Семен Альтов - Собачьи радости
Оставшись один в машине, Долькин перекрестился, мысленно повторил, где право, где лево, включил зажигание. Машина вдруг завелась с первого раза и тронулась. Впервые Долькин ощутил, что он здесь хозяин. На радостях даже сложил губы трубочкой, решив, что свистит.
Но милицейский свисток срезал чириканье.
Долькин обмяк, «Жигули» завизжали и кинулись на постового. Тот еле успел увернуться. Долькину безумно захотелось признаться во всем, но в чем, он понятия не имел. Ох этот жуткий комплекс вины! Возможно, прапрадед Долькиных не там перешел Куликово поле, и виноватость сквозь века тянула к милиционеру. Сколько раз Долькин, сидя в машине, сам себя приводил в отделение, задавал каверзные вопросы, ловко на них отвечал, путал следствие, прижимал себя к стенке, юлил — и все это за рулем в потоке машин! В таком состоянии, действительно, можно было нарушить все что угодно.
Есть люди, которые много знают, но и под пытками будут молчать. Долькин, напротив, не знал ничего, но и без пыток готов был признаться в чем скажут!
Постовой чеканным шагом обошел машину и, отдав честь, сказал:
— Лейтенант Игнатьев! Попрошу права!
Долькин читал про гаишников много хорошего и слышал много плохого.
«Сейчас как даст по попе!» — вздрогнул бедняга, и неведомая сила поволокла к подножию милиционера. Он отстегнул ремень безопасности, но остался пристегнутым.
— Попрошу права! — повторил милиционер, отводя в сторону висевший на ремне мегафон.
Долькин хотел объясниться, но язык отнялся напрочь, изо рта шло шипение, будто Долькин испускал дух. При этом он бестолково лапал себя руками, — прав не было никаких.
Долькин ясно представил себя в кандалах, бредущим по Сибирскому тракту, и вдруг увидел в руках лейтенанта свои права. Откуда они взялись?!
— Долькин, чья это фамилия будет? Ваша?
Долькин хотел кивнуть, мол, моя фамилия, моя, но голову дернуло из стороны в сторону.
— Так вы не Долькин?!
Тут Долькину удался утвердительный кивок: мол, не Долькин!
— Ничего не понимаю! Да или нет? Вы немой? Или болгарин? У них «да», как у нас «нет», а «нет», как у вас «да»! Да? Нет? — Милиционер начал заговариваться. — Не ваши права, что ли?! А ну-ка попрошу паспорт! Глаза лейтенанта налились бдительностью.
Долькин пальцами правой руки пытался вскрыть себе рот, а левая рука рыскала по карманам, за пазухой, под мышками, и вдруг паспорт нашелся между рубашкой и майкой! Долькин рванул паспорт и вместе с куском майки протянул постовому.
Инспектор, открыв паспорт, нахмурился:
— Это что такое?
Долькина обожгло: «Неужели паспорт не мой? Или майка не та?!»
Но, подняв глаза, увидел в паспорте деньги! Он же занял у Сомова сто двадцать рублей! Черт попутал сунуть в паспорт! Тьфу ты! Милиционер решит, что хочу откупиться! Конечно, хочу, но от чего?
Лейтенант пересчитал деньги:
— Сто двадцать рублей?! Ваши?
И тут Долькин заговорил. Но лучше бы он молчал. Потому что неожиданно для себя повторил слова милиционера:
— Ваши!
— За что же вы мне, интересно знать, такие деньги предлагаете?! А ну отстегнуть ремень безопасности! Свой! Не соседний!
Так вот почему Долькин не мог выбраться из машины. Отстегнув свой ремень, он рванулся к милиционеру и затараторил от ужаса членораздельно:
— Товарищ милиционер! Я все расскажу! Того, чего вам надо, там нет! Гостинцы для одной тещи! У меня с этой тещей ни гу-гу! Клянусь здоровьем министра внутренних дел! Поверьте, товарищ сержант!
Долькин хотел польстить милиционеру, и учитывая, что тот лейтенант, решил назвать его чином повыше, но нечистая сила выпихнула слово «сержант».
— Я лейтенант! — обиделся инспектор.
— Ничего, ничего, будете сержантом! — продолжал рыть себе яму Долькин.
— А ну открыть багажник!
Долькин долго пыхтел над багажником, пытаясь открыть его ключом от квартиры.
— Давайте сюда! — милиционер отпер багажник и подозрительно уставился на гостинцы.
Сердцем чуя новые неприятности (черт знает, что за гостинцы), Долькин затараторил:
— Сейчас жуткие тещи пошли! Среди них попадаются наркоманки!
Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:
— Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком…
Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:
— Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, — опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!
— Молчать! — взорвался лейтенант. — Что вы из себя контрабандиста строите?! Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке? — он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.
— Ничего особенного… труп! — ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.
— Ну и шуточки у вас! — Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.
Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: «Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!»
Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:
— Баранина! Точно баранина! На шашлык!
Но Долькин продолжал выкручиваться:
— Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!
— Вас никто не просил признаваться!
— Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься! Говорят, тогда меньше дают!
— Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, — это пожизненная каторга!
— Каторга!!!
Сердце опять ушло в пятки:
— Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!
Действительно, как мухи на сахар, на скандал налипала толпа. Долькину, после обещанной каторги, терять было нечего. Он вырвал у милиционера мегафон и закричал в него:
— Товарищи! Я первый сказал про труп!..
Долькин пригнулся, услышав, как его голос мощно грянул над улицей.
Лейтенант попробовал отнять мегафон, но Долькин отпихнул его.
— Товарищи! Минуту внимания! — заполнял пространство левитановский голос Долькина.
— Разойдись! — побагровевший милиционер пускал петуха, но переорать человека с мегафоном не удавалось пока никому.
— Это сумасшедший! — надсаживался лейтенант. — Сейчас он признается, что царевича Алексея убил!
— Поклеп! — опустилось с небес. — Царевича Алексея пальцем не тронул! А ведь до сих пор неизвестно, кто убил царевича Алексея! Это упрек в сторону ваших органов, товарищ лейтенант!
Милиционер схватился за голову, крутанулся винтом и с воем бросился прочь. А Долькин, замирая от восторга, слушал густой бас, текущий из мегафона. Хронический страх выходил через поры, как простуда после чая с малиной.
После долгих лет молчания, кивания головой Долькин будто впервые в жизни заговорил. С удовольствием тянул гласные, чеканил согласные.
И его слушали. Еще бы! Голос гремел! Вот она, долгожданная та минута, когда можно высказать все, что накопилось в душе! И Долькин рявкнул:
— «Москвич» сорок пять — двадцать шесть, остановитесь!
Он и сам не понял, почему в мегафон ушла эта фраза, но «Москвич» послушно затормозил. Выскочил лысый водитель и, нервничая, протянул права:
— Я что-то нарушил?
Долькин взял права. Открыл. Почитал. Обошел машину. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежали три палки твердокопченой колбасы.
Долькин выпрямился и заявил в мегафон:
— Колбаса!
Водитель метнулся к машине и протянул Долькину одну палку.
— Разрешите ехать?
— Проезжайте!
«Москвич» упорхнул.
Долькин повертел в руках колбасу, проглотил слюну и опустил руку с колбасой вниз. Очевидно приняв колбасу за жезл гаишника, рядом затормозила зеленая «Волга». Из нее, тихонько ругаясь, вылез парень в кепке.
— Виноват, шеф! — сказал он и протянул права. Долькин открыл. Там лежала сложенная пополам десятка.
— Машина государственная? — спросил Долькин через мегафон.
Парень кивнул.
— А девицу провозим личную! Ай-яй-яй! — разнеслось над улицей.
Долькин сунул десятку в карман, права отдал и погрозил колбасой.
«Волга» исчезла.
С мегафоном в левой руке и с колбасой в правой Долькин почувствовал себя главнокомандующим улицей.
— Товарищи! Не скопляться! Переходим дорогу! Живей!
Люди послушно побежали через дорогу. Одна женщина замешкалась и поковыляла на красный свет.
— Гражданочка в синем, вернемся! — прогремел голос Долькина. Женщина подошла. Глаза ее бегали, пальцы нервно сжимали кошелку. Долькин просверлил женщину глазом до позвоночника и спросил:
— Что в сумке?
— Баклажаны, — выдохнула женщина. — А разве нельзя?
