Том Шарп - Флоузы
– Она получит наследство прежде, чем ты найдешь отца, – ответил Додд.
– Ну и что ей это даст? Даже если дед умрет, стоит мне найти отца и она теряет все наследство.
– Верно, – согласился Додд. – Но кто сказал, что ты его найдешь? Да если и найдешь, распоряжаться наследством будет уже она и закон будет на ее стороне. Когда он умрет, тебе будет чертовски трудно выжить ее отсюда. У тебя нет имени по отцу. Она подаст в суд, а у тебя нет денег бороться с ней.
– Будут, – мрачно сказал Локхарт. – К тому времени будут.
– К тому времени будет поздно, – возразил Додд. – Надо что-то делать сейчас.
Они посидели в тишине, молча взвешивая различные возможности. Ни одну из них нельзя было назвать приятной.
– Будь проклят тот день, когда он женился на этой убийце, – сказал Додд и перерезал палку пополам, как бы высказывая тем самым свои потаенные желания.
– А если мы скажем деду? – спросил Локхарт, но Додд в ответ отрицательно покачал головой.
– Его одолело чувство вины, и он был бы готов умереть, – возразил Додд. – Он с удовольствием даст свершиться року, как пишут в старинных книгах, и оставит ее вдовой. Он уже не хочет жить.
– Вины? – удивился Локхарт. – Какой вины? За что? Додд вопросительно посмотрел на него, но ничего не сказал.
– Наверняка мы можем что-то предпринять, – сказал Локхарт после продолжительного молчания. – Если она узнает, что мы знаем…
– Она найдет другой способ, – заверил его Додд. – Старая ведьма хитра и осторожна, но я вижу ее насквозь.
– Тогда что же делать? – спросил Локхарт.
– Я думал о несчастном случае, – предположил Додд. – Ей не стоило бы одной ходить купаться на озеро.
– Не знал, что она это делает, – сказал Локхарт.
– Ну она еще может это сделать. Локхарт покачал головой.
– Или она может упасть, – сказал Додд, скосив взгляд на верхушку башни. – Такое иногда случается. Но Локхарт ответил отказом.
– Она – член семьи, – ответил он. – Я бы не хотел убивать мать моей жены, если в этом нет абсолютной необходимости.
Додд понимающе кивнул. Он одобрял семейные привязанности. Не имея собственной семьи, он весьма дорожил тем, что у него было.
– Ты должен что-нибудь сделать, а то он не доживет до весны.
Палец Локхарта сам начертил виселицу в пыли у его ног.
– Расскажу ей историю об Элсдонском дереве, – сказал он наконец. – После этого она дважды подумает, прежде чем торопить деда в могилу. – Он поднялся и двинулся к двери, но Додд остановил его.
– Ты кое о чем забыл, – сказал он. – Надо искать твоего отца.
Локхарт обернулся:
– Пока еще у меня нет денег. А когда будут…
Ужин в этот вечер проходил в мрачной атмосфере. У старого Флоуза был очередной приступ вины, и внезапный приезд Локхарта только усилил его. Миссис Флоуз рассыпалась в выражениях своей радости по поводу его приезда, но ее энтузиазм погас под сердитыми взглядами Локхарта. Только после ужина, когда старый Флоуз удалился к себе в кабинет, Локхарт заговорил с тещей.
– Пойдемте погуляем со мной, – сказал он, когда миссис Флоуз вытерла руки, закончив мытье посуды.
– Погуляем? – удивленно спросила та и почувствовала, что ее крепко взяли за руку чуть выше локтя.
– Ага, погуляем, – повторил Локхарт и, выведя ее во двор, где уже сгустились сумерки, повел по направлению к башне. Внутри башни царили мрак и тишина. Локхарт закрыл за ними высокую дверь, запер ее и после этого зажег свечу.
– Что это значит? – спросила миссис Флоуз. – У вас нет никакого права…
Но ее остановил возникший откуда-то сверху странный неземной звук, мрачный и вызывающий дрожь, как будто бы повторяющий завывания ветра, но все же имеющий и собственную мелодию. Стоявший перед ней Локхарт высоко поднял свечу. В глазах его замерцало такое же таинственное предзнаменование, каким была наполнена эта странная музыка. Он поставил свечу и, взяв со стены длинный меч, впрыгнул на сделанный из толстой дубовой доски стол. Миссис Флоуз отпрянула к стене и прижалась к ней спиной. Свеча отбрасывала по сторонам длинные тени, метавшиеся среди колыхавшихся флагов. Локхарт запел. Слова того, что он пел, были миссис Флоуз незнакомы. Песня послушно следовала лившейся сверху странной мелодии.
От Уолла до Уарка царит тишина, Ни стон к небесам не взлетит. В имение Флоуз болотом пройди, Запомни, что песнь говорит. В имении том вновь легенды звучат, И стены способны прозреть Поступки, что грешные жены вершат, Порочные мысли прочесть. Тут камни взрыдают над горем своим, Хоть слова не скажут они. Но тот, кто поверит их тихим слезам, Убийство узрит в их тиши. Старик себе выбрал с пороком жену, Убийцу к постели пустил. Дай волю – и вытянет жизнь из него На злобу сменившая пыл. В могилу мы все непременно сойдем, Судьба нам отмерит свой срок. Но тот, кто замыслил ускорить приход Конца, – тот проклянет свой рок. Я дочь до безумия вашу люблю, Убить ее мать мне непросто. Но слово даю, что убить я смогу, Коль нет в вас совсем благородства. Сумею найти я вас даже в ночи, Куда б вы ни кинулись скрыться. Не надо б вам простыни мужа мочить, И к смерти его так стремиться. Иначе постигнет вас страшный конец, Сам ад содрогнется над тем, Какие я пытки придумать смогу, Чтоб милостью стала вам смерть. И Бога, и черта придется молить вдове, Как о счастье своем, о смерти, Коль мужа удастся убить; Задумайся ж крепко о том! Пока не вдова ты еще, а жена, Клянусь тебе этим мечом, Я выполню все, что сказал здесь сейчас, И Бог с тем, что станет потом. Пусть тоже умру я, но смертью твоей Отвечу я даже на вред, причиненный тому, Кто услышал мой крик под стеной, Когда я родился на свет.
Снаружи, у двери башни, стоял и внимательно слушал старый Флоуз, привлеченный сюда из своего кабинета звуками волынки, игравшей на окруженной зубчатой стеной крыше башни. Баллада закончилась, и только ветер гонял в темноте сорванные с деревьев листья, да висел некоторое время в воздухе странный звеняще-рыдающий звук. Постояв на месте еще минуту, старый Флоуз зашаркал назад к дому. Голова его кружилась от только что постигнутых новых определенностей. То, что он сейчас услышал, не оставляло в его сознании места для сомнений. Незаконнорожденный был самым настоящим Флоузом. Его наследственность восходила, безусловно, к той ветви рода, из которой вышел и Менестрель Флоуз, сочинивший, сидя под виселицей в Элсдоне, знаменитую теперь балладу. Отсюда следовало и другое. Локхарт – это возвращение к предкам, генетический зигзаг, вызванный обстоятельствами, существующими как бы вне времени и неподвластными человеческому контролю. Причем Локхарт явно обладал талантами, которых старик в нем никогда не подозревал и которыми он не мог не восхищаться. Наконец Локхарт не был незаконнорожденным внуком. Старый Флоуз вернулся к себе в кабинет и запер дверь. Там, сидя в уединении и одиночестве возле огня, он предался чувствам одновременно и горечи, и гордости. Горечи за самого себя и гордости за своего сына. На пару минут он задумался было о самоубийстве, но только для того, чтобы категорически отвергнуть саму эту возможность. Нет, он должен дать совершиться предначертанному року, сколь бы горьким ни оказался конец. Все остальное – в руках Провидения.
Глава тринадцатая
Старик ошибался по крайней мере в двух отношениях. Локхарт никогда и ничего не оставлял на волю Провидения. Пока миссис Флоуз еще ежилась от страха в темноте банкетного зала, недоумевая, каким образом он сумел столь глубоко проникнуть в ее потаенные планы и в скрытый смысл ее действий, Локхарт поднялся по каменной винтовой лестнице на второй этаж башни, а оттуда уже по деревянным лестницам – на расположенную на крыше башни боевую площадку. Там был Додд, единственным своим здоровым глазом обозревавший окрестности. Лицо его выражало искреннюю любовь к этому открытому, суровому и холодному пейзажу, который во многом походил на характер самого Додда. Жесткий человек, живущий в темном и грубом мире, Додд был слугой, но не прислугой. Он не любил вилять хвостом и выслуживаться, но и не считал, будто бы мир ему чем-то обязан. Всего, что имел, он добивался сам тяжелым трудом и безжалостным, но вынужденным коварством, которое было столь же далеко от расчетливости миссис Флоуз, как Флоузовское болото от Сэндикот-Кресчента. И если бы нашелся человек, который осмелился бы презирать его только за то, что он – слуга, Додд мог бы ответить такому человеку прямо в лицо, что в его случае именно слуга был подлинным хозяином положения. Ему не потребовалось бы прибегать к помощи кулаков для доказательства той простой истины, что он – ровня любому, будь то хозяин, слуга или пьяный хвастун. Короче говоря, Додд был вполне самостоятельным человеком, способным постоять за себя и неизменно поступающим только так, как он сам считал нужным. И если при этом он действовал так, как того хотел старый Флоуз, то это было следствием их взаимного неуважения. Если мистер Додд позволял, чтобы старик звал его просто Додд, так это потому, что он знал: старый Флоуз на самом-то деле зависит от него во всем, и при всей властности старика, и – теоретически – при всем его уме он знал гораздо меньше Додда о том, что такое реальный мир и как в нем следует себя держать. И потому Додд с чувством снисхождения к старику лежал на боку в заброшенной шахте, отрубая уголь от узкого, в два фута толщиной пласта. С тем же снисхождением он таскал этот уголь ведрами в дом и топил кабинет, чтобы старику было тепло. С той же уверенностью знающих себе цену и умеющих делать настоящее дело Додд и его собака пасли на болотах овец или принимали на снегу ягнят. Это было превосходство человека практического, который способен был защитить овец и ягнят точно так же, как защищал и старого Флоуза. И если при этом овец он просто обирал, отнимая у них шерсть, мясо и шкуру, то со старика он имел жилье и пропитание и потому никому не позволил бы встать между собой и ним.
