Мартти Ларни - Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле (и)
Джерри Финн опустился теперь на октаву ниже вчерашнего. Одинокий, бездомный, без гроша в кармане. Но пока он еще не замечал опасности падения. Ноги шагали легко, и сытый желудок направлял мысли на поиски новых возможностей.
Монотонные ряды домов вдруг прервались широким сквером. Джерри замедлил шаги и огляделся. Сотни босоногих негритянских детей топтали просторную пыльную площадку. Во всем безотрадном пейзаже не было ни одного светлого пятна, кроме сверкающих детских зубов да поблескивающих белков глаз. По краям площадки виднелись маленькие полоски пыльной зелени, на которых росли каштаны и вязы, низенькие тисы и кусты бузины. Черный сад Гарлема назывался Парком поцелуев. На его прозаических скамейках начинались многие поэтические романы негритянского квартала. В сумерках прохожий мог увидать здесь прекрасное вступление к браку: девушку и юношу, чьи черные лица сливаются друг с другом и растворяются в чернильно-черной ночи. Днем прохожий останавливался, чтобы поглядеть финал пьесы: стаи детворы, молодое поколение народа, уходившего корнями в далекую Африку.
Джерри расстался с улицей и свернул в сквер. Выгоревшая трава доживала свой век под целым слоем консервных банок, бумажек, бутылок и тряпья. Справа была небольшая скала, на покатом боку которой сидело несколько черных матерей с грудными детьми на руках. Джерри медленно прошел мимо них, отвечая на веселые приветствия. Вдруг он увидел белого человека, сидевшего на уединенной скамье. Джерри хотел было незаметно пройти мимо, но незнакомец поднял очки и весело сказал:
— Хорошее утро, сэр.
— Великолепное.
— А ведь скоро уже октябрь.
— Не говорите!
Незнакомец подвинулся на конец скамейки, освободив место для Джерри. Джерри сел и только теперь заметил, что в руке у незнакомца была книга, нужную страницу которой он держал пальцем вместо закладки. Джерри взглянул украдкой на обложку книги и вздрогнул от неожиданности: «Die Welt als Wille und „Vorstellung“» — «Мир, как воля и представление» Артура Шопенгауэра — здесь, в нищем царстве черных!
— Простите, уважаемый сэр, — спросил Джерри несмело, вы читаете Шопенгауэра в подлиннике?
Незнакомец снова поднял выпуклые очки, проехал пятерней по огромной, нечесаной, дикой заросли волос и ответил со сдержанной усмешкой:
— В подлиннике он доставляет мне большее удовольствие.
— Ну разумеется, — согласился Джерри. — Но вы редкий американец, если вы умеете читать еще на каком-то языке, кроме английского.
Незнакомец рассмеялся, суховато, но все-таки рассмеялся:
— Я американский немец во втором поколении. Мои родители приехали сюда из Германии сорок четыре года назад. Я родился в Бостоне.
Джерри не имел природной склонности к математике, но все-таки он быстро решил арифметическую задачу. Его собеседнику не было, следовательно, еще и сорока четырех лет, хотя он казался на первый взгляд почти стариком. Волосы его были сплошь седые, а под глазами висели забавные кожаные кошелечки. По рукам незнакомца легко можно было заметить, что он никогда не работал в шахтах или на ферме.
— Судя по вашему произношению, вы не коренной житель Нью-Йорка, — проговорил незнакомец.
— Да, вы правы, — ответил Джерри, — Я в Америке всего лишь два месяца. Приехал сюда из Финляндии.
— Ах, вы из Финляндии! — весело воскликнул незнакомец. — Четырехмиллионное население, более шестидесяти тысяч озер, столица Хельсинки и президент республики Паа-паа-пасси…
— Паасикиви, — подсказал Джерри.
— Совершенно верно.
— Вы бывали в Финляндии? — полюбопытствовал Джерри.
— К сожалению, нет. Но я очень люблю географию. Меня зовут Борис Минвеген.
— А меня — Джерри Финн.
— Финн. Очень распространенная фамилия в Шотландии. Приятно познакомиться-с вами, мистер Финн. Кстати, каково ваше занятие?
— В данный момент я безработный…
— И я тоже. Вот уже скоро десять месяцев гуляю без дела. Да, как раз со времени моего развода с женой. А вы женаты? Простите, что я задаю такой интимный вопрос.
— Да что вы, что за церемонии, мистер Минвеген! Я женат, но мы с женою живем врозь… Со вчерашнего дня…
Мистер Минвеген нисколько не удивился тому, что Джерри так недавно расстался с женой. Он лишь одобрительно кивнул, начал листать свою книгу, а потом сказал, как бы себе самому:
— Причина была во мне. Только во мне. Я обманул свою жену… Я оказался очень плохим психологом. Моим уязвимым местом всегда было плохое знание людей. А женщин я совершенно не понимаю.
Мистер Минвеген выдержал короткую паузу, после чего задумчиво продолжал:
— Мы были знакомы дня два, когда поженились. У моей жены это был третий, а у меня — первый брак. Она довольно красивая женщина, увлекалась живописью, немного музыкой, литературой и, насколько мне помнится, балетом. Ее прежние мужья погибли при несчастных случаях…
Джерри вздохнул и спросил:
— Как ее имя?
Мистер Минвеген бросил на Джерри удивленный взгляд и ответил:
— Анни.
Невольный вздох облегчения вырвался у Джерри, и он сказал, чувствуя некоторую неловкость:
— Простите мой глупый вопрос. Я перебил вас…
— Ничего, что вы. Да, я был очень плохим психологом. Я не понимал по-настоящему своей жены. И, когда впоследствии мой обман обнаружился, она потребовала развода.
— Значит, у вас была другая женщина? — брякнул Джерри неделикатно.
— Нет, дорогой мой! Ничего подобного… Да это вовсе и не было бы никаким обманом: по нынешнему времени это такие пустяки… Мое преступление гораздо серьезнее. При нашем знакомстве я убедил Анни в том, что я каменщик. Вы же знаете, мистер Финн, как высоко оплачивается работа каменщика. Но Анни начала подозревать меня, поскольку мои недельные заработки были очень малы. Она наняла частного сыщика, который выследил, чем я занимаюсь, — и вот меня разоблачили. Поскольку я вовсе не был высокооплачиваемым каменщиком, суд сразу же утвердил развод. Да, я действительно был очень плохим психологом и плохо знал людей.
Мистер Минвеген снова начал листать книгу.
— Простите, мистер Минвеген, — сказал Джерри немного погодя. — Мне любопытно было бы узнать вашу настоящую профессию.
Мистер Минвеген поднял глаза и сказал чистосердечно:
— Я профессор университета.
— А что у вас за специальность? — спросил Джерри в некотором замешательстве.
— Психология. Но, несмотря на это, я оказался плохим знатоком людей. Меня сразу же уволили со службы за аморальность.
Снова возникла длительная пауза. Наконец Джерри нарушил молчание:
— Я тоже не хочу обвинять мою жену. Я тоже плохо знал людей. Часто я думал, что жена моя лишь какое-то редкое исключение, но теперь мне кажется, что и ваша жена точно такая же… Странно.
— Ничего странного в этом нет, — добродушно рассмеялся мистер Минвеген.
— Таких исключений на свете имеется не один миллион. Разумнее всего, конечно, остерегаться их. Или же пойти в каменщики.
— Неужели вы не могли бы устроиться преподавателем в другой университет? — спросил Джерри.
— Не думаю. Университеты существуют главным образом не средства частных пожертвователей, и если нет связей с этими меценатами — значит, пути закрыты. А тем более, когда на тебе такое несмываемое пятно: грубый обман. Однако я не огорчаюсь, так как пять месяцев назад я сделался «хобо» и с тех пор веду жизнь, полную разнообразия…
Мистер Минвеген прервал свой рассказ и повернул голову в сторону улицы, где в это время как раз против сквера остановился радиоавтобус. Через несколько мгновений Гарлем узнал, что Гарри Трумэн был единодушно избран Первым улыбающимся Соединенных Штатов и что все сорок восемь штатов послали многочисленные представительства на выборы Национальной королевы улыбки. Диктор радиоавтобуса закончил это сообщение торжественным воззванием:
«Каждый гражданин помнит о своем великом долге — улыбаться во время Национальной недели смеха. Улыбка ничего не стоит, но она оплачивается. Взгляните на портреты наших общественных деятелей: все они улыбаются или смеются. Почему? Потому что они не боятся обнажить свои зубы, сверкающая белизна которых достигнута благодаря зубной пасте „Хлорофилл“. Улыбайтесь и смейтесь! Улыбайтесь всемирно известной „Хлорофилловой“ улыбкой!..»
Мистер Минвеген сдержанно рассмеялся, но Джерри был не в силах даже улыбнуться.
— В этой стране всегда что-нибудь проводится, — проговорил мистер Минвеген задумчиво. — Порою кажется, что люди живут исключительно ради проведения чего-то. Что проводить — это уж не так важно. Лишь бы проводить. Проведение различных месяцев, недель, дней теперь уже глубоко укоренилось в нашей национальной жизни. Проводятся месяцы безопасности и самообороны; недели шелка, хлопка или шерсти; дни консервов, автопокрышек, нефтепродуктов, помощи Пакистану, стиральных машин и даже дни «ешь больше мороженого и сыра». Короче говоря, все месяцы, недели и дни отведены для прославления различных событий, товаров и выдающихся личностей. Поэтому люди вечно так спешат. И за всей этой суетой — хитроумный механизм коммерции: продать как можно больше и увеличить долговое бремя на плечах людей, потому что все покупают в долг. К тому же во время всех этих кампаний от двери к двери ходят сборщики пожертвований — каждый из них собирает на какое-нибудь доброе дело.
