Аркадий Аверченко - Избранные страницы
– Что я скажу? Позвольте ваш каталог… Вы сейчас откуда?
– Мы, миленький мой, сейчас из такого места, которое не вам чета! Там художники хранят святые старые традиции! Одним словом – с академической выставки, которая…
– Вы бы, господин, если так экономите, то уж не кричали бы, – ведь у вас каталог-то не нашей, а чужой выставки.
Одинокий
Бухгалтер Казанлыков говорил жене:
– Мне его так жаль… Он всегда одинок, на него почти никто не обращает внимания, с ним не разговаривают… Человек же он с виду вполне корректный, приличный, и в конце концов не помешает же он нам! Он такой же банковский чиновник, как и я. Ты ничего не имеешь против? Я пригласил его к нам на сегодняшний вечер.
– Пожалуйста! – полуудивленно отвечала жена. – Я очень рада.
Гости собрались в десять часов. Пили чай, поздравляли хозяина с днем ангела и весело подшучивали над молодой парочкой: сестрой бухгалтера Казанлыкова и ее женихом, студентом Аничкиным.
В десять часов явился тот самый вполне приличный господин, о котором Казанлыков беседовал с женой… Был он высок, прям, как громоотвод, имел редкие, крепкие, как стальная щетка, волосы и густые черные удивленные брови. Одет был в черный сюртук, наглухо застегнутый, делавший похожим его стан на валик от оттоманки, говорил тихо и вежливо, но внушительно, заставляя себя выслушивать.
Чай пил с ромом.
Выпив два стакана, от третьего отказался и, посмотрев благосклонно на хозяина, спросил:
– Деточки есть у вас?
– Ожидаю! – улыбнулся Казанлыков, указав широким, будто извиняющимся жестом на жену, которая сейчас же вспыхнула и сделала такое движение, которое свойственно полным людям, когда они хотят уменьшить живот.
Одинокий господин солидно посмотрел на живот хозяйки.
– Ожидаете? Да… Гм… Опасное дело это – рождение детей.
– Почему? – спросил Казанлыков.
– Мало ли? Эти вещи часто кончаются смертельным исходом. Родильная горячка или еще какая-нибудь болезнь. И – капут!
Казанлыков бледно улыбнулся.
– Ну, будем надеяться, что все завершится благополучно. Будем иметь большого такого, толстого мальчугана… Хе-хе!
Одинокий господин раздумчиво пригладил мокрой ладонью черную и очень редкую проволоку на своей голове.
– Мальчугана… Гм… Да, мальчуганы тоже, знаете… Часто мертвенькими рождаются.
Хозяин пожал плечами.
– Это очень редкие случаи.
– Редкие? – подхватил гость. – Нет, не редкие. Некоторые женщины совершенно не могут иметь детей… Есть такие организмы. Да вот вы, сударыня… Боюсь, что появление на свет ребенка будет грозить вам самыми серьезными опасностями, могущими окончиться печально…
– Ну, что вы завели, господа, такие разговоры, – сказала жена чиновника Фитилева. – Ничего дурного не будет. Вы же, – обратилась она к одинокому господину, – и на крестинах еще гулять будете!
Одинокий господин скорбно покачал головой.
– Дай-то Бог. Только ведь бывают и такие случаи, что ребенок рождается благополучно, а умирает потом. Детский организм очень хрупкий, нежный… Ветерком подуло, пылиночку какую на него нанесло, и – конец. По статистике детской смертности…
Жена Казанлыкова, бледная, с искаженным страхом лицом, слушала тихую, вежливую речь гостя.
– Ну, что там ваша статистика! У меня трое детей, и все живехоньки, – перебила жена Фитилева.
Гость ласково и снисходительно улыбнулся.
– Пока, сударыня, пока. Слышали вы, между прочим, что в городе появился дифтерит? Ребеночек гуляет себе, резвится и вдруг – начинает покашливать… В горле маленькая краснота… Как будто бы ничего особенного…
Жена Фитилева вздрогнула и широко открыла глаза.
– Позвольте! А ведь мой Сережик вчера действительно вечером кашлянул раза два…
– Ну, вот, – кивнул головой гость. – Весьма возможно, что у вашего милого мальчика дифтерит. Должен вас, впрочем, успокоить, что это, может быть, не дифтерит. Может быть, это скарлатина. Вы говорите – вчера покашливал? Гм… Если он не изолирован, то легко может заразить других детей…
Бледная, как бумага, жена Фитилева открывала и закрывала рот, не находя в себе силы вымолвить ни одного слова.
– Особенно вы не волнуйтесь, – благожелательно сказал гость. – Скарлатина не всегда кончается смертельным исходом. Иногда она просто отражается на ушном аппарате, кончается глухотой или – что, конечно, опаснее – отзывается на легких.
– Куда вы? – с беспокойством спросила жена Казанлыкова, видя, что госпожа Фитилева надевает дрожащими руками шляпу и, стиснув губы, колет себе пальцы шляпной булавкой.
– Вы меня извините, дорогая, но… я страшно беспокоюсь. Вдруг… это… с Сережей… что-нибудь неладное.
Забыв даже попрощаться, она хлопнула выходной дверью и исчезла.
Гость прихлебывал маленькими глотками чай с ромом и изредка посматривал на сидевших против него студента Аничкина и его невесту.
– На каком вы факультете? – спросил он, ласково прищуривая левый глаз.
– На юридическом.
– Ага! Так, так… Я сам когда-то был в университете. Люблю молодежь. Только юридический факультет – это невыгодная штука, извините меня за откровенность.
– Почему?
– Да вот я вам скажу: учитесь вы, учитесь – целых четыре года. Кончили (хорошо, если еще удастся кончить!)… И что же вы? Помощник присяжного поверенного – без практики, или поступаете в управление железных дорог без жалованья, в ожидании далекой ваканции на сорок рублей! Конечно, вы не сделаете такой оплошности, чтобы жениться, но…
Студент сделал виноватое лицо и улыбнулся.
– Как раз я и женюсь. Вот – позвольте вам представить – моя невеста.
– Же-ни-тесь, – протянул одинокий господин грустно и многозначительно. – Вот как! Ну, что же, сударыня… Желаю вам счастья и привольной богатой жизни. Впрочем, мне случалось наблюдать, как живут женившиеся студенты: комната в шестом этаже, больной ребенок за ширмой (обязательно больной – это заметьте!), рано подурневшая от плохой жизни, худая, печальная жена, изнервничавшийся от голодухи и неудач супруг… Конечно, есть счастливые исключения в этих случаях: ребенок может помереть, а жена – сбежит с каким-нибудь смазливым соседом, но это – увы! – бывает редко… Большей частью муж однажды усылает жену в ломбард – якобы для того, чтобы заложить последнее пальто, а сам прикрепит к крюку от зеркала ремень, да и тово…
В комнате было тихо.
Жених, съежившись, ушел в свой стул, а невеста упорно глядела на клетку с птицей, и на ее глазах дрожали две неожиданные случайные слезинки, которые порой быстро скатывались на волнующуюся грудь и сейчас же заменялись новыми…
– Что вы, право, такое говорите, – криво усмехнулся бухгалтер Казанлыков. – Поговорим о чем-нибудь веселом.
– В самом деле, – сказал акцизный чиновник Тюляпин. – Вы слишком мрачно и односторонне смотрите на жизнь. Вот взять хотя бы меня – я женился по любви и совершенно счастлив с женой. Положение у нас обеспеченное, и с женой мы живем душа в душу… Она меня ни в чем не стесняет… Вот сегодня – у нее болела голова, она не могла сюда прийти поздравить дорогого хозяина – и все-таки настояла, чтобы я пошел…
Одинокий господин с сомнением качнул головой:
– Может быть… может быть… Но только я чтой-то счастливых браков не видел. Верные, любящие жены – это такая редкость, которую нужно показывать в музеумах… И что ужаснее всего, – обратился он к угрюмо потупившемуся студенту, – что чем ласковее, предупредительнее жена, тем, значит, большую гадость она мужу готовит.
– Моя жена не такая! – мрачно проворчал акцизный чиновник.
– Верю, – вежливо поклонился гость. – Я говорю вообще. Я на своем веку знал мужей, которые говорили о женах, захлебываясь, со слезами на глазах, и говорили тем самым людям, которые всего несколько часов назад держали их жен в объятиях.
– Бог знает что вы такое говорите! – встревоженно воскликнул акцизный Тюляпин.
– Уверяю вас! Однажды я снимал комнату в одной адвокатской семье. Жена каждый день ласково уговаривала мужа пойти в клуб развлечься, так как, говорила она, ей нездоровится и она ляжет поспать. А он, мол, заработался. И при этом целовала его и говорила, что он свет ее жизни. А когда глупый муж уходил в клуб или еще куда-нибудь, из комода выползал любовник (они их всюду прячут), и они начинали целоваться самым настоящим образом. Я все это из-за стены и слышал.
Акцизный Тюляпин сидел бледный, порывисто дыша… Он вспомнил, что жена как раз сегодня назвала его светом ее жизни и уже несколько раз жалела его, что он заработался. Он хотел сейчас же встать и побежать домой, но было неловко.
Из столовой вышла, с заплаканными глазами, расстроенная жена Казанлыкова и сказала, что ужин подан.
Унылое настроение немного рассеялось. Все встали и повеселевшей толпой отправились в столовую.
