Енё Рейто - Золотой автомобиль
Он растянулся на песке и зевнул.
– Видите ли, господин Вендринер, теперь, когда дело кончено, я, пожалуй, склонен согласиться с господином Лабу. Прежде чем думать о женитьбе, не мешает набраться серьезности. Я понимаю, что в почтенном возрасте, которого вы достигли несмотря на плохое здоровье, такие темы вас мало занимают. Вы очень предусмотрительный хищник, господин Вендринер, и потому я уважаю ваше решение, хотя и не восторгаюсь им: разве похвально жить у людей в плену, а не наслаждаться свободой в пустыне?
Лев пожал плечами и хмуро отмахнулся.
– Понимаете, господин Горчев, – заговорил он меланхоличным тоном усталого коммерсанта, – мне, старому артисту, куда любезней сидеть в кафе среди жонглеров с дрожащими руками и охрипших зазывал – ведь я принадлежу к ним всей душой. Обидно, что никто, увы, не может вылезти из своей шкуры! Ну кто в наше время захочет рассиживаться в кафе со львом да еще играть с ним в картишки?
– Что это значит, господин Вендринер? Вы умеете говорить?
– Отнюдь нет. Вам это снится. Какая разница, в сущности? Поверьте, нет никого счастливее старого циркового артиста. В Ольмюце я знавал Эдмунда Глача – непревзойденного мастера сальто-мортале. И что же? Я видел, как он шествовал на двух костылях и с тремя пинчерами в погребок ратуши – он упал с трапеции. И он был счастлив, хотя его жена устраивала скандалы каждый день: его жена – чудо иллюзиона, знаменитая Меа Митта, ее тайну не могли разгадать величайшие профессора, хотя, на мой взгляд, эту даму следовало бы не разгадывать, а просто задушить… Вот так-то. Толкуют о золотом веке артиста. В нашей профессии возраст надо понимать наоборот: артист всего ближе к смерти, пока он молод, ведь он рискует жизнью каждый вечер и даже днем – за пониженную плату. И Глач днем любил пить кофе с музыкальным агентом по имени Траутман – ему-то он и выложил тайну магического ящика.
– Меня поражает ваша манера разговора, господин Вендринер.
– Что тут особенного? – равнодушно пробурчал хищник. – Вы тоже мастер языком трепать. Мой родственник Герман Вендринер и некий капитан Сплендид работали с одной труппой – сорок танцующих тюленей; они пили каждое утро горячую воду из источника св. Маргариты, а вода оказалась радиоактивной. Какой толк, что я царь зверей! Хельфейзен, к примеру, был королем велосипеда, а теперь его зовут Ерабек, и он служит привратником в Герлице. Родина артиста создается из афиш.
– Но ведь вы когда-то преследовали других зверей, и газели бежали очертя голову, услышав приближение грозного Вендринера. По Лафонтену, вы цените свободу больше жизни.
Господин Вендринер неторопливо раскурил сигару.
– Вот что я вам скажу, господин Горчев. Вы, к приметру, шляетесь по свету королем бездельников. Я не знаю, о каком Лафонтене вы говорите, я что-то не помню такого билетера в нашем цирке. Открою-ка я вам секрет: я ведь родился в шенбруннском зоопарке, то есть в Вене. По железной дороге и на корабле меня привезли в Сахару, а потом представили наивному покупателю в стальной сети. Ну и поездка была, лучше уж не вспоминать. А надо было терпеть – пойманный в пустыне лев стоит дороже. Я единственный импортированный в Сахару лев, уважаемый господин Горчев. Я ведь не подлинный Вендринер. В Шенбрунне у меня заходилось сердце, когда кричал павлин. Где они, старые добрые времена? – глубоко вздохнул лев, надел пенсне и углубился в «Новый венский журнал».
Горчев с воплем проснулся. Занималось утро. Господин Вендринер лежал рядом, дыша, как старый астматик.
2
Десять дней прожил господин Ванек у певицы. Жил он главным образом в шкафу.
Лаура Депирелли позаботилась об электрическом освещении на нижней полке, а также о книгах для чтения. Она строила планы путешествий в дни и часы, свободные от занятий. Прилежная актриса репетировала часами.
На десятый день господин Ванек вылез из шкафа как раз в процессе музыкальных штудий.
– Добрый день, я пошел, – возвестил секретарь. И прежде чем ошеломленная певица и до смерти напуганный аккомпаниатор успели вымолвить хоть слово, господин Ванек удалился в приступе больного самолюбия; бог знает, что именно его беспокоило, однако направил он свои стопы прямо в форт св. Терезы.
– Доложите сержанту, – твердо приказал он часовому, – что я заблуждался на ваш счет. Легион – это просто рай.
Господин Вюрфли присутствовал при церемонии надевания наручников:
– Вы с ума сошли! Добровольно явиться! – прошептал он.
– Это зачтется как смягчающее обстоятельство. Поласковее будут расстреливать.
– Знаете, Мегар снова под арестом.
– А разве его выпускали? Мне он симпатичен, этот Мегар.
– Но ведь он вас опять изобьет!
– Но не запоет. И это кое-что да значит!
На шестой день в арестантскую явились лейтенант и ефрейтор.
– Вот вам парадная униформа. Одевайтесь.
– Понимаю… Меня сейчас расстреляют?
– Вполне возможно. На дворе выстроен весь гарнизон, – сообщил ефрейтор, но лейтенант его оборвал:
– В высоких инстанциях известно, где вы были две недели и сколько вы перестрадали.
– Особенно днем после двенадцати.
– Тс-с! О вашем вояже никаких подробностей не сообщали, и я попросил бы вас не распространяться на эту тему. Вы меня понимаете?
Господин Ванек покраснел, опустил глаза и решил, что все понял.
Когда его вывели, он осмотрелся со слезами на глазах. Казнь, безусловно, торжественное мероприятие: весь гарнизон форта выстроился в каре. Солнце светило на господина секретаря, он изо всех сил задрал голову, чтобы насладиться яркими лучами в последний раз.
Трам… там… там-там…
Барабанная дробь!.. Значит, дезертиров расстреливают без суда. Тоскливым взором он впился в зелень деревьев. Трубный сигнал… «Аих аппев! Аих аппев!» [2]… сейчас появится эскорт… он попросит не завязывать глаза… пусть видят, как умирает Эдуард Б. Ванек… Ноги у него подкашивались, во рту пересохло. Труба умолкла. Смотрите-ка… да к нему подошел сам полковник!
– Рядовой номер 27, Иван Горчев! Вы на две недели покинули укрепление и за этот срок испытали тяжкие телесные и душевные муки.
«Да, пытка пением», – подумал господин Ванек и горестно кивнул.
– От имени президента республики объявляю вас, Иван Горчев, кавалером ордена Почетного легиона.
И пока полковник прикреплял ленту к груди оцепеневшего господина Ванека, взметнулось вверх трехцветное знамя, вострубили трубы, а сомкнутые ряды сделали равнение на героя.
Чуть дальше на возвышении стояли Аннет, де Бертэ и Лабу – изумленные, бледные, безмолвные…
3
Объяснить инцидент не представлялось возможным. Лучше вообще его не касаться. Ванека необходимо срочно убрать из форта, Горчеву – ни под каким видом здесь не показываться.
Горчев повидался только с Приватным Алексом и выдал ему сто тысяч франков.
Деньги он отобрал у Маэстро и Лингстрема: инициаторы аферы, вероятно легко могли без них обойтись, так как принудительно трудились на фосфатовых разработках в Ифирисе.
За день до свадьбы Горчева и Аннет господин Ванек демобилизовался из легиона.
Сержант Вердье по этом: поводу закатил роскошный банкет в полковой столовой.
Ванек предстал перед работодателем как и подобает секретарю:
– Следующее поручение?
– В саду виллы Лабу коротает свои дни утомленны старый артист. Вы составите ему компанию, мой дорогой.
– Моя фамилия Ванек, и я настоятельно прошу вас это запомнить, тем более, что из уважения к моим страданиям меня наградили орденом Почетного легиона.
– Вы уверены, что заслужили эту награду?
– Безусловно. Вы хотя бы раз слышали пение Лауры Депирелли?
Между тем генерал де Бертэн раздобыл сведения о господине Ванеке. Он действительно функционировал в психиатрическом санатории Ниццы, правда, не в качестве служащего, а в качестве пациента. Однажды он исчез из купальни, прихватив цилиндр врача-ассистента. Его с тех пор ищут.
Аннет печально склонила голову на плечо Горчева:
– Иван, я боюсь, твоя мятежная кровь не даст тебе покоя.
– Ерунда!..
– Я всегда буду волноваться, что ты меня покинешь и снова уйдешь в море или в пустыню. Мне всегда будет не по себе, если ты запоздаешь домой хоть на час.
– Не волнуйся, я перестану опаздывать. Это жених твой был бродячим призраком, а муж будет домоседом.
Все опасения Аннет исчезли после рождения Ивана Горчева-младшего, которого другие члены семьи – Аладар Вендринер и господин Ванек – также радостно приняли в семейный круг…
1
Имеется в виду баллада Шиллера «Порука» – Перевод В. Левика.
2
К оружию! (фр.)
