Герман Дробиз - Вот в чем фокус
— Мой чемодан,— спросил я.— Он должен был прилететь из Иркутска.
— Он и прилетел,— ответил дежурный,— Но по недосмотру прошел дальше, в Ленинград. Позвоните вечером, он вернется хабаровским рейсом.
Я позвонил вечером. Настроение было неважное, на работе ругали за отсутствие деловых бумаг.
— К сожалению,— сказал дежурный,— он снова проскочил мимо.
— Далеко?
— На этот раз не очень. В Омск. Позвоните утром.
Утром выяснилось, что чемодан опять промахнулся и пролетел в Ижевск.
— Но это уже рядышком,— сказал дежурный,— Можно ждать, что к концу недели он попадет точно к нам.
Ночью мне приснился чемодан. Невидимый вихрь закручивал его гигантской пращой и швырял прямо в меня через просторы страны. Недолет... перелет. Как говорят артиллеристы, чемодан брал меня в вилку. Я уже различал его очертания, его крышку, поблескивающую замками и машущую наподобие крыла. Он мчался ко мне, торопясь, задыхаясь, и рукав рубашки свешивался через край, как язык у запыхавшейся от долгого бега собаки.
В этот момент меня разбудил телефон.
— Приезжайте немедленно! — кричал дежурный.— Он здесь!
— Не могу понять, как это произошло,— огорченно сказал он, увидев меня.— Я уже почти держал его за ручку.
— В Ташкент? — спросил я.
— Сначала в Ташкент. А оттуда Бомбей — Сингапур — Джакарта. У вас нет знакомых в Индонезии?
— Ни одной живой души.
— Я все думаю о вашем чемодане,— продолжал дежурный.— Раньше вы за ним ничего не замечали?
— Нет. Мы были знакомы очень недолго.
— У него не было каких-нибудь привычек, странностей в поведении?
— Не знаю.
— Дело в том... Наша служба часто путает багаж, но чтоб до такой степени! По-моему, ваш чемодан... Как бы это объяснить... В общем, ему понравилось летать. Что вы на это скажете?
Я хотел рассердиться, но мне стало жалко дежурного. Он был сутулый, тощий, немолодой. Семья, дети, ночные дежурства, срочные грузы, а он сходит с ума из-за какой-то коробки с тремя рубашками и электробритвой внутри.
— Пусть летает, если ему это нравится,— приветливо сказал я.— У меня нет никаких претензий. Вы сделали все, что могли.
Ночью мне снова приснился мой чемодан. Он стоял в каком-то зарубежном аэропорту, под медленно вращающимися лопастями повисшего под потолком вентилятора, у полированного барьера почты, и заполнял телеграфный бланк: «Буду пятницу рейсом Джакарта — Москва встречайте целую». Потом мне приснилось, как он летит над Гималаями, в лучах восходящего солнца, и его тень взбирается на вершины, скользит по голубым ледникам, по золоченым крышам буддийских храмов, падает в теплые сырые ущелья, полные цветущих трав; а в его приоткрывшемся чреве мерцают чешуйчатые бока ананасов.
Меня разбудил пронзительный телефонный звонок.
— Не могу уснуть, хоть убей,— сказал дежурный.— Вообще не могу жить спокойно, пока он летает.
— Надо лечиться,— рассвирепел я и швырнул трубку на рычаги.
В течение двух следующих недель я с утра до ночи восстанавливал утерянные бумаги. Начальник сжалился и выписал мне премию. Я купил на нее новую бритву и рубашки. Непонятное чувство удерживало меня от покупки чемодана.
Дежурный позвонил через месяц.
— Я его нашел! — радостно сообщил он.
«Хорошо, что не разорился на новый чемодан»,—подумал я.
— Везите.
— Не могу! — засмеялся дежурный.— Он сейчас в Париже. Дело было так: из Джакарты его отправили обратно к нам, но самолет вынужденно сел в Калькутте. Там в эти дни шел ремонт багажного отделения, было много путаницы. Ваш чемодан попал на линию «Калькутта — Стамбул — Женева», но в Стамбуле был ошибочно арестован по подозрению в перевозке наркотиков. На самом деле в нем оказалось золото в слитках. Золото турки реквизировали, а чемодан отправили нью-йоркским самолетом, но он застрял в Париже по причине забастовки. Сегодня утром забастовка кончилась, и вечером чемодан будет в Москве. Я лично вылетаю, чтобы встретить его в Шереметьеве. А оттуда ближайшим рейсом — к вам.
На следующий день, поздно вечером, ожил дверной звонок. На пороге стоял дежурный с чемоданом в руках. Он прошел в комнату и поставил его на стол. Несколько минут мы молча разглядывали его. Потом я сказал:
— Это не мой чемодан. Очень похож, но не он.
— Вы его давно не видели,— объяснил дежурный.— Проще всего вскрыть и проверить.
Я открыл замки — ключ подошел — и распахнул крышку. Бритва, рубашки, деловые бумаги. Бритва в точности такая, какая была у меня, но не «Харьков», а «Филипс». Рубашки той же расцветки, только ярче. Деловая переписка по тем же вопросам, что и у меня, только бумаг раза в три меньше.
— Понятно,— прошептал дежурный,— Он создал себе двойника и улизнул. Как у вас с деньгами?
— Сколько вам?
— Чем больше, тем лучше. Я беру отпуск за свой счет и отправляюсь в кругосветное путешествие. Он не будет летать! — сказал дежурный, и глаза его сверкнули запретительным красным огнем.
Шли дни, недели...
Однажды ночью в дверь позвонили. Рука у ночного гостя дрожала.
Я отворил. Это был дежурный, загоревший, небритый, смертельно уставший.
— Помогите,— сказал он.
У меня тоже задрожали руки. Я с трудом отстегнул наручник, с помощью которого дежурный присоединил чемодан к запястью. Я всмотрелся: да, это был он. В неисчислимых царапинах и шрамах, с порыжевшими от ржавчины металлическими уголками, с облупившимся на замках никелем.
— Подробности утром,— заплетающимся языком произнес дежурный, упал на пол и захрапел.
Я осторожно пронес чемодан в комнату и поставил его возле кровати.
«Все-таки отлетался,— подумал я.— Рано или поздно сказки спускаются с небес на землю».
В эту ночь сны мои были грустны и беспредметны. Призрачные струи и спирали пронизывали их, сгущалась темнота, гасли падучие звезды. Космический холод окутывал меня своим ледяным дыханием. Я подтянул колени к подбородку и, кажется, проснулся. Свежий ночной ветер дул в распахнутое настежь окно. Над крышами ползли черные косматые тучи, в разрыве между ними скользила багровая луна. Недоброе предчувствие пружиной выкинуло меня из постели.
Чемодана в комнате не было. На оконном стекле, прибитая порывом ветра, трепетала записка:
«Чемодан рожден для
счастья, как птица для полета. Пойми, я еще ни разу не был в
Австралии.
Может быть, вернусь в понедельник.
С уважением —
твой чемодан».
На кухне похрапывал дежурный.
ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА
Наш серебристый лайнер благополучно подлетал к аэропорту. Вдруг оба двигателя отказали, и мы начали падать. Если не принимать во внимание крики пассажиров, мы падали в полной тишине.
— Спокойно, товарищи! — сказал я и посмотрел вниз. Справа и слева простирались бесконечные кварталы большого города, а прямо под нами неторопливо несла свои воды могучая река.
— Внимание! — объявил я,— Принимаю решение садиться на поверхность реки.
Услышав мой уверенный голос, пассажиры потеряли сознание, и теперь уже в полной, без всяких оговорок, тишине наш серебристый лайнер врезался в спокойную поверхность реки. Вопреки моим опасениям он не утонул. Он нырнул до самого дна и вынырнул обратно. От удара пассажиры вернулись в сознание и начали аплодировать и смеяться. Кроме того, внезапно заработали оба двигателя, и наш самолет стремительно помчался по речной глади, оставляя сизый пенный след. Я быстро разобрался в новой обстановке, чисто интуитивно нащупал фарватер и повел самолет к ближайшей пристани.
Вскоре на берегу засверкали белоснежные строения речного вокзала. Я заложил глубокий вираж и четко пришвартовался к причальной стенке. При нашем появлении на пристань высыпали люди с узлами и чемоданами. Потом появился человек в кителе. По его распоряжению нам подали трап. Пассажиры тепло поблагодарили меня и всю команду и дружно покинули самолет. Вслед за ними по трапу спустились мы. Человек в кителе загородил нам дорогу.
— А вы куда, товарищи? — с удивлением спросил он.— У вас через десять минут рейс на Астрахань. Вот и пассажиры готовы.
У трапа уже толкалась шумная нетерпеливая очередь. Впереди всех стоял старичок с огромным арбузом в руках.
— Категорически игнорирую ваше требование,— решительно заявил я.— Вверенный мне лайнер принадлежит системе Аэрофлота.
— Что с возу упало, то пропало,— сурово заметил человек в кителе,— С той минуты, как ваш самолет коснулся поверхности реки, он фактически превратился в плавающее приспособление, именуемое судном, а юридически перешел в систему нашего пароходства. И давайте не будем задерживать пассажиров.