Ричард Гордон - Доктор на просторе
Хохоча, мы рука об руку направились в кофейную.
* * *Позже я пришел к выводу, что именно злополучный ужин и доконал меня. Стены холодной и мрачной кофейной украшали только офорты с изображением лошадей. Большая часть столов пустовала, а немногочисленные постояльцы сгруппировались у небольшого камина. Две старушки за столом, уставленным пузырьками с лекарствами и микстурами, пожилая чета, краснорожий толстяк с рыжими тараканьими усами и худой как жердь седовласый мужчина, который черпал ложкой суп и одновременно читал газету, подставкой для которой служила бутылка пива. Все молчали, сосредоточенно работая челюстями, словно стремились как можно быстрее разбежаться по своим номерам.
— Проходите, доктор! Сюда, пожалуйста, доктор! — громко позвал официант, подскакивая к нам. — Я усажу вас прямо у самого камина, доктор! Здесь вам будет удобнее, доктор! — Он провел нас к маленькому столику, стоявшему едва ли не в самом камине, и услужливо обмахнул салфеткой стулья. — Пожалуйста, доктор. Прошу вас, мисс. Тепло и уютно, не правда ли?
Будучи наверняка родом из краев, где почитали только церковь и медицину, официант тут же зачислил нас в свои фавориты. С одной стороны, это, несомненно, повысило качество обслуживания, но с другой — привлекло к нам всеобщее внимание.
— Что прикажете подать, доктор? — спросил официант, изогнувшись дугой.
Я пробежал глазами меню.
— Мне, пожалуйста, «Потаж Дюбарри»[15], - выпалил я, пытаясь не обращать внимания на зрителей, которые таращились на нас во все глаза.
Официант помрачнел.
— Я бы вам не посоветовал брать это блюдо, доктор.
— Хорошо, — кивнул я и посмотрел на сестру Макферсон. — Тогда принесите нам тушеную камбалу с отварным картофелем и капустой.
Официант озабоченно почесал карандашом затылок.
— На вашем месте, доктор, я бы не стал пробовать рыбу, — сказал он наконец. — Всем я, разумеется, это не говорю, но наша кошка от этой камбалы нос воротит.
— А как насчет баранины, запеченной в горшочке? — язвительно осведомился я. — Ваша собака её ест?
Официант обиженно замолчал, но что-то настрочил в своем блокнотике.
— Еще вина, пожалуйста. — Он сделал вид, что не понимает, и я спросил: — У вас есть вино?
— О да, вино есть. Я принесу вам бутылку.
— Красного, — твердо сказал я. — Желательно — бургундского. Но только в том случае, если оно комнатной температуры.
— Положитесь на меня, доктор, — заверил официант, отправляясь на кухню.
— Я правильно понял, — прогудел наш сосед с рыжими усами, — что вы врач, сэр?
Я, скрепя сердце, кивнул.
— Майор Глинтвейн, — представился он. — Буду чрезвычайно счастлив познакомиться с вами и с вашей очаровательной супругой…
— Я вовсе не его супруга, — кокетливо хихикнула сестра Макферсон.
— Она моя двоюродная сестра, — заученно пояснил я. — У нас был дядя в Шотландии, который умер, и мы едем на его похороны. Он был предприниматель. А мы живем в Лондоне, — зачем-то добавил я.
— Надеюсь, вы не обидитесь, — пробасил майор Глинтвейн, — но лично я врачам не доверяю. То есть, против самих врачей я ничего не имею. Тем более, что некоторые мои друзья относятся к вашему же сословию. Но вот в саму медицину я не верю, — глубокомысленно закончил он.
— Я тоже, — неожиданно для меня и окружающих возвестила сестра Макферсон. С пьяной удалью, как мне показалось.
Майор просиял.
— Неужели? Очень, очень любопытно. А вы… простите, имеете отношение к медицинской специальности?
— Да, я из друидической сестринской общины. Мы лечимся только белой омелой, а порой на рассвете устраиваем церемониальные жертвоприношения. Хотите, выведу вам бородавки?
Майор опешил было, но затем взял себя в руки.
— Уверен, доктор, что мой случай заинтересует вас, — подобострастно заговорил он. — Мне даже любопытно было бы услышать ваше мнение. Хотя я вовсе не уверен, что вы одобрите мое лечение. — Он хитро осклабился, откинулся на спинку стула, расстегнул пиджак и выставил на обозрение свое изрядное брюшко. — Представляете, доктор, когда мне исполнилось пять лет, врачи уверяли, что жить мне осталось всего полгода!
К счастью, именно в эту минуту официант принес баранину в горшочках и красное вино, подогретое едва ли не кипения, и нам не пришлось выслушивать хвастливый рассказ майора о нашептываниях какой-то ведуньи, заговорившей ему сразу все болячки. Когда мы перешли к сыру, майор уже задирал брючины и демонстрировал окружающим зарубцевавшиеся шрамы от застарелого остеомиелита. В беседу вступил и седовласый, оказавшийся, как и майор, коммивояжером. Он поведал всем о том, как мучился геморроем. Тут не выдержал и наш официант. Опершись на камин, он принялся хвастать камнями в почках и больными ступнями.
— Раз у вас камни, — вставила сестра Макферсон, — вам нужно побольше пить. Промывайте почки водой. Чистой водой. Пейте вволю — несколько галлонов в день.
— Ерунда! — не выдержал я. Виски возымело свое действие, в голове шумело, а горло немилосердно драло. — Для дипломированной медсестры твои воззрения поразительно устарели. Современные методы лечения мочекаменной болезни начисто отрицают…
— Ах, так вы, значит, врач и медсестра! — обрадованно прокудахтала старая перечница справа от нас. — А что, позвольте спросить, привело вас в наши края?
— Мы встретили по дороге одного человека, который порекомендовал эту гостиницу. Мы вообще-то кузен и кузина. а едем мы на похороны дядюшки, который…
— О Господи! — громко выпалила сестра Макферсон. — Может, хватит? Она встала. — Я пошла спать.
Спать! Я внезапно вспомнил, зачем мы сюда приехали, и сказал ей вслед:
— Я сейчас тоже пойду.
— Но ведь ещё и десяти нет, — возразил майор. — Давайте пропустим по стаканчику.
— Нет, благодарю. — Я повернулся к официанту, который стоял, задумчиво почесывая ляжку. — Принесите мне то, что осталось от нашей бутылки виски. Заберу к себе в номер.
Сидя на краешке жесткой кровати, я предавался грустным мыслям. Как дорого я бы дал сейчас, чтобы лежать дома в теплой постели, благодарно попивая чай с медом, который каждые полчаса подносила бы какая-нибудь заботливая сиделка. Увы, мне предстояло выдержать испытание до конца. В противном случае многоопытная сестра Макферсон, для которой — в этом я был свято убежден — подобные приключения не были в новинку, заклеймит меня несмываемым позором.
Выждав, пока вокруг все стихло, я медленно разделся, облачился в халат и осторожно распахнул дверь. Снаружи было темно, и стояла могильная тишина. Я начал спускаться по ступенькам.
Не знаю, по какой причине — из-за температуры, виски или волнения, но мое сердце колотилось как безумное. Я крался по коридорам почти ощупью, постаравшись как следует запомнить дорогу к номеру три, когда возвращался к себе после ужина. Точно зная, что возле притороченного к стене огнетушителя надо повернуть налево, я повернул, спустился на три ступеньки и оказался на втором этаже. Я перевел дух, перепроверил свое местонахождение, нащупав мраморную статуэтку Британии, и уже готовил силы для завершающего броска, когда вспыхнул свет.
— Да?
Миссис Цербер-Дигби в халате и сеточке для волос стояла в дверях своей комнаты.
Я попытался улыбнуться.
— Э-ээ… добрый вечер.
Она промолчала.
— Я искал ванную, — нашелся я.
— Ванная есть и на вашем этаже.
— Да что вы? В самом деле? А я не заметил.
— Она находится прямо напротив вашего номера. На дверях крупными белыми буквами написано «ВАННАЯ».
— Спасибо, — раскланялся я. — Огромное спасибо. Ужасно глупо было сюда притащиться. И как это я не заметил? Все удобства, надо же. Прекрасный у вас отель. Замечательный.
Миссис Дигби не ответила, и мне пришлось вернуться к себе тем же путем, что я и пришел. Мегера дождалась, пока я исчезну за поворотом, и лишь тогда выключила свет. Прождав в холодном коридоре десять минут, я попытался прокрасться обратно, но она снова зажгла свет, прежде чем я успел достичь основания лестницы.
— Как вы сказали — напротив моей двери? — переспросил я. — С табличкой «ВАННАЯ»?
— Да!
— Понятно, мэм. Спасибо. Спокойной ночи, мэм. Счастливых сновидений.
Я вернулся в свой номер и залпом допил оставшееся в бутылке виски. Часы показывали уже половину двенадцатого. Похоже, для успешного выполнения задуманного плана мне предстояло прождать ещё час. А то и два. Я улегся на кровать и раскрыл номер «Ланцета», который случайно прихватил с собой.
Когда я проснулся, было уже девять утра.
— О Господи! — воскликнул я, уже предвидя, как стану в Св. Суизине всеобщим посмешищем. Одевшись на скорую руку, я соскользнул вниз и промчался к номеру три. В комнате никого не было, а на кровати сестры Макферсон одиноко лежала розовая ночная рубашка. Холл тоже было пуст, да и в кофейной не оказалось ни души.
