Соня Сойер-Джонс - Крыса-любовь
— На цветах можно заработать? — спросил я у Томаса. — Твоя лавка что-нибудь тебе дает?
— Когда как, — бросил он, не отрываясь от экрана. — Составные букеты уже выходят из моды. И на свадьбах теперь не заработаешь, как раньше. Мы больше наживаемся на болезнях и супружеских изменах.
Томас деловито копался в базе данных Гордона, выискивая для меня адрес Джули. Сна— чала он не хотел за это браться. Ему очень не нравился обман, но поскольку мои нестандартные приемы помогли ему лично, Томас убедил себя, что Джули они тоже пойдут на пользу.
Он прокручивал файлы как настоящий профи. И вообще круто разбирался в компьютерах, особенно для человечка, у которого даже ноги не достают до пола, когда он сидит.
— Твоему брату необходимо побеспокоиться, чтобы кто-нибудь привел все это в порядок, — сказал он. — В компе полный бардак. А клиентов, надо сказать, навалом. Улог удавился бы, загляни сюда хоть одним глазком. Трент, Джуди. Мы не ее ищем?
— Тринкер, Джули. Она новенькая, но должна здесь быть.
В дверь постучали. Я еще не успел встать, как в кабинет просунулась загорелая, улыбчивая физиономия Далласа Улога. Он источал уверенность в себе, скалил безупречные зубы, а его лысина так сверкала, что плясали блики и отражался потолочный вентилятор.
— Простите за вторжение, но мне послышался голос моего клиента… Я точно его слышал. Мистер Томас Корелли, маленький такой. Это ведь он?
Улог шагнул внутрь и обвел кабинет подозрительным взглядом. Он осмотрел все — и ни черта не увидел. Томас испарился.
Едва Улог убрался восвояси, я занялся поисками Томаса. Он нашелся в нижней части большого стенного шкафа, сложенный пополам, как тряпичная кукла. Ума не приложу, как он туда залез. Но нелепей всего выглядели бутылки красного вина, которые Томас держал в обеих руках.
— У твоего брата тут склад подарков! — Он протянул мне бутылки и стал разгибаться. — Наверное, от Рождества осталось.
В бутылках оказалось вполне приличное мерло; на горлышках болтались бумажные фигурки северных оленей.
— Там еще что-нибудь имеется? — спросил я.
— Орешки, — сообщил Томас и протянул мне большую нетронутую упаковку кешью. — И еще что-то… подожди-ка… там, у стенки.
Это оказалась маленькая, но красивая каменная скульптура, и, когда я ее узнал, меня прошиб озноб. «Будущее в руках», та моя вещь, которую я подарил на свадьбу Гордону и неблагодарной Мишель. Камень был хорошо обработан, да и линии получились недурны. Не шедевр, конечно, но очень искренняя вещь. Ее явно создали сильные и добрые чувства.
«Будущее в руках» погрузило меня в прошлое. Любое стоящее произведение именно так вознаграждает своего творца — возрождает в вас того человека, которым вы были, когда создавали его. На секунду. И возвращает в ту жизнь, что вы тогда вели. Оно действует на чувства, как знакомый аромат. Так, запах сигарет «Житан» и застарелой мочи всегда переносит меня в Париж. А когда веет духами «Иссэйи Мияки», мне видится дразнящая тень за занавеской душа, в дымке пара и соблазна: Марлен.
Вообще неуютное это чувство: видишь себя прежнего, такого чужого и такого знакомого. И вот вы рядом — ты тогдашний и ты теперешний. Бок о бок, словно отец с сыном. Надежда и разочарование. Любовь и прощение. Бунт и смирение. Все вместе. Мне вдруг снова стало двадцать два; я вспомнил, чего хотел для себя и чего, должно быть, желал для Гордона. Это был шок. Воспоминание о собственной невинности — всегда шок.
— Твоя работа, Арт? — спросил Томас. — Мне нравится. Высший класс!
Скульптура представляла собой две тонкие каменные дуги, вписанные изгибами друг в друга. Абстрактные младенцы? Мать с ребенком? Это могло быть что угодно. Но точно не электродуховка.
Когда я уходил из кабинета Гордона, с адресом Джули Тринкер в кармане и большой картонной коробкой в руках, было уже поздно. Мы раскопали в шкафу восемь бутылок красного (девять, если считать ту, что мы выпили прямо в кабинете), упаковку орешков, подарочный купон на пятьдесят долларов из местного книжного магазина, ежедневник двухлетней давности и маленький будильник в форме мячика для гольфа. Томас шел передо мной и бережно нес «Будущее в руках».
Между прочим, мы ничего не украли. Весь этот рождественский хлам мало значил для Гордона. Потому и лежал позабытый в недрах шкафа. Если б я мог спросить у брата позволения, он ответил бы: «Бери все, ты избавляешь меня от барахла». (Правда, Мишель — поборница закона — посмотрела бы на дело иначе, даже если б ей было наплевать на все эти вещи.)
Я планировал заскочить в больницу, посмотреть, как там Гордон, и вернуть ключи от кабинета в тумбочку возле кровати. А потом пойти домой и написать Джули письмо на бланке «Школы решительного шага».
Я пожелал бы ей всего наилучшего, поздравил бы с достижениями, отметил, как далеко она продвинулась с нашей первой встречи — «не каждый день мы впервые посылаем собеседника в задницу и проч. и проч.», — и положил бы конец нашим встречам. Идеально было бы вернуть часть денег за несостоявшиеся сеансы, но с наличностью у меня стало совсем туго (спасибо Петунии!). Поэтому я решил, что сойдет и подарочный купон на книги.
— А тебе не кажется, что надо бы зайти к ней? Поговорить лично? — спросил Томас.
— Почему? Улог пошел бы сам?
— Нет, не пошел бы. Вот я и подумал — может, тебе стоит пойти?
17 Джули
«Ты самая грустная девушка, какую я выдел…»
Кларк Гейбл (обращаясь к Мэрилин Монро в «Неудачниках», 1961)
Двенадцатый день без Хэла.
— Ты ведь знаешь, как тебе надо поступить, верно? — спросила Шейла.
Скажи мне ты, Шейла. Как мне надо поступить? Простить себя? Взять отпуск? Нанять хорошего юриста? Купить новое платье? Выплакаться всласть? Просто жить дальше? Повысить самооценку? Больше времени проводить с друзьями?
— Переспи с кем-нибудь свеженьким. И поскорее. Только пусть он будет хорош в постели. Это самое важное.
Шейла посмотрела мимо меня, поверх своего стола, сквозь стеклянные стены кабинета. Оглядела всех ребят, работавших на нашем этаже, оценила их.
— У нас тут, конечно, поживиться нечем. Но ты кого-нибудь найдешь. Считай это задачей номер один.
Да уж, для женщины, которая знала о сексе едва ли не понаслышке, Шейла крепко в него верила.
— Можно еще уйти в работу, тоже помогает, — добавила она. — Разрешаю тебе работать сколько влезет. У меня есть кое-какие наметки для «Умом и сердцем». Плюс твоя история про психоаналитика. Как там, конец виден? Пора бы.
Стоило ли в тот момент сознаваться, что я послала психоаналитика в задницу?
— Все нормально, — соврала я. — Раскопала кое-что любопытное. Как раз такой материал, как тебе хотелось.
Шейла кивнула и похлопала себя по карманам пиджака — нащупывала курево. Дымить в редакции она не могла, но хотела знать, что сигареты под рукой в целости и сохранности. Так мамаши могут упоенно сплетничать возле детской площадки, но каждая то и дело отрывается от беседы и проверяет, где ее чадо.
Поиск сигарет был сигналом: мне пора уходить. В голове Шейлы я уже сошла с первой страницы.
Я не виделась и не общалась с Хэлом с тех пор, как он ушел. Он только оставил сообщение на автоответчике (когда точно знал, что я на работе): дескать, ему надо зайти и забрать остатки вещей. И все. Ни единого лишнего слова. Я не имела представления, где он жил все это время.
Выбора не оставалось: пора было сообщить всем, что от меня ушел муж. Хотя бы ради традиционного ответа: «Не беда, он еще одумается. Приползет к тебе на коленях».
Ничего подобного я не услышала. Моя новость не произвела особого впечатления. Даже па Софи да Луку. Поскольку я скрепя сердце взяла на себя роль наставницы Софи, Шейла сразу рассказала ей о моих семейных делах.
— Я заметила, что у тебя попа похудела, — сказала Софи. — Так и думала, что это из-за проблем с мужиками. У тебя, кстати, классная попка.
Софи, похоже, и сама изрядно натерпелась от мужиков.
— Подцепить парня для меня не проблема. — Она не хвастала, всего лишь констатировала факт. — Но я не умею выбирать. Ко мне так и липнут всякие засранцы. Короче, я решила вообще больше с ними не связываться. Я уже год как ни с кем не сплю, и это лучший год в моей жизни. Но у тебя так не получится. Ты скоро кого-нибудь найдешь, и все пойдет по новой. Ты из тех, кто без пары себя не мыслит. А я — нет.
Из тех, кто без пары себя не мыслит? Я? Вряд ли Софи хотела сказать мне гадость, но и комплиментом я бы это тоже не назвала. Поспешный вывод, скорее.
Пока я добралась со своей новостью до наших общих друзей, Хэл уже успел меня опередить. Друзья были настроены философски. Люди они практичные: проехали и забыли. Я им нравилась, но прежде всего они были друзьями Хэла. Мне сочувствовали некоторые одиночки, потерпевшие поражение на любовном фронте, а семейные пары твердо держались на стороне Хэла.
