Ярослав Гашек - «Борьба за души» и другие рассказы
Поэтому в городе вызвала настоящий фурор одна дама, которая после смерти мужа вернулась из Америки к своим пенатам. Мадам взбудоражила всю местную общественность, предложив устроить в ресторане господина Вашаты безалкогольную вечеринку и увеселение по-американски.
Бедному пану Вашате пришлось раздобыть сто двадцать стульев и восемьдесят чашек для чая, который будут готовить американка и жена железнодорожного обер-ревизора (надо сказать, что эта дама весьма быстро загорелась безалкогольной вечеринкой, потому что не было, пожалуй, ни дня, чтобы господин обер-ревизор не пришел ночью домой не то чтобы пьяным, но навеселе).
Супруг американской дамы был одним из пионеров движения за трезвенность в Алабаме и главным проповедником какой-то религиозной секты.
Афиши, отпечатанные по ее заказу, были в траурной рамке, вроде похоронных извещений, и имели следующий текст:
БЕЗАЛКОГОЛЬНОЕ УВЕСЕЛЕНИЕ
ВЕЧЕРИНКА ПО-АМЕРИКАНСКИ БЕЗ АЛКОГОЛЯ!
Избегайте пьяниц!
Алкоголь унижает подобие божие до образа скотского!
9 апреля вы весело проведете время без алкоголя в ресторане г-на Вашаты!
Начало в 7 час. вечера.
Программа:
Вступительное слово пани Пиккноун, уроженки нашего города.
Разные игры.
Бесплатно подается чай.
Приходите все, убедитесь на собственном опыте, что лучше: веселиться со спиртными напитками или без них!
Когда содержание афиши стало известно населению, в городе буквально разразилась буря. Наиболее точное свое выражение это недовольство получило, очевидно, в заявлении старого лесничего пана Поливки, пребывающего ныне на покое:
— Такой вечеринке в трактире не место! Пусть убираются со своим чаем куда-нибудь на лужайку.
Капельмейстер Воржех зашел еще дальше, провозгласив в трактире «У вокзала»:
— Я туда пойду, но надерусь до положения риз!
Такого же мнения придерживалась масса других граждан.
Над безалкогольной вечеринкой нависли тяжелые черные тучи.
IIIПани Пиккноун весьма тщательно составила краткую вступительную речь, которая вызвала в ресторане пана Вашаты неописуемое волнение. Безалкогольная вечеринка привлекла множество публики — одних старых пропойц в сопровождении своих жен, которые пришли посмотреть, как это подействует на мужей.
Пани Пиккноун еще хорошо помнила, как ее покойный супруг громил в Алабаме этих старых сукиных сынов с Запада, умоляя их отречься от виски и лучше держаться библии.
Свою речь, изобилующую американизмами, пани Пиккноун к тому же сдабривала смачными ругательствами. Самым мягким из сказанного ею было, когда ораторша всякого, кто выпивает, назвала мерзкой сволочью. В этом месте половина присутствующих жен, ткнув своих мужей в бок, дружно сказали:
— Вот видишь, я тебе уже давно говорила…
Пани Пиккноун привела также несколько примеров из жизни пьяниц в Америке, беспутной жизни которых был положен конец на электрическом стуле.
Несколько слушателей попыталось было испариться из зала, чтобы что-нибудь пропустить в буфете. Однако в дверях они были остановлены супругой железнодорожного обер-ревизора, стоявшей на страже у выхода. Правда, это нисколько не помогло, потому что некоторые господа сиганули из зала через окошко, попали в сад, оттуда в кухню, а уже оттуда — в буфет.
Пани Пиккноун закончила свою краткую речь как раз к моменту, когда все мужчины уже успели поочередно совершить эту вылазку. Затем устроительница вечера объявила, что теперь начинается программа. Игры. Сперва она ознакомит собравшихся с правилами, а потом по ее сигналу можно начинать. Для сигнализации пани Пиккноун достала из кармана свисток, каким пользуются судьи на футбольных матчах.
Первой игрой была следующая: дамы образуют внешний круг, господа — внутренний. Оба круга движутся в противоложных направлениях, и дамы и господа по ходу дела подают друг другу руки. Пока строили оба круга и приводили их в движение, двум участникам игр удалось так упиться, что когда эта махина тронулась, они, протягивая партнершам руки, свалились на пол и были уведены своими женами в буфет.
Движение в защиту трезвенности принесло, однако, свои плоды, ибо во время коротких перерывов между отдельными играми нужно было вознаградить себя за предшествующее воздержание. Участники вечеринки вливали в себя спиртное темпами, невиданными доселе в истории города. Пока дело дошло до следующей игры, один господин, выпивавший в лучшем случае не более четырех кружек пива в день, успел вылакать полбутылки крепчайшего шнапсу и по пьяной лавочке едва не поджег во дворе свиной хлев, когда днем с горящей спичкой искал вход в зал.
Вторая американская игра была очень потешной. На столе в тарелке лежало десять горошин. Задача состояла в следующем: поддеть горошины кончиком столового ножа и отнести в другой конец зала, на колени пани Пиккноун.
Те, кто уже был слегка на взводе, весело развлекались. Они подходили к столу и делали отчаянные попытки удержать на ноже хоть одну горошину. Наконец пан Пексидер, который надрызгался, пожалуй, больше всех, спьяну тайком поплевал на нож, а потому легко подобрал с тарелки все десять горошин и отнес их в другой конец зала на колени пани Пиккноун, об юбку которой затем благовоспитанно этот нож вытер.
Во время короткого перерыва, когда супруга обер-ревизора обносила дам чаем с кусочком кекса, — и то, и другое пожертвовала самоотверженная устроительница празднества, — мужчины битком набились в буфет ресторана, неукоснительно следуя оптимистическому лозунгу, выброшенному паном Пексидером:
— Теперича трахнем!
Взгляды всех излучали радость, празднество нравилось чем дальше, тем больше, и поэтому следующий номер программы американских игр был встречен великим ликованием.
Итак, когда все — за исключением тех, которые уже вообще не могли оторваться от стола, потому что у них подламывались коленки, — опять собрались в зале, пани Пиккноун засвистела в свой судейский свисток, как свистят на футболе при «офсайде», и громогласно скомандовала:
— Все мужчины вон!
В ответ раздался дикий рев, выражающий искреннюю благодарность.
Присутствующим дамам, когда господа покинули зал, были розданы номера от одного до сотни. Дама, которой достался самый маленький номер, должна была влезть в мешок, который завязали и водрузили на стол посреди зала. После этого пригласили изрядно разошедшихся мужчин, и даму стали торговать с аукциона. Начался торг скромно — с двадцати геллеров. В конце концов даму в мешке купил отставной лесничий, взвинтивший ей цену до десяти крон шестидесяти геллеров. Оказалось, что за эту незначительную сумму лесничий в отставке выиграл полумертвую от страха старушку, бабушку почтмейстерши, которая сопровождала внучку и получила номер один — на потеху всем дамам.
Отставной лесничий пришел в такое неистовство, что сначала побледнел, потом побагровел, вынул из жилетного кармана часы, сунул их в карман брюк, снял пиджак и жилет, затем все это снова облачил на себя и угрожающе произнес:
— Вот тебе бабушка и Юрьев день!
Все с напряжением ожидали, что последует дальше, но не последовало ничего.
Пан Поливка, лесничий в отставке, презрительно сплюнул и, обронив: «Шантрапа», с гордым видом проследовал в буфет, где, обращаясь к пану Вашате, снова повторил свое прежнее заявление:
— Такой вечеринке в трактире не место! Пусть убираются со своим чаем куда-нибудь на лужайку.
Человек, едва не поджегший свиной хлев, пришел от этого происшествия в такой восторг, что, заикаясь, сообщил своей жене, которая крепко держала его за руку, чтобы он не упал:
— Те-те-перь то-только ви-ви-жу, к-к-как это з-здо-здо-рово б-быть т-т-трез-вен-ни-ни-ком!
На что его супруга заметила с горечью:
— Вот уж не думала, что доживу с тобой до такого срама! Да еще на людях…
В эту минуту пани Пиккноун снова дала сигнал офсайда и своим грубым мужским голосом скомандовала:
— Все дамы вон!
Однако с дамами, совершенно естественно, зал покинула и половина мужчин, — чтобы воспользоваться перерывом для столь желанного, еще более близкого ознакомления с широким ассортиментом спиртных напитков в ресторане пана Вашаты.
Пани Пиккноун осталась в зале с остатком мужчин одна.
Сия достойная дама, будучи в неописуемом восторге от своей антиалкогольной идеи, все это время пребывала в полном неведении относительно того, что происходит вокруг. Окруженная мужчинами, эта идеальная женщина заметила, что творится что-то неладное, лишь тогда, когда в зал снова ворвался отставной лесничий Поливка с капельмейстером Воржехом, в свое время заявившим в трактире «У вокзала»:
— Я туда пойду, но надерусь до положения риз!
Пани Пиккноун как раз собиралась дать указания, как продавать с аукциона мужчин, когда эта пара — Поливка и Воржех — обнявшись, словно рекруты, за шею и выписывая ногами невообразимые кренделя, приблизилась к ней. При этом оба — так, что дрожали оконные стекла, — горланили слова старинной песни:
