Виктор Смоктий - Свадебный рэп
Популярнейший ведущий российского телевидения Гауптвахтов прибыл на остров Кремль-2 на вертолете корабельного базирования завода Камова. Руководство телевидения просто умоляло Леню и Сашу дать интервью для высокорейтингового разговорного шоу Гауптвахтова «Чистосердечное интервью».
Люди любили смотреть эту передачу, потому что Гауптвахтов отличался редкой осведомленностью о собеседнике. Если, например, человек сидел в тюрьме по политическим мотивам, то Гауптвахтов мог процитировать отрывки из протоколов его допросов, а если хотел достать человека до печенок или, как говорят на телевидении, «опустить», то мог показать и подлинник доноса собеседника на своих товарищей. У ведущего было много подобных приемов, чтобы разговорить интервьюируемого, и передача получалась искренней и задушевной.
Сойдя на вулканические камни острова, Гауптвахтов прежде всего приказал оператору снять его на фоне стен Кремля-2 так, чтобы виден был океан. После этого Фаренгейт увел оператора и осветителя осваивать интерьер Георгиевского зала, где должна была протекать беседа, а Гауптвахтов наконец поздоровался с хозяевами острова.
— Да, хорошо вы тут устроились, — озадаченно сказал телевизионщик, — тут, пожалуй, и птурсами ничего не сделаешь, такие стены.
— Почему же, — возразил Леня, — если кумулятивными, да вон в то место…
— Куда-куда? — заинтересовался Гауптвахтов.
Леня показал под крышу Спасской башни.
— Там вся электроника, электросчетчик и стенка слабая, а в лоб лупить — пустое дело, там железобетон, армированный титановой сеткой, — махнул рукой Леня.
— Ты гляди, а я и не знал, — сказал Саша.
Гауптвахтов уважительно кивнул.
— Товарищ подполковник! — крикнул командир вертолета. — У нас только два часа, потом судно на патрулирование должно идти.
— Подполковник? — удивился Саша.
— Да это они так меня в шутку зовут, — смутился телеведущий. — Прилипло вот, уж сколько лет все «подполковник» и «подполковник», и не повышают, суки! — неизвестно кого обругал Гауптвахтов. — Сколько надо, столько и будет стоять! — зло крикнул он вертолетчику. — Бл…, ну и армия, распустились на… все, кому не лень, командуют!
Через четыре минуты они уже сидели в Георгиевском зале. Яркий голубоватый свет слепил ребятам глаза, а Гауптвахтов сидел в тени под лампами и задавал свои традиционно острые вопросы:
— Сейчас у вас в рукахдолговые векселя России, стоимость которых составляет без малого шесть годовых российских бюджетов.
— Откуда вы знаете? — спросил Леня.
— Я журналист, — гордо ответил телеведущий.
— Так в чем вопрос? — нетерпеливо спросил Саша, чувствуя подвох.
— Вы знаете, в каком состоянии находится российская экономика? В обществе растет нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Сейчас надо дать стране передохнуть. Неужели вы не хотите помочь Родине-матери, дать ей шанс на возрождение?
— А рожа не треснет? — с неожиданной злостью спро — сил Саша.
— У Родины-матери? — с патриотическим подвывом уточнил Гауптвахтов.
— Нет, у тех, кто эти деньги под Родину-мать занимал? — уточнил Леня смысл сказанного.
— Значит, не хотите пожертвовать выкупленные долги многострадальному Отечеству? — спросил Гауптвахтов строго, словно для занесения в протокол.
— Нет, — твердо ответили друзья.
— Ну, тогда смотрите, — сказал Гауптвахтов, отбросив всякий политес, после того как оператор выключил камеру.
— Это что, официальное предложение? — спросил Саша.
— Или угроза? — спросил Леня.
— Нет, что вы, я не уполномочен делать никаких официальных предложений, а тем более угрожать, я ведь всего-навсего журналист. — Гауптвахтов дал сигнал оператору, и тот снова включил камеру. — Мы знаем, что вас, Александр и Леонид, в свое время не приняли в пионеры. Может быть, отсюда у вас такая ненависть к России?
— С чего ты это взял? — спросил Саша, намеренно перейдя на хамское «ты».
— Ну как же? Долги России вы скупили, а отдавать их российскому правительству не желаете. Значит, у вас есть какой-то план относительно этих долгов. Может быть, вас почему-то не устраивает сегодняшнее правительство, и вы отдадите их другому?
— Будьте спокойны, — усмехнулся Леня, — и никакому другому тоже.
— Получается, — вкрадчиво произнес Гауптвахтов, как следователь, который загоняет обвиняемого неопровержимыми доводами в уголовную статью за изнасилование с отягчающими обстоятельствами, — что вы не долги купили, а настоящий контрольный пакет акций государства по имени «Россия»?
— Действительно, получается, — с загадочной усмешкой сказал Леня.
— Что получается? — не понял Саша.
— Что вы, — Гауптвахтов стал скандировать, словно диктовал машинистке, — как владельцы контрольного пакета, можете потребовать сменить менеджмент, то есть гавермент государства.
— Ни хрена себе! — не на шутку встревожился Саша.
— Надо будет — сменим, — решительно сказал Леня, — а то совсем перестали мышей ловить.
— Но можно же передать эти долги какой-то партии. Какой, например, партии вы доверяете? Чтобы она, победив на выборах, могла начать возрождение России с чистого листа? — подсказал Гауптвахтов еще один вариант приделать долгам ноги.
— Какое возрождение, какой чистый лист, господин Гауптвахтов? Что вы вешаете всем лапшу на уши?! — в сердцах крикнул Саша, как человек, уже настрадавшийся от возрождения малого бизнеса. — Долги — это же воздух, денег-то там нет, они уже давно украдены.
Гауптвахтов панически махал оператору, но тот, занятый подготовкой нового аккумулятора, их не видел, и камера продолжала работать.
— Апотом, с чего вы взяли, что долги — это плохо? — спросил Леня.
— Ну как же?.. — первый раз замялся Гауптвахтов. — Долги — это прежде всего зависимость…
— Правильно, — похвалил его за догадливость Саша, — а отсутствие долгов — независимость. Значит, тот, кто наделал эти долги… ну, господин Гауптвахтов, продолжите вашу же мысль. Значит, тот, кто наделал эти долги, сознательно шел…
— Достаточно, — остановил Сашу Леня, — господин Гауптвахтов давно уже знает ответ, он только сказать не может. Он же журналист.
— Так вот, пока долги у нас, Россия может считать себя независимой, — сказал Саша.
— А мы новых долгов наделаем, — с негодяйской ухмылкой парировал Гауптвахтов.
— Тогда мы эти предъявим к оплате, — быстро проговорил Леня.
— Чего же вы хотите? — спросил телеведущий. Он уже не обращал внимания, включена ли камера. Это говорило о крайней степени растерянности телевизионного зубра.
— Спокойствия для России, — сказал Саша.
— Врать тоже надо уметь, — облегченно вздохнул Гауптвахтов. — Зря стараетесь, камера-то выключена. — Он снова контролировал ситуацию. Дитя вражды и провокации, он искренне не понимал, как можно желать спокойствия в стране. На чем тогда бабки делать? И чем вообще тогда можно заниматься журналисту такого масштаба, как он? Чушь собачья!..
— Черная метка, — сказал Леня, глядя на удаляющийся за горизонт вертолет с Гауптвахтовым.
— В каком смысле? — спросил Саша.
— В том, что мы с тобой мудаки и позволили втянуть себя в историю с дыркой в голове в финале.
— Ну, Достоевский все-таки сучара. Эти в Каннах точно нашу судьбу предсказали, — в сердцах выругался Саша.
— Сами должны были думать, — самокритично заметил Леня.
— Мы же и думали дать России передышку, чтобы долги не тянули из бюджета жилы… Бли-ин, — дошло до Саши, — они ведь нам попытку государственного переворота шьют.
— Пока не шьют, но могут обвинить, Гауптвахтов же на это и намекал, — сказал Леня. — Видишь, как могут быть истолкованы наши идиотские благие намерения и поступки?
— А может, он от себя это говорил, свои мысли? — предположил Саша.
— Откуда у него свои мысли? Были бы свои, генералом был бы, а так все подполковник.
— Что же делать? — удрученно сказал Саша и с надеждой спросил Леню: — Ты чего-нибудь придумаешь?
Тот только пожал плечами и покачал головой: что, дескать, здесь придумаешь? Амба, Василь Иванович.
Укоризна отчизны
На оперативном совещании решался один-единственный вопрос — отчет Достоевского о дальнейшем улучшении работы с фондом Гугенройтера.
— М-да, — задумчиво протянул Начальник после того, как генерал, закончив бравурный отчет, сложил бумаги и ждал от своих коллег колких вопросов, — по вашим словам, Александр Сергеевич, получается, что с фондом проблем никаких нет и он вот-вот готов подарить России долговые обязательства, но вот оперативное интервью товарища Гауптвахтова, полученное по свежим следам Каннского подписания, противоречит этой радужной картине, которую вы нам тут изобразили. По-моему, вы совершили самый страшный грех, который может совершить человек нашей профессии, — вы утеряли чувство объективности. И сыграли на руку вашему противнику, Джеймсу-старшему. Я пока не беру в расчет другие возможные варианты ваших с ним взаимоотношений.
