Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
— Пожалуй. Но гдѣ летучія мыши, гнѣздящіяся подъ потолкомъ поразрушенной башни, гдѣ трескъ ветхой мебели, шорохи подъ поломъ и завываніе вѣтра въ трубѣ громаднаго, вѣками закопченнаго камина?!
— Да, это такъ. Гм…
Джошуа поднялъ ноги, положилъ ихъ на перила палубы и, осмотрѣвъ свои, похожіе на лошадиныя копыта, башмаки, спросилъ:
— А вы не знаете, какъ ихъ разводятъ?
— Кого?
— Летучихъ мышей.
— Кто жъ ихъ разводитъ… Сами разводятся. Чертъ ихъ знаетъ, какъ. Пустите одну пару для завода, а тамъ видно будетъ. Остальное, конечно пустяки. Каминъ можно закоптить порохомъ, подъ поломъ поставить нѣсколько аппаратовъ, которые трещали бы при ходьбѣ, вѣтеръ въ трубѣ прекрасно имитируется парой органныхъ трубъ, вѣковая пыль въ нежилыхъ комнатахъ осѣдаетъ въ три дня, если десятокъ дюжихъ рабочихъ будетъ посмѣнно шаркать пыльными сапогами… Все это не такъ трудно. И устроите вы такое помѣщеньице, что утрете носъ самому Барбароссѣ… Одного только у васъ не будетъ.
— Ого!
— Да-съ. Не будетъ у васъ стараго зловѣщаго привидѣнія, которое бродило бы по ночамъ, пугая обитателей замка.
— Да вѣдь привидѣній-то вообще, нѣтъ.
— Ну, это смотря гдѣ. Конечно, въ вашемъ Нью-Іоркскомъ небоскребѣ ему не ужиться, а въ старыхъ замкахъ ихъ цѣлыя гнѣзда.
— Можетъ быть, и у меня заведется…
— Нѣ-ѣтъ, дорогой мой… На имитацію его не подловишь. Онъ, какъ тѣсто на мукѣ, замѣшивается на легендѣ, на какомъ нибудь старинномъ злодѣяніи. А стариннаго злодѣянія вамъ за милліонъ не устроить.
Джошуа былъ огорошенъ искренно и серьезно.
— Наловить ихъ въ развалинахъ да напустить ко мнѣ…
— Убѣгутъ. Главное дѣло — легенды нѣтъ. Злодеянія нѣтъ.
— Есть дѣло! — сказалъ Джошуа, хлопнувъ меня по колѣну. — Вы писатель? Такъ придумайте мнѣ легенду. Легенду стариннаго замка Джошуа Перкинса.
— Да что-жъ тутъ можно придумать? Есть опредѣленныя американскія легенды: желѣзнодорожные короли Дженкинсъ и Бриджъ, имѣя двѣ параллельныя желѣзнодорожныя линіи, конкуррировали въ цѣнахъ на перевозку скота изъ мѣстъ, гдѣ его было много, въ мѣста, гдѣ его было мало. Дженкинсъ спустилъ цѣны за перевозку до минимума, а Бриджъ, по американскому обычаю, захотѣлъ «утереть носъ» Дженкинсу и назначилъ цѣны себѣ въ громадный убытокъ. Что же дѣлаеть умный Дженкинсъ? Онъ начинаетъ самъ покупать скотъ и отправлять его за гроши по дорогѣ своего конкурента, кладя въ карманъ огромныя прибыли, чѣмъ и раззоряетъ его. Вотъ вамъ и легенда. А что изъ нея сдѣлаешь? Если даже Бриджъ повѣсился, то и тогда, что онъ скажетъ Дженкинсу, явившись къ нему темной страшной ночью въ качествѣ привидѣнія? «Дженкинсъ, Дженкинсъ», — скажетъ онъ только, — «зачѣмъ ты отправлялъ скотъ по моей дорогѣ?» — «Да вѣдь и ты, голубчикъ», — основательно возразитъ ему Дженкинсъ, — «спустилъ цѣны такъ, что хоть ложись да помирай. Не надо было зарываться». Нѣтъ. Такой легенды никакой замокъ не выдержитъ.
Крысаковъ, Сандерсъ и Мифасовъ шлютъ привѣт редаціи «Сатирикона» съ высоты Троянской колонны. (Римъ).
Джошуа сосредоточился, что-то припоминая.
— А вотъ у меня дѣдъ скончался при крайне таинственныхъ обстоятельствахъ.
— Именно?
— Его повѣсили въ Канзасѣ за кражу лошадей…
Я скепетически пожалъ плечами.
— Ужъ и легенда! Да махните рукой на привидѣніе. Живите такъ.
— Это не то. Не комфортабельно. Впрочемъ, я поговорю съ архитекторомъ.
— Вамъ бы жениться лучше, — посовѣтовалъ я.
— О, это очень трудная вещь — бракъ. У меня есть двѣ дѣвушки на примѣтѣ — не знаю на какой изъ нихъ остановиться.
— А какая между ними разница?
— Хлѣбный элеваторъ.
— Удивляюсь я вамъ, американцамъ… Все вы сводите на деньги да на элеваторы. Могли бы хоть тутъ послѣдовать влеченію сердца. Каковы онѣ собою?
— Одна миніатюрная, небольшого роста, килограммовъ около пятидесяти вѣсу, другая высокая, хорошо развитая дѣвушка.
— Килограммовъ въ шестьдесятъ?
— Да, около этого. Вотъ, вы тутъ и посовѣтуйте!..
— И совѣтовать нечего. Женитесь на той, которая вѣситъ больше.
Онъ съ сомнѣніемъ посмотрѣлъ на меня — не смѣюсь ли я.
— Однако… Это, кажется, нѣсколько меркантильный взглядъ…
— Ничуть! — горячо воразилъ я. — Вы подумайте. Что такое жена? Это нѣчто такое, что дороже всего человѣку. И если этого дорогого, прекраснаго, будетъ на двадцать процентовъ больше, то не ясно ли, даже не умѣющему считать, что отъ этого счастье обладанія любимымъ существомъ подымется на такое же количество процентовъ.
Онъ снисходительно пожалъ плечами.
— Эти европейцы неисправимые идеалисты. Впрочемъ… Пароходъ нашъ уже подходитъ къ Генуѣ… Мы сейчасъ разстанемся. Я совершенно незаметно провелъ съ вами два часа сорокъ семь минутъ. Очень радъ. Не откажитесь принять отъ меня на память эту любопытную вещицу!
Джошуа вынулъ изъ бумажника зубочистку и благоговѣйно протянулъ ее мнѣ.
— Это что такое?
— Это замѣчательныя зубочистки. Ихъ всего у меня три и каждая обошлась мнѣ въ 300 долларовъ.
— Изъ чего же онѣ сдѣланы? — изумился я.
Онъ самодовольно улыбнулся.
— Изъ пера на шляпѣ Наполеона Перваго, на той самой шляпѣ, въ которой онъ былъ на Аркольскомъ мосту. Мнѣ было очень трудно достать эту вещь!
Джошуа Перкинсъ пожалъ мнѣ руку, надѣлъ пиджакъ, засвисталъ фальшиво и зашагалъ за носильщикомъ.
Я подошелъ къ борту парохода, бросилъ наполеоновскую зубочистку въ воду и сталъ смотрѣть на закатъ…
ГЕНУЯ
Генуя знаменита своимъ Campo Santo; Campo Santo знаменито мраморными памятниками; памятники знамениты своей скульптурой, а такъ какъ скульптура эта — невѣроятная пошлятина, то о Генуѣ и говорить не стоитъ.
Впрочемъ, есть люди, которые съ умиленіемъ взираютъ на такіе, напримѣръ, скульптурные мотивы:
1) Мраморный дѣтина, въ мѣшковатомъ сюртукѣ, брюкахъ стараго покроя и громадныхъ ботинкахъ, стоитъ у чайницы, долженствующей, по мысли скульптора, изображать могилу отца дѣтины; дѣтина, положивъ подъ-мышку котелокъ, плачетъ. Ангелъ сидя на чайницѣ, тычетъ въ носъ безутѣшному молодцу какую-то вѣтку.
2) Огромный барельефъ: внизу, на крышкѣ гроба стоитъ ангелъ и передаетъ, вытянувъ руки, парящему наверху ангелу — покойника, съ безмолвной просьбой распорядиться имъ по своему усмотрѣнію.
3) Безносая смерть тащитъ упирающуюся дѣвицу въ склепъ.
4) А вотъ дѣвица, судьба которой лучше — ее просто два ангела ведутъ подъ руки къ вѣчному блаженству.
5) Цѣлая композиція: мраморный хозяинъ умираетъ на мраморной кровати, окруженный домочадцами; налѣво господинъ въ мраморномъ галстукѣ не то утѣшаетъ, не то щекочетъ пальцемъ даму, возведшую глаза горѣ.
Всюду невѣроятное смѣшеніе старомодныхъ сюртуковъ и панталонъ съ ангельскими крыльями, ангельскими хитонами, ангельскими обнаженными руками и ангельскими факелами въ рукахъ.
Ангельское терпѣніе нужно, чтобы пересмотрѣть всю эту безсмыслицу.
Во время нашего путешествія по этому безконечному морю испорченнаго мрамора — произошелъ странный инцидентъ.
Именно, Крысаковъ, который задержался около стучащейся въ райскія двери дѣвицы, вдругъ догналъ насъ, блѣдный, и въ ужасѣ зашепталъ:
— Со мной что-то случилось…
— Что такое?
— Сколько кьянти выпили мы за завтракомъ? — сказалъ Крысаковъ, дрожа отъ страха.
— Сколько каждому хотѣлось — ни на каплю больше. А что случилось?
— Дѣло въ томъ — я не знаю, что со мной сделалось, но я сразу сталъ понимать по итальянски.
— Какъ такъ? Почему?
— Видите-ли, около той «дѣвушки у вратъ» стоитъ публика. Вдругъ кто-то изъ нихъ заговорилъ — и я сразу чувствую, что понимаю все, что онъ говоритъ!
— Какой вздоръ! Этого не можетъ быть.
— Увѣряю васъ! Другой ему отвѣтилъ — и что-же! Я чувствую, что понялъ и отвѣтъ.
— Тутъ что-то не ладно… Пойдемъ къ нимъ!
Мы подошли…
— Слышите, слышите? Я прекрасно сейчасъ понимаю о чемъ они говорятъ… О томъ, что такой сюжетъ, они уже встрѣчали въ Римѣ… Хотите, я вамъ буду переводить?
— Не стоитъ. Это излишне.
— По… почему?
— Потому что они говорятъ по русски.
Мифасовъ оглядѣлъ фигуру смущеннаго Крысакова и уронилъ великолѣпное:
— Удивительно, какъ вы еще понимаете по русски.
СТРАШНЫЙ ПУТЬ
Путь изъ Генуи въ Ниццу былъ ужасенъ. Отвратительные, грязные вагоны, копоть, духота.
Всѣ мы грязные, немытые — и умыться негдѣ.
Ѣдимъ ветчину, разрывая ее пальцами, и пьемъ кьянти изъ апельсиныхъ шкурокъ и свернутыхъ въ трубочку визитныхъ карточекъ.
Солнце склонялось къ закату. Всѣ мы сидѣли злые, мрачные и все время поглядывали подстерегающими взорами другъ на друга, только и ожидая удобнаго случая къ чему-нибудь, придраться.
