Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман
Вообще нами никто особо не занимался. Ни тебе развивающих игр и викторин, ни развлечений, ни заезжего киномеханика с истертой пленкой индийского кино. Будни в лагере протекали одинаково. В семь ноль-ноль — подъем, далее — зарядка, завтрак, уборка в комнатах. Купание в речке, обед, тихий час. Полдник, прогулка младших отрядов по лесу под нервные окрики пионервожатых, ужин, сон.
Вот вам приблизительное описание одной нашей прогулки.
Действующие лица:
Поляна в лесу
Взмыленные пионервожатые
Дети
— Все на месте?
— Все!
— Никто не отстал?
— Никто!
— Радуемся природе и не уходим в лес! Слышали???
— Товарищ Анжела, а Само откусил кусочек гриба!
— Само, выплюнь мухомор, он ядовитый!
— Я голодный!
— Скоро вернемся в лагерь, и ты сможешь поужинать.
— Буэ, на ужин манная каша!
— Нельзя так говорить. Манная каша — очень полезная еда.
— Буэ! — хором.
Прошли две секунды.
— Товарищ Карен, а Гарика укусила пчела!
— Ааааааааа! — ор Гарика.
— Гарик, у тебя нет аллергии на пчелиный яд? Гарик, не ори, отвечай мне на вопрос.
— Ааааааааа!!!!!!!!!!
— Товарищ Карен, он пухнет на глазах.
— Девочки! — отчаянный крик в сторону пионервожатых. — Если у ребенка отекло лицо, а глаза превратились в щелочки — это как понимать?
— Срочно в лагерь! Ему надо снимать аллергический шок!
Товарищ Карен взваливает на плечо Гарика и галопом припускает к лагерю.
— АаАаАаАаАа!!! — надрывается Гарик.
Вожатые какое-то время нервно прислушиваются, как, по мере удаления, ослабевает Гариков крик.
— Фух, — выдыхают они.
Через две секунды.
— Товарищ Маргарита, а Эдик свои козявки ест! И еще какие-то ягоды с этого куста поел. Это что за ягоды? Небось ядовитые?
— Эдик!!!! Выплюнь немедленно! У тебя живот будет болеть!!!!
— А желуди есть можно?
— Не знаю. Наверное, можно. Только они горькие.
— Ничего. Я поем.
Через две секунды.
— Товарищ Анжела, а Седа провалилась ногой в какую-то яму и выбраться не может.
— Ыаааааааа! — плач Седы.
— Да что за наказание такое! Что за дети такие! Чтоб я еще раз согласилась на практику в пионерлагере! Так, внимание! Строимся, погуляли — и ладно, возвращаемся обратно.
— Но мы только что пришли!
— Пришли и ушли. Кому сказано строиться?!
Ну и так далее.
А вообще-то вожатые у нас были хорошие, только немного бестолковые и напуганные ответственностью, свалившейся на их плечи. Товарищ Маргарита, например, воровала в столовой для нас хлеб и допоздна, лежа на дальней незанятой кровати, слушала детские страшилки. И пугалась больше всех.
— Мне ваша черная рука всю ночь снилась, — жаловалась она на следующее утро, следя за тем, как мы заправляем кровати и протираем пол вонючей тряпкой. — Мария, прислони обратно дверцу к тумбочке! Ну что ты с нею наперевес ходишь?
— Товарищ Маргарита, я воображаю, что я рыцарь, а это мой щит.
— А кто же твоя дама сердца, рыцарь со щитом из тумбочкиной дверцы?
— У меня нет дамы сердца! — сопела Манька. — Я — девочка-рыцарь!
— Положи на место дверцу, девочка-рыцарь, а то накажу тебя мытьем полов вне очереди.
— Уж помечтать нельзя… — вздыхала Манька и прислоняла дверцу обратно к тумбочке.
ГЛАВА 15
Манюня отдыхает в пионерлагере «Колагир», или Не вынесла душа поэтов
Первая неделя выдалась невероятно тяжелой — нам категорически ничего не нравилось в лагере, ни-че-го! Мы обрывали телефон с просьбами забрать нас незамедлительно домой, клялись и божились, что вести себя теперь будем только как Мальвины.
— Потерпите немножко, — вздыхала мама, — мы затеяли в детской ремонт, и спать вам сейчас просто негде.
— Можно у нас ночевать, у нас места много! — скулила Манька.
— Манюнечка, Ба в Новороссийске, а папа у… в… по командировкам мотается. Некому будет за вами присмотреть, а оставлять вас на ночь одних я не стану!
— За нами может тетя Валя присмотреть!
— У тети Вали маленький внук, а за вами глаз да глаз нужен! Потерпите недельку, пожалуйста!
— Хорошо, — шмыгнула носом Манька. Очень сложно перечить маме, когда она говорит «пожалуйста».
— Ну и ладно, уж неделю-то потерпеть можно! — решили мы и пошли на речку — собирать мелкую гальку, а то Каринке нечем было из рогаток стрелять. Речка находилась буквально в ста метрах от лагеря, но выходить к ней без сопровождения взрослых строго-настрого запрещалось. Она была очень мелкой, но, как любая быстроногая горная река, могла резко вспучиться, изойти селем, выйти из берегов и затопить все окрестности.
Дождей не наблюдалось целую неделю, снег в горах давно уже растаял, но в лагере осторожничали — выводили детей к речке буквально под конвоем и под конвоем же, сосчитав по мокрым макушкам, возвращали обратно. Но плох тот советский ребенок, который мирится с запретами. Вот и мы, удостоверившись, что никого из взрослых поблизости нет, быстренько отодвинули доску в заборе и выбрались через лаз к речке.
Пока Каринка набивала карманы каменной мелочью, мы с Манькой увлеченно паслись окрест, подъедая растущий в изобилии кислый щавель.
— И мне наберите, — велела Каринка.
— Шама наберешь, — прошамкали мы.
— А это вы видели? — погрозила она кулаком.
— Видели, — вздохнули мы и в темпе нарвали букет щавеля — конфликтовать с Каринкой себе дороже.
Потом мы нашли в кустах укромное местечко и спрятали там гальку — таскать ее по лагерю было чревато. Взрослые, они хоть и наивные люди, но не настолько, чтобы по килограмму отборной речной гальки не заподозрить преступные намерения у таких, на первый взгляд, безвредных девочек, как мы.
А что на первый взгляд мы были безвредными девочками, это я вам гарантирую. Я, например, была высокая, сильно худая и жалко топорщилась во все стороны острыми локтями и коленками. Вполне себе безобидное зрелище, скажите? Манька была маленькой и полненькой, щебетала непрерывно, смешно картавя на «р», и ходила, деловито выставив вперед себя круглое пузо. А Каринка получалась переходным звеном между нами — не толстенькая, но и не шибко худая, ростом чуть ниже меня, с дивными ямочками на щеках. Нормальные, казалось бы, дети.
Знаете, как нас папа называл? «Трио Беда». А еще он говорил, что ямочки на щеках Каринка завела для отвода глаз, чтобы усыплять бдительность взрослых. И что в нашем персональном антропогенезе что-то пошло не так, и на выходе получилось то, что получилось. И что наше второе имя — «За Что?».
Потому что:
— За что?! — выкрикивала мама, оплакивая выжженные навылет наши платья и куртки.
— За что?! — кипела Ба, гоняя нас, аки гусей, по двору.
— За что?! — рыдал дядя Миша над очередным загубленным нами электрическим прибором.
— За что? — по любому поводу восклицали взрослые.
А ни за что, скажу я вам! Знали бы за что, сами бы исправились. А так приходилось страдать наравне с родителями, потому что за каждую выходку мы получали по полной программе. Если нас наказывала мама, то, за редкими исключениями в виде сломанного венчика для взбивания яиц или метко кинутого пластмассового ведра, мы отделывались шлепками по попе или вывернутыми наизнанку ушами. А если мы выводили из себя Ба, то тут главное было добежать до ближайшей канадской границы. Потому что Ба была чемпионкой мира по праведному гневу и в порыве этого гнева могла порубить в тонкую лапшу вполне себе монолитную железобетонную конструкцию. Что уж говорить о нас!
Как это ни удивительно, но в лагере мы старались вести себя примерно. Одно дело родители и совсем другое — Гарегин Сергеевич, подполковник в отставке, гроза душманов и медалей полная грудь. Перед таким героем любое девичье сердце дрогнет. Поэтому, дабы не разочаровывать столь прекрасного мужчину, всю свою разрушительную энергию мы направляли на игры. И если мальчики целый день гоняли в мяч или измывались над всякой ползающей и летающей тварью, ставя эксперименты на выживание в несовместимых с жизнью условиях, то девочки под предводительством Каринки-Чингачгук играли в индейцев. Каринка строго следила, чтобы никто не нарушал правил игры, и сама определяла, кому быть краснокожим воином, а кому — конкистадором.
Меня сестра раз и навсегда определила в жены вождя, а по совместительству — в тюремщики. «Чтоб не позорила тут меня», — объяснила конспиративно. Я не обижалась, потому что сама понимала — толку от меня в подвижных играх мало. Я очень быстро набирала в росте и поэтому страдала нарушениями координации — бегала из рук вон плохо, цепляла все локтями и коленками и щеголяла вся в синяках. Так что, пока индейцы гоняли по лагерю коварных конкистадоров, преданная скво наводила порядок в вигвамах и стерегла пленных.
