Эрнст МУЛДАШЕВ - Матрица жизни на Земле. Том 4
— Ну… в подвале, например, шеф, — пояснил завхоз.
— Это и есть… низовой уровень, что ли?
— Ну да! А с чего именно туда народ ходит опорожняться?
— Как понять — опорожняться?
— Опорожниться — значит освободиться.
— От чего?
— От дерьма, шеф, от чего же еще!
— То есть, это?.. — замялся я.
— Ты правильно меня понял, шеф! Не зря я всем сантехникам говорю, что ты у нас — умный мужик, — подтвердил завхоз.
— А почему именно в низовых уровнях приятно… опорожняться, а не в… верхних?
— Ну, в верхних-то уровнях… — засмущался завхоз.
— А что это такое — верхние уровни? — спросил я.
— Это, например, твой кабинет, шеф, — завхоз отвел глаза.
— А-а.
— Так вот, в верхних слоях, — продолжал завхоз, — опорожняться неудобно как-то, чувство стыда преследует за то, что ты дерьмо наружу выплескиваешь там, где ему, дерьму-то, не положено быть. Чем ниже уровень, шеф, тем легче там дерьмо оставить, то есть нагадить.
— М-да.
— Добавлю еще, шеф, что в низовых уровнях гадить большим удовольствием считается.
— Почему это так?
— Любой человек всегда нагадить хочет, шеф. Природа его создала таким. Каждый день он гадить должен.
— Что ты имеешь в виду? — не понял я. — Не только то, о чем ты думаешь, шеф. Каждый человек подгадить другому хочет — это закон природы, — авторитетно заявил завхоз.
— Ну уж не совсем так.
— Нет, шеф, это так! Точно говорю.
— М-да.
— Но каждый человек рисуется, благородного из себя корчит, особенно когда галстук на шею повяжет. Делает вид, что у него дерьма нет и быть не может. А дерьмо-то оно есть, оно ежедневного выхода требует.
— М-да, — промычал я задумчиво.
— Короче говоря, дерьмо из человека должно выходить ежедневно. Но весь вопрос в том, шеф, — куда оно, дерьмо-то, упадет.
— И… куда? — насторожился я.
— Если дерьмо, шеф, упадет туда, куда и положено ему, дерьму, падать… в унитаз, например, вместе с туалетной бумагой… то скука охватывает человека… — продолжал рассуждать завхоз.
— Это еще почему?
— Да потому, что каждый человек хочет не только через задний проход нагадить, но и через…
— Передний, что ли?! — ужаснулся я.
— Да нет, шеф! Передний проход работает тогда, когда человек перепьет, например. Передний проход от безысходности гадит вокруг, шеф, винегретом преимущественно. Им, этим винегретом, я считаю, закусывать нельзя вообще — сразу передний проход активизируется.
— А-а, — с облегчением вздохнул я.
— Человеку, шеф, скучно гадить туда, куда положено. Ведь оно, Дерьмо-то, свои мозги имеет.
— Что это за мозги такие? — удивился я.
— Дерьмовые. Дерьмо своим разумом влияет на человека и подталкивает его к тому, чтобы оно, дерьмо, не просто уплывало в канализационную трубу, а хоть недолго, но полежало бы на обозрении, чтобы и его, дерьмо, уважали. Покрасоваться, может, хочет оно, дерьмо-то.
— А-а. Поэтому, шеф, люди и ходят в подвал, чтобы след свой там оставить. Им, людям-то, вроде бы удобнее в туалет пойти, сесть на чистый унитаз, оторвать метра три хорошей (толстой!) туалетной бумаги, взять газетку, закурить втихаря и гадить на здоровье. Так нет же! Их, людей-то, тянет в подвал пойти, чтобы там, в полутьме оставить свой след, чтобы он, след этот, своим видом и запахом напоминал другим людям, что здесь был он — Человек! Каждый человек хочет свой след на Земле оставить! — важно резюмировал завхоз.
— Да уж.
— Я вот еще чо думаю, шеф.
— Что?
— Поскольку все люди, особенно интеллигентные, хотят свой след оставить на Земле, то это наводит на определенные философские мысли, шеф.
— Какие еще мысли? — обеспокоенно спросил я.
— Ты замечал, шеф, что любое животное, особенно кошки, метят свою территорию, то ли пописав, то ли покакав. Но они, кошки, отличаются от человека.
— И чем?
— Они, кошки-то, умеют пораздельно писать и какать, — не обращая внимания на мою обеспокоенность, продолжал завхоз.
— А-а.
— А человек, шеф, если пошел на серьезное дело, ну… по-большому, то делает все одновременно.
— И к чему все это? — я начал терять нить разговора.
— А к тому, шеф, что Человек — это не кошка! Кошка, если ты заметил, шеф, всегда свое дерьмо закапывает, если, конечно, есть во что закапывать. Даже по линолеуму в туалете скребет лапами, будто бы сможет закопать… линолеумом. А присутствие свое она отмечает всего-то навсего мочой… вонючей, правда, очень. Но никогда не отмечает того, что здесь была она — Кошка, дерьмом! Наоборот, она, кошка, стесняется его, дерьма-то, закапывая его… даже на линолеуме. Культура кошачья в этом прослеживается.
— Да уж.
— А человек, шеф, ну никак не хочет брать пример с кошки. Мочу-то он, шеф, сливает культурно или в унитаз, или в… раковину, а территорию предпочитает дерьмом своим метить. Но поскольку человек не может культурно одно только дерьмо выложить, чтобы пометить то место, где он был, то и выходит, что оно не само по себе лежит, а в моче плавает… вот жижа-то и получается, в которой Олег-сантехник работает, — с сочувствием вздохнул завхоз.
— Да уж.
— А вообще классно, шеф, что подвалы есть, а то бы люди начали свое присутствие на площадях отмечать. Пометить-то всем хочется.
— Да уж.
— Шеф! А как ты думаешь, почему все люди хотят пометить то место, где они были? Вон… даже «синенький»… из своей Африки приехать не успел, а сразу в подвал пошел… чтобы пометить, что он здесь был. Лучше бы, сволочь, на стене что-нибудь написал, чем свое… выкладывать.
— Да уж.
— Подводя итог, хочу тебе сказать, шеф, что то место, где Олег работает, международное значение имеет — каждый, кто приезжает в Уфу, в наш Центр, хочет именно там отметиться… знак свой оставить.
— Да уж.
— Шеф, извини за наглость, ты, как хозяин и создатель нашего Центра, мог бы тоже свой знак оставить там… у Олега-то. Справедливо было бы… а то чужие-то горазды, а своим уже вроде и некуда.
— Да зачем мне это надо?! — в полном недоумении спросил я.
— Но ты все же подумай, шеф, — порекомендовал завхоз.
— М-да… Ну а что дальше-то делать будете? — сменил я тему Разговора.
— Шеф! Жижа отсосана, гущу выгребли, теперь осталось через квартального сварщиков вызвать и заменить дырявые участки труб на недырявые. Интеллигентная работа, короче, осталась. Только одно плохо, шеф, что… вот…
Что еще? — Все дерьмом измазано, неудобно как-то сварщиков приглашать. Олег это подметил. Он ведь, Олег-то, уже полностью дерьмом измазался и не хочет, чтобы и сварщики… тоже. Благородный он, Олег-то!
— Что делать? Что делать? — в очередной раз начал я терять терпение. — Надо взять тряпки, ведра с водой и вымыть все это дерьмо. Лейте воду на пол! Она, вода-то, растворит остатки дерьма. Эту дерьмовую воду соберите тряпками, выжмите в ведро и вынесите в овраг! Вашу…
— А где воды-то взять, шеф? Воду-то мы чуть ли не во всем квартале перекрыли, — обиженно набычился завхоз.
— Сходите в котельную… твою мать!!! Она же у нас своя, б… Там-то вода есть! — пошел я вразнос.
— Ну, шеф! Ну, молодец! Ты разбираешься не только в глазах, но и в… — уважительно развел руками завхоз.
После того, как завхоз ушел, я нервно подошел к окну и мой взгляд случайно упал на красный фонарь, который мы не так давно повесили на ветку дуба.
Красный фонарь
А история, связанная с красным фонарем, была такая. Приехал к нам как-то на лечение один очень высокопоставленный человек. Положили мы его, конечно, в люкс-палату, да в самую лучшую, ту самую, которая на последнем мансардном этаже здания располагается и имеет одну особенность — окна в этой палате смотрят в небо. Приятно так смотреть в эти окна — облака плывут, романтичность навевают…
В общем, лежит этот высокопоставленный человек в этой палате и смотрит в небо, где, конечно же, то веселые облачка проплывают, то хмарь небесная оттуда на нервы давит.
А когда в этой палате лежал этот высокопоставленный человек, как назло хмурые дни попались, те самые дни, которые в грусть вгоняют. И говорит мне однажды этот высокопоставленный человек грустным голосом:
— Скажу я вам честно, Эрнст Рифгатович, что надоело мне с облаками общаться. Они, облака-то, мне кажется, прогрессу моего лечения препятствуют. Грусть своей хмарью наводят. А лежать, повернувшись затылком к облакам, как-то неудобно — цветочки на подушке начинают раздражать, да еще и какая-нибудь гадость на ум приходит… типа того, что эта болезнь… еще только цветочки!
Я, естественно, сказал, что вид неба облагораживает человека и что ангелы, летающие в небе, дают дополнительный лечебный импульс, помогая нам — врачам.
Высокопоставленный человек слегка засомневался и через пару дней сказал мне следующее:
