Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без
Голубь — самое жестокое создание на свете, считают орнитологи. А вот Пикассо сделал его символом миролюбия. И я заблуждаюсь со всеми, что голуби беспечны и доверчивы. Ведь они платят жизнью за пацифистские убеждения: вблизи того же сквера периодически можно лицезреть голубей табака, впечатанных в асфальт. Хоть и медленно едут на соседствующий базар за покупками джипы, но проехать по живому голубю им так же без разницы, как по мифическому лежачему полицейскому, предназначенному для безопасной езды.
Но, признаюсь, я ни разу не видел полицейского-табака, как и чайку-табака. И курильщика табака табака.
(И тут, увы, я должен сам себя поправить. Вернее, жизнь меня поправила. Еще вернее — смерть. Две молодые чайки, только что ставшие на крыло, прогуливаются по улице Парковой. Август 09 года, самое начало месяца. Ковыляют посреди дороги, бакланят, машины их объезжают, люди обходят. Шум дня. Я еще поразилась, — какие они смелые. Или беспечные. Рассказчица, пожилая женщина, так судьбе было угодно, похоронила в этом году несколько родственников, всякий раз занимаясь приготовлением поминальной пищи, тихо осуждает безнадзорность новооперившихся. Но ценит их личную свободу и не сгоняет, притворно строжась, а могла бы гуманно, бесконтактно пнуть под зад.
К вечеру она опять пересекала улицу и увидела лишь одну чайку — надменную, игнорирующую правила дорожного движения. Другую чайку как раз в это время, взяв за безжизненные крылья, волокла на обочину сердобольная незнакомка. Судя по выражению лица, медицинская сестра.)
…Деревья в один ряд возле тротуара — это просто деревья, но если в пять рядков — это аллея. Пройдешь у магазина «Цветы», по аллее перед работой и радуешься. Синицы признают это место пригодным для разговоров и пения цццц-цццц. Рядом с «Цветами» Центр культуры. Когда-то внутри здания было раздолье певчим птицам. Зимний сад. Щеглы пели, попугайчики и еще какие-то серенькие — особой красотой за душу хватали. Дети туда стремились, к клеткам, замирали, зачарованные. За ними и взрослые — приобщались к прекрасному.
В марте этого года я познакомился с перепелками. Подивился их пению. Точнее, крикам — меня поправили. Да я и сам тут же понял: эта песня чуть лучше вороньей. Они мерзнут и кричат, — сказали знающие люди. Эти экземпляры — французские и японские. Скорее всего, снега, как, впрочем, и травы, в глаза не видели. Из Питера их магаданские предприниматели завезли 500 штук, а будет тысяча. Птичник возник на месте прежних зданий, где содержались куры, вытесненные подковерной конкурентной борьбой с окорочками. Когда-то у нас курятины было больше, чем рыбы. Про яйца и говорить нечего, меня коллега-кореец приохотил пить их сырыми, вместо кофе.
Эти перепелочки жмутся друг к другу в клетке, орут и несут небольшие яйца — серые, в крапинку. Вокруг люди ходят, суета, — начальники всякие — хозяйственный актив, а они и в столь некомфортных условиях продолжают делать свое дело. Хотел записать их пение на диктофон для последующего меломанства, да куда там! Одна надежда: селекционеры выведут породу певчих перепелок. Одна птица способна оживить мертвую тишину, как одна спичка разогнать тьму. Да у меня вообще-то на мобиле записано. Как ни проникновенно поет виртуоз-вокалист — тенор, сопрано, птичья трель удивляет не меньше. Кризис, инфляция, а они поют себе, посильнее Моцарта цепляют. Особенно синицы. Наверное, ноту «си» выдают, отсюда и название. В той же аллее у «Цветов», по которой люблю ходить на работу, дворники установили симпатичные мусорницы. После расчистки снега они очень заметны. Так вот синицы подают свои «цвень» и на лету проникают в эти жестяные емкости, отдаленно напоминающие в увеличенном виде домики-синичники, какие мы строили в детстве, поражаясь неприхотливости пичуг. Скворечник сделать гораздо труднее. А здесь деревянная коробка, лоток во всю стенку, туда не только кошка, но и собака залезет. Синицы запрыгивают туда легко, как молодые американцы в автомобиль со свернутой крышей. Я-то думал, они людей боятся, а они просто не находили корма. Бегу за салом, вместе поцвенькаем…
Лучше синица в руке, чем журавль в небе. В руке? Да разве ж она дастся в руки!
Знаки судьбы
Стук в стекло, пятый этаж. Мария суеверно вздрагивает, увидев за окном голубя. Уж не стряслось ли чего? Испугалась за близких, прогнала сизаря, а он покружил и хлоп-хлоп-хлоп на прежнее место опустился, по железному подоконнику лапами — как железом по стеклу елозит.
Стало быть, причина какая-то имеется. Которая, возможно, лежит на самой поверхности. Выглянула в форточку, а там, на асфальте, кот Тимофей сидит и на нее снизу плотоядно смотрит. Огромный, полосатый, как шлагбаум. Взяла рыбы, спустилась из дома. Муж как раз с рыбалки принес свежей камбалы. Переманила котяру рыбкой на другой конец дома. Голубь улетел с окна на асфальт, зернышки нашел, клюет, голос подает.
Прошло полчаса, опять пернатый в стекло ломится, а кот сидит на асфальте под ее окном, облизывается, мордашку лапой намывает.
Ну, теперь-то уж точно жди беды! И правда, через несколько дней гибнет любимица канарейка от лап полосатого котомонстра. (В конце лета его самого порвали насмерть собаки).
Грустно, конечно, но могло быть значительно хуже. Немного отлегло от сердца. А то испереживалась вся, дурной вести ожидаючи.
И вот еще приметы: тараканы в доме жили, ушли. Или вымерли от передозировки обожаемого дихлофоса, токсики несчастные. Да тут еще по всем мобильникам прокатилась агрессивная реклама: в город приезжает ансамбль ДДТ, руководителю которого Колыма — отнюдь не пустой звук. Здесь его родина. (Кстати, молодое поколение уже не знает, что ДДТ — первый в нашей стране инсектицид, было время, его наносили на кожу как средство от комаров.)
И еще вот телефон сам собой по ночам позвякивает. Неужто знамение? Да и портрет Сталина плакал, словно икона — двоюродная тетя говорила. К добру или к худу? Кто знает… Сама-то тетя — древняя старушка, 91-й год пошел, от Сталина натерпелась. Правда, что там было конкретно, помалкивает, как партизанка.
Призналась все-таки после обширного инсульта: после таких катастроф лукавить не приходится. Ее вызывали на Дзержинского: мол, отца расстрелянного реабилитировать. Поздравляем. Компенсацию выплатили 29 тысяч рублей. Тут и соседка подкатила: дай взаймы. Бери, не жалко — за отца — вроде святые это деньги. Взяла и не возвращает уже два года. Думала, небось: умрет бабуля, и отдавать долг не придется. Или деньги умрут, как уже бывало. А вот ничего подобного! Трепанацию черепа ветеранке сделали, так совсем как новенькая, соображает влет. Настоятель из храма приезжал, из Москвы, благословил и доктора-кудесника, и бабульку из-за чудесного выздоровления. И пенсию ей пересчитали с прибавкой. Деньги небольшие, да забота доброго стоит. Аж прослезилась. А ведь когда ее на «скорой» в реанимацию привезли, такое потрясение пережила — не приведи Господь. Якобы один санитар другого спрашивает: куда ее, в какое отделение, вверх или в подвал. Она кричать стала, не слышат. Рукой машет — никто не видит. Дай, думает, частушку спою. Доктор на ее счастье подошел, заметил шевеление. Поднял одеяльце, а она была с головой накрыта, увидел, что веки дрогнули, велел в операционную везти. Спас — аж самому не верится.
На родильном доме на крыше чайки сидят, песни распевают, да громко так, пронзительно, будто женщины в родильной «кричалке». А что поделаешь, если в наших краях аисты (национальный символ германцев) не водятся? Взаимопомощь, возможно, и у пернатых имеется. Недаром здесь частенько девочек Ларисой называют — в честь чаек. Есть одна Лариса-орнитолог, веселая и неутомимая.
Лето нынче необычно теплое, за 36 лет наблюдений не было такого. Наслаждаешься им от пуза, и даже хочется монетизировать климатическую благодать.
Идет молодая мама, под мышкой тащит в горизонтальном положении дочурку в одной распашонке. А ведь в прошлом и позапрошлом году не было такого. В курточках, комбинезончиках все лето ходят наши северята. Второго ребенка, мальчика постарше, — за руку ведет. Глянешь вокруг, и такое ощущение, что в городе рождаемость повысилась. Дай ты, Бог! Правда, дети появляются на свет в другом здании, на Наровчатова, а здесь, на Парковой — лечебный корпус. В семидесятых годах обходились одним зданием, тут мой сын-телец появился на свет. В другом здании, на Наровчатова, на крыше тоже чаек хватает. Вместе с роженицами, ночь-полночь, криками рвут тишину белых ночей. Иногда птичьи разговоры напоминают мартовские кошачьи концерты, иногда поскрипывание двери: создается ощущение, что есть в небе дверца — как у сейфа.
Существует, думается, таинственная связь между младенцами и чайками. Шесть лет назад я гулял летом с крохотным внуком, он сидел, укутанный, в коляске, ловил синими глазенками небо, удивлялся склонившимся над ним кронам лиственниц и поразительно точно повторял чаячьи крики: «Э! — а!». Это уж потом научился слову «мама», и младенческий интерес к чайкам угас. Одна лишь бабушка Лариса-чайка остается мальчику верной младшей подружкой.
