Владимир Елистратов - Рассказы
С Федей мы доехали до отеля быстро: ночь, машин мало. Каждые пять минут Федя, сидя за рулем, прикладывался к виски. В эти минуты он был похож на гайдаровского горниста.
— Слушай, я жить хочу, — сказал я Феде.
— Я тоже. Да ты не бзди. Авось доедем. А вожу я лучше, чем хожу, — сказал Федя и протрубил очередной заглот.
Это была правда. В смысле — ходить и водить. Когда мы подъехали к отелю «Piramiza», Федя открыл дверь и буквально вывалился из машины. Задумчиво, я бы сказал, философически постояв с минуту раком у колеса, Федя объявил:
— Слуш… я тя… это… првожать до номера не буду… Лана?
— Ладно, — говорю. — Может, такси вызвать?
— Не, такси не надо. Пмги за руль сесть.
Я помог.
— Ну, иншалла доеду, — сказал Федя, всандалил под сто и скрылся за светофором, на котором щедро горели сразу три цвета.
Утром Федя за мной не приехал: не смог найти руль. Зато приехал некто Али. Али зашел ко мне в номер, и в номере запахло вчерашним коньяком. Али был очень теплый и сразу заговорил со мной на «ты».
— Ты готов? — спросил Али.
— Готов. А ты мусульманин?
— Ну.
— А чего ж ты… это…
— В смысле — бухой?
Али прекрасно говорил по-русски. Как я потом выяснил, его клан держит русистику в Египте. Уже во втором поколении. Все родственники Али учились в СССР по гослинии и теперь крышуют русский язык.
— Да, в смысле этого. «Коран» ведь это дело запрещает.
— Во-первых, «Коран» запрещает пить вино, а про водку, виски, коньяк и пиво там ничего не сказано, — и он, как Амаяк Акопян, достал из внутреннего кармана пиджака ладошку «Московского» коньяка. — А во-вторых, — и он достал из другого внутреннего кармана серебряную стопку с выгравированным на ней Тутанхамоном, похожим на Чебурашку в пожарном шлеме, — а во-вторых, в одном из хадисов сказано: уже первая капля вина убивает душу правоверного. Секёшь?
— Секу.
— Зыркай…
Он достал из бокового кармана еще одну стопку со скарабеем, похожим на перетянутую резинкой плюшку, налил коньяка в обе стопки. Потом взял щепотку коньяка из своей и выплеснул на ковер:
— Видал?
— Видал.
— Где первая капля?
— Там, — я кивнул на ковер.
— Правильно. Первая капля, которая убивает душу, на ковре. А про вторую каплю в хадисе ничего не сказано. Так что… Иншалла! Араб — он задним умом крепок…
— Ловко…
— А то! Давай, земляк, поехали. Как там сказал Василий Макарыч: «Шаркнули по душе».
— Я с утра не шаркаю.
— А зря. Надо. Для дезинфекции. Я же тебе не воду из Нила предлагаю. Пей, а то обидишь. За удачную конференцию! Авось все пройдет хорошо.
Конференция прошла очень удачно. Али на ура сделал доклад: «В.М. Шукшин и бедуинская поэзия». Федя, у которого было красно-сине-белое, как российский флаг, лицо, тем не менее, еще удачнее — «Мотив быстрой езды в творчестве Гоголя и Омара ибн Аль-Фариды».
Но особенно удачно прошел фуршет. Федя и Али так хорошо нафуршетились, что везти в отель делегатов конференции пришлось Грише, куратору по культурным связям.
Гриша — местный русский. Его жена коптка. Ее зовут Мария, Мириам по-арабски. Она христианка. Очень красивая, действительно похожа на Нефертити. Вообще коптки и копты — красивые люди. Именно они сохранили настоящие черты древних египтян. Клан Марии (а значит, и Гриши) держит в Каире экскурсионное дело. Ну, по крайней мере, держал до 2011. Искренне надеюсь, что держит и сейчас.
Коптов легко узнать по наколке в виде креста на сгибе большого и указательного пальцев.
Гриша был тоже не очень, но он хотя бы сумел вспомнить, где его машина. Правда, он сначала привез нас в другой отель, потом еще в один другой, на третий раз попал. По принципу артиллерии, в которой он служил в Ливии инструктором: перелет — недолет — в цель. Или, если угодно, по индейскому принципу сотворения мира. Знаете? Сначала, вылепив первого человека из глины, Бог положил его для обжига в печь и пережёг. Получился негр. Потом вылепил другого, положил в печь и со страху недожёг. Вышел белый. А уж в третий раз Бог хорошенько сосредоточился, и получился полноценный краснокожий индеец. Словом, в отель ко второму часу ночи мы все-таки попали.
На следующий день нам предстояла экскурсия по Каиру и к пирамидам. Федя, Али и Гриша везти нас на экскурсию не смогли. Зато смог Хусейн, арабский куратор курсов русского языка. Хусейн был абсолютно трезв. Он вообще не пил, но, как выяснилось, баловался кальяном с недетскими ингредиентами.
Клан Хусейна контролирует турбизнес вокруг пирамиды Хеопса. Там есть, как вы помните, три пирамиды: Хеопса (Хуфу), Хефрена (Хафра) и Микерина (Менкаура). Последняя не считается, она самая маленькая, и ее туристы особо не посещают. А вот Хеопс и Хефрен — это настоящее туристическое Эльдорадо. И эти пирамиды четко поделены. Есть две группировки: «хеопсовские» (люди Хусейна) и «хефреновские» (люди некоего Тарика, которого Хусейн с ненавистью называл «ибн Шайтаном»).
«Хеопсовские» братки, полицейские, продавцы сувениров и дяди на верблюдах, катающие туристов вокруг пирамид, четко отслеживают, чтобы «хефреновские» не залезали в их зону. И наоборот. Периодически вспыхивают яростные потасовки, во время которых вы можете насладиться всеми жанрами арабской поэзии: хиджами, рисами, фахрами и так далее.
Про пирамиды рассказывать не буду, я их видел уже раз пять. Что про них скажешь? Ну да: две очень большие мистические кучи. И сфинкс — похож на гипермопса.
Экскурсию по Каиру и каирскому музею вела, разумеется, Мария.
У многочисленных фараонов в Каирском музее лица, как у Дуче. На саркофагах чего только не нарисовано. Даже презервативы. Брать на тот свет презервативы для безопасного секса — это сильно. Развитая была цивилизация, ничего не скажешь.
Больше всего меня впечатлило каирское кладбище. Его держит, как мне объяснили, клан некоего Абдаллы. Ситуация там такая. Есть огромное кладбище. На нем плотно-плотно проживают бездомные. В сущности — бомжи. В десятках тысяч хибарок. Висит белье, работают телеки, играют детишки. Основная оплата за проживание — ухаживание за могилой. Плюс — кто как договорится. Там, говорят, есть свои рынки, кафешки, мастерские и т. п. В общем, Черкизон на Митино. Картина передвижника Николая Ярошенко «Всюду жизнь».
Провожал в аэропорт Али со своей неизменной ладошкой «Московского». Багаж мой оформили без очереди, потому что аэропорт держит клан друга Али, Хуари.
Почему-то мне было очень грустно. Правду говорю. Предчувствие? Не знаю.
— Ну что, на следующий год приедешь? — спросил Али. — В Красноморск заедем. В Шарм. По Нилу на кораблике сплавимся до Асуана.
— Иншалла! — сказал я по привычке, — если все сложится.
— Авось сложится, — улыбнулся Али.
Не сложилось. Зато в самолете у меня тогда сложилось стихотворение. Лирическое. Типа касыды, только, конечно, пожиже. Нахлынуло вдруг что-то из алжирского детства, когда мы ездили в Сахару и остановились в одном небольшом оазисе. Можно зачитать? Спасибо.
Мне явилась царица Сахара.
Тень оазиса. Сизый араб.
И сквозь пальмовых лап опахала
Злого солнца колючая рябь.
И дымится, как свежая рана,
На полу с каркаде пиала.
И сухие экстазы Корана
С минарета дарует мулла.
И колдует над адским кускусом
Дочь хозяина дева Фатьма.
Луч гуляет по девичьим бусам.
А в очах её — жаркая тьма.
Не мольба там, не страсть, не угроза –
Темь Каабы, без выси, без дна.
Так не вянет сахарская роза,
Потому что из камня она.
И стремглав вечереет Сахара
Под луны колыханье седой,
Под витание чайного пара,
Словно Духа над Первой Водой.
До свидания, арабский мир. Не «прощай», а именно «до свидания». Придет срок — снова увидимся. Обязательно.
Твой Иншалла Авосевич Елистратов-Бедуинский.
Ага?
В прекрасном городе Улан-Удэ все всегда встречаются у «Башки». Если ты вдруг потерялся, а это в Улан-Удэ практически невозможно, — иди, опять же, к «Башке». Спроси у прохожего: «Прохожий, где Башка?» — и иди в направлении, наотмашь указанном неунывающим бурятским прохожим. Все дороги в столице Бурятии Улан-Удэ идут к «Башке».
«Башка» — это огромная голова Ленина, наверное, самая большая в мире отдельно взятая скульптурная голова. Я лично таких бошек больше нигде-нигде не видел. Египетский сфинкс по сравнению с «Башкой» — престарелый мопс.
«Башка» похожа на мудрого неандертальца. Выражение лица у Ленина суровое. Ленин смотрит вдаль и словно бы хочет сказать: «Не нравится мне всё это». Что «всё» — неясно. Вообще «всё».
«Башка» настолько велика, что привычная нам поэтика загаживания памятников голубями здесь не работает. Кропотливый, самозабвенно-героический труд всех голубей города Улан-Удэ остается практически незамеченным. Может быть, если бы в Улан-Удэ водились летающие страусы, они бы смогли слегка припудрить уланудинского Ильича. Но страусы не летают и в Бурятии их нет.
