Пелам Вудхаус - Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!
— Ну что ж, ладно, — сказал я.
Она улыбнулась мне материнской улыбкой.
— Какое мужество. Узнаю моего маленького храбреца.
Не будь я столь озабочен, я, естественно, возмутился бы, как она посмела назвать меня своим маленьким храбрецом, но в тот ужасный миг махнул рукой на наглую выходку.
— Где этот монстр, ваш дядюшка?
— Должно быть, в библиотеке.
— Отлично. Иду к нему.
Не знаю, читали ли вам в детстве рассказ о писателе, чья собака слопала бесценную рукопись книги, которую он писал. И писатель, вместо того чтобы впасть в бешенство, если вы помните, печально посмотрел на пса и сказал: «Ах, Алмаз, Алмаз, если бы ты только знал, что сейчас сделал». Я слышал рассказ в своей детской, и он навсегда остался у меня в памяти. А сейчас всплыл, потому что, выходя из комнаты, я посмотрел на Дживса в точности как тот писатель на своего пса. Я ничего ему не сказал, но, уверен, он догадался, о чем я подумал.
Было очень неприятно, что Стиффи напутствует меня, издавая воинственные кличи. В сложившихся обстоятельствах это было гривуазно и свидетельствовало о сомнительном вкусе.
Глава IX
Те, кто хорошо знает Бертрама Вустера, говорят, имея на то все основания, что моя душа наделена большим запасом жизненных сил, и потому даже в самых неблагоприятных обстоятельствах я обычно поднимаюсь в высшие пределы, как бы ни были тяжелы удары судьбы. Меня не упрекнешь, что я склоняю голову и предаюсь унынию. Однако когда я двигался к библиотеке, где должен был выполнить навязанную мне отвратительную миссию, по моему виду можно было догадаться, что жизнь обошлась со мной довольно круто, у меня нет ни малейшего желания это скрывать. Я еле передвигал ноги, казалось, они налиты свинцом, — так вроде бы принято говорить.
Стиффи сравнила предстоящую мне операцию с визитом к дантисту, но, приближаясь к упомянутой двери, я чувствовал себя как в школьные времена, когда шел к директору получать взбучку. Вы, конечно, помните, как я однажды вечером спустился тайком в кабинет преподобного Обри Апджона за печеньем и вдруг оказался нос к носу со старым чертом: на мне немнущаяся полосатая пижама, он в костюме и смотрит на меня точно удав на кролика. В тот вечер, прежде чем отпустить меня, он назначил мне свидание на завтра, в половине пятого, на том же месте, и сейчас я почти так же холодел от страха, как в тот далекий день моего детства. Вот я постучал в дверь, и голос, который трудно было принять за голос человека, пригласил меня войти.
Единственная разница заключалась в том, что преподобный Обри сидел в кабинете один, а сэр Уоткин Бассет был окружен компанией друзей. Когда я поднес руку к дверной панели, мне послышался гул голосов, а войдя, я убедился, что слух не обманул меня. За столом сидел папаша Бассет, рядом стоял полицейский Юстас Оутс.
Если раньше сердце у меня замирало, то при виде этой парочки заколотилось как сумасшедшее. Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь представать перед мировым судьей, но если доводилось, вы подтвердите, что это не забывается, и если спустя какое-то время вы вдруг видите сидящего за столом мирового судью, а рядом с ним стоит полицейский, вы вследствие неизбежно возникающих ассоциаций испытываете легкий шок и теряете присутствие духа.
Старикашка Бассет бросил на меня острый взгляд, от которого сердце совсем зашлось.
— Да, мистер Вустер?
— Э… а… могу я поговорить с вами?
— Поговорить со мной? — Я видел, что в душе сэра Уоткина Бассета борются непреодолимая неприязнь к Бустерам, которые грозят заполонить его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. — Ну что же… То есть… Если вы действительно… Да, конечно… Садитесь, пожалуйста.
Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою сторону взгляд — не краду ли я ковер? — и снова обратился к полицейскому:
— Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили.
— Очень хорошо, сэр Уоткин.
— Вы уяснили, что я прошу вас сделать?
— Да, сэр.
— Что касается другого дела, я вникну в него со всем вниманием, помня о высказанных вами подозрениях. Будет проведено самое тщательное расследование.
Ревностный служака удалился, громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз.
— Мистер Вустер, это был полицейский Оутс.
— Да.
— Вы его знаете.
— Я его видел.
— Когда?
— Сегодня днем.
— А позже?
— Нет.
— Вы совершенно уверены?
— Да, совершенно.
— Хм.
И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку.
— Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не остались с нами в гостиной после ужина.
Конечно, такое признание слегка обескураживало. Не может же человек хоть сколько-нибудь деликатный признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного.
— Вас очень не хватало.
— В самом деле? Я тоже очень огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть.
— Понятно. И все время оставались у себя?
— Да.
— Вы, случайно, не вышли прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли.
— Нет, я все время лежал.
— Понимаю. Однако странно: моя дочь Мадлен говорит, что дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста.
— В самом деле? Она не застала меня?
— Нет.
— Наверно, я был в другом месте.
— Та же самая мысль пришла в голову и мне.
— А, вспомнил. Я действительно выходил два раза.
— Ясно.
Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки.
— Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, — сообщил он, меняя тему.
— Да что вы!
— Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника.
— Не разглядел?
— Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он сидел к негодяю спиной.
— Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если сидишь к нему спиной.
— Что верно, то верно.
— Да уж.
В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari.[21]
— Так и хочется спросить: «Quis custodiet ipsos custodes?» Что скажете?
— Прошу прощения?
— Это так древние римляне шутили, — объяснил я. — Quis — кто, custodiet — охранит, ipsos custodes — самих стражников. Довольно смешно, я считаю, — продолжал я, разжевывая шутку, чтобы его скудный умишко мог наконец уразуметь смысл, — человек охраняет людей, чтобы у них никто ничего не украл, а кто-то приходит и грабит самого охраняющего.
— А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я как мировой судья не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и, когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными.
Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Линкера.
— Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет?
— Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем — увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство.
Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит.
— Меня вы оштрафовали на пять фунтов, — напомнил я.
— Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, — ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. — Но, если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных Гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом.
— Неужели в тюрьму посадите?
— Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, что ж, поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ.
