-то в провинции — а незадолго до развала КПСС перебрался в областной центр. Он даже, кажется, успел побыть каким-то депутатом — не помню, российского или областного уровня — но, глядя на то, как он трепетно относился к своему «Маленькому Лорду», я, иной раз, ловил себя на мысли: «Ишь ты! Значит, не такая уж сволочь наш Пётр Иванович, раз собак любит!…» — а однажды так прямо ему и заявил. Правда, заявление это вызвало с его стороны только весёлый смех, и никаких последствий в наших дальнейших отношениях не имело.
…Однажды Пётр Иванович, вопреки нашей ежевечерней «прогулочной» традиции, не пришёл вместе с Лордом на остров. Не было их на прогулке и на следующий день — а на третий день, возвращайсь с работы, я повстречал Петра Ивановича на улице. Вид у него был просто убитый.
- Что-то вас с Лордом уже два дня не видно, — спрашиваю его, — может, случилось что?
- Роман, беда у нас, — говорит П. И., - У Лорда чумка. Мы не сразу это дело заметили — а теперь врачи говорят, что всё, поздно… Умрёт Лорик. Он второй день лежит, плачет — ничего не ест, рвёт его всё время. В ветеринарку его возил — они говорят, усыплять надо… Прямо, проклятие какое-то: у нас до Лорда Граф был, тоже сенбернар — и тоже до семи месяцев прожил, а потом от чумки умер. А до него — Барон, и тоже пять месяцев всего прожил…
- Так вы что?! — уже ору я, — не успели одну собаку угробить — и уже вторую в квартиру тащите? Сдурели?! — меня просто взорвало на этих словах, — не знаете, что ли, что если животное от чумки умерло, то потом, год, как минимум, новое животное в квартиру брать нельзя?! Вы хоть кварцевали квартиру-то после смерти своих… прежних аристократов?
Молчит Пётр Иванович — и видно по нему, что никакой обработки он не делал, и вообще — ботаник он, а не собаковод никакой. Хоть и бывший номенклатурный работник — а ботаник…
И жалко его, взрослого дурака — и по шее ему бы дал, честное слово!… А ещё больше жалко маленького Лорда, который по дурости своего хозяина теперь умрёт. Впрочем — может быть, ещё и не умрёт? Спрашиваю Петра Ивановича:
- Судороги у него уже начались? — Нет, — говорит, — не начались. — Видно, что знает дядька: судороги при чумке — это уже верный конец.
- А водкой, — спрашиваю, — его поил? Серу горючую давал? Витамины, глюкозу, циклоферон, церукал колол? — от раздражения я уже с ним на «ты» перешёл.
- Нет, — говорит, — а что, надо, да?…
- Конечно, надо! — опять ору на него, — беги домой, дядя, по пути возьми в магазине водки — хорошей, не дряни какой-нибудь! Выпоишь Лорду, примерно, пол-стакана — если пить не будет, разведи кипячёной водой до стакана — но лучше чистой влей! Потом позвонишь мне — я продиктую, какие лекарства надо брать, схему уколов расскажу! Ну?…
Пётр Иванович не заставил себя ждать: в глазах у дядьки надежда загорелась — видно, что теперь он хоть знает, что делать нужно — быстренько простившись, побежал. Через час звонит — говорит, что выпоил Лорду пол-стакана чистой водки, я ему названия лекарств стал диктовать — какие дозы инъекций должны быть, объясняю, сколько раз в день колоть, куда колоть, как… Он мне потом ещё раза три или четыре звонил — докладывал о здоровье «пациента» — пошёл Лорд на поправку! — опять советовался, уточнял…
