Владимир Бабенко - Записки орангутолога
Но это так, увертюра, мелкие рвачи, жулики и дилетанты. Настоящие профессионалы обязательно торгуют за стойками (места они там занимают рано утром, еще затемно). Вот здесь-то — самое раздолье для любителей живности.
Селекционеры продают породных шлейфовых гуппи. У самцов такие длинные хвосты, что рыбешки еле плавают. И все рыбки посажены в отдельные круглые колбочки, у которых задняя сторона плотно закрашена черной масляной краской. В таких сосудах товар смотрится особенно эффектно. В одних колбах одинаковые, словно штампованные рыбешки синей окраски, во второй — сплошной пурпур, в третьей — лимонная желтизна. Выбирай из любой на свой вкус. Но это товар для знатоков и поэтому стоят такие элитные гуппи недешево.
На соседней стойке все стенки аквариума усажены мельчайшими, плотно прижимающимися друг к другу, словно тараканы за теплой печкой сомиками-присосками. А в изолированном отделении того же аквариума сидит в качестве рекламы их двадцатисантиметровый усатый папаша — черного цвета красавец, с мордой, сплошь покрытой бородавками и бахромчатыми выростами.
Пестрят крохотными сине-зелеными светодиодами аквариумы с мальками неонов. А в одном сосуде сплошное мелькание — это перламутровые гурами и разноцветные петушки всплывают на поверхность глотнуть свежего воздуха и затем вновь уйти на глубину.
А вот, словно гауптвахта для моряков — в аквариуме мечутся с полсотни данио-рерио и неторопливо скользят столько же мальков скалярий.
Некоторые торговцы специализируются на совершенно недоступных по ценам экзотическим видам. Вот самые красивые рыбки — дискусы. Они размером с небольшого леща, круглые и пестрые, как ковер. Говорят, дискусы настолько умные, что даже узнают своего хозяина. Вот пиранья. Маленькая, как плотвичка. Совершенно нестрашная, но продавец все равно уверяет (наверное для того чтобы поднять цену), что она может откусить палец. А вот рыба-многопер (тогда, в пятом классе, я думал, что он почти что латимерия). А на этом месте всегда стоит дядька, торгующий карликовыми гуппи, которые раз в пять меньше нормальных сородичей, но так же пестро окрашены. Он специально этих крошек поместил в аквариум размером со спичечную коробку. Стоят они очень дорого. Говорят, для того, чтобы они всегда оставались такими микроскопическими, «рыбовод» этих гуппи еще мальками помещает у задней стенки телевизора — облучает. И они не растут.
Кроме рыб в рыбных рядах попадаются и другие водные животные. Плавают крохотные черепашки. Они не больше пятачка, совершенно очаровательные и не хочется думать, что с ними придется делать и в чем держать, когда эти рептилии вырастут до размеров суповой тарелки.
Мужик продает пресноводных креветок: прозрачно-кремовых, с красноватыми и синеватыми перетяжками на тоненьких клешнях, с глазками на стебельках — как головки спичек. Наверное с вечера наловил их в прудах у Электростали. Говорят, что местные жители, не такие предприимчивые как он, ловят этих креветок, но не везут продавать в Москву, а просто варят к пиву.
Вот еще один купец продает самцов тритонов. Они красивы, как тропические рыбки, но я и сам могу их наловить — они водятся в любом пруду.
А это что? Большая трупного цвета сарделька с хвостом, как весло, маленькими лапками и крошечными бессмысленными цинковыми глазками. А еще с каждой стороны головы будто по три рога — наружные жабры. Да это же аксолотль! Я про него в книжке читал. Живет в Америке, в болотах, а когда водоем пересыхает превращается в аблистрому. Так она, по-моему, называется. Вот бы попробовать его превратить. И стоит всего 60 копеек. Правда, на них я рассчитывал купить двух мальков скалярий. Но ничего, в другой раз. Скалярии подождут.
— Дяденька, а чем его кормить? — спросил я продавца, протягивая ему полтинник и гривенник.
* * *Я позвонил. Дверь открыла мама. Я не в силах сдержать радости, прямо с порога объявил о своем новом приобретении.
— Мам, смотри, что я купил, — сказал я с восторгом и аккуратно достал из-за пазухи пол-литровую банку, в которой словно давно заформалиненный и от этого обесцветившийся экспонат зоологического музея лежал аксолотль. Еще большее сходство с неживым экспонатом придавало аксолотлю его полная неподвижность.
— Ну, это еще ничего, — сказала мама. — Это не хомяк и не летучая мышь, и не желтопузик.
Я вспомнил, как она встретила мое появление, когда я зимой от приятеля принес хомячка. Дома я достал из кармана варежку. Из варежки сначала показалось усатая мордочка, а потом вылез и весь маленький золотистый зверек.
Мама с криком: «Ой, крыса!» отскочила на середину комнаты и оттуда с опаской стала наблюдать за зверем.
Хомячок от ее крика подпрыгнул, полетел вниз и я едва успел его поймать над самым полом.
Потом раздеваясь, я объяснял маме, что это вовсе не крыса, а ласковое домашнее животное и что оно теперь будет у нас жить. У моего однокашника Генки родились хомячата и он, расщедрившись, одного подарил мне.
Хомячок был хорошим зверьком, только очень нервным. Обычно, придя домой из школы, я доставал его из клетки и пускал погулять по квартире. Но стоило мне сделать какое-либо резкое движение или, не дай Бог, что-то уронить, как зверек оттопыривал вверх уши, скакал по всей комнате, словно заяц и мне стоило больших усилий его успокоить.
И только полгода спустя я узнал, что такая нервозность у зверька наследственная. Генка год назад купил на Птичьем рынке парочку молодых хомячков — самца и самку. Принес он зверьков домой в таре, изобретенной самими торговцами. С некоторых пор они начали упаковывать свой пушистый товар в пластиковые бутылки из-под кока-колы и прочих прохладительных напитков. В боку бутылки делался большой продольный разрез, его края отжимались и в образовавшуюся щель помещали хомячка. Вот в такой «клетке» мой приятель и принес зверьков домой. Генка куда-то торопился и попросил своего деда пересадить хомячков в клетку. Когда Генка через два часа вернулся домой, хомяки все еще сидели в бутылке. Вернее не сидели, а летали, потому что крайне обескураженный, подслеповатый дед беспрестанно тряс бутылку пытаясь выбить обезумевших хомяков через узкое горлышко, все время повторяя «Как же они вас туда запихнули?» Потом эти хомяки всю жизнь прыгали от страха, даже если рядом пролетала муха. И потомство у них было такое же.
Надо сказать, что потомок этой пары был хотя и очень нервным, но одним из самых симпатичных животных моего домашнего зоосада.
О ящерицах, жерлянках, жабах, тритонах и жуках-плавунцах я не говорю — это, так сказать, фоновые, проходящие объекты. Равно как и несколько поколений волнистых попугайчиков. Из семи или восьми этих птиц только два запомнились. Один был чрезвычайно ласковый, не мог жить без человеческого общества и когда его выпускали из клетки, моментально садился на плечо и начинал ворковать, нежно пощипывая мочку уха. Другой попугай, вернее, попугаиха, была наоборот настолько агрессивной, что третировала всю семью.
Я специально для нее сшил из тряпок чучело птицы и приучил вымещать всю свою злобу на нём. Как только я открывал клетку, попугаиха, словно ловчий ястреб, налетала на подброшенное вверх чучело, а когда оно падало, садилась сверху, и распустив крылья и отчаянно чирикая, щипала клювом тряпичного врага.
Как раз в то время, когда у меня жила эта птица, мне кто-то привез из Средней Азии круглоголовку. Животное, надо сказать, тоже не подарок. При первом же знакомстве ящерица вцепилась мне в палец и провисела пока ей это не надоело. А надоело ей минут через десять.
Я запустил эту тварь в клетку к попугаихе. Птица слезла с жердочки, обошла неподвижную круглоголовку, а потом задумчиво пожевала кончик хвоста рептилии.
Последовал мгновенной бросок круглоголовки, и я пять минут наслаждался поединком дракона с птицей Рух, а потом рассадил противников, при этом у меня были покусаны пальцы как рептилией, так и попугаихой.
Из других своих домашних питомцев я с особой теплотой вспоминаю лишь полутораметрового желтопузика, совершенно беспомощного на скользком паркете и летучую мышь, которая удивила всю семью тем, что ночью выбралась из совершенно герметичной коробки и устроила показательные, с пергаментным шуршанием крыльев, полеты по всем комнатам и еще тем, что запросто, за один присест, съедала полпачки творога. От этого она заметно тяжелела становилась похожей на свинчатку, очень удобно лежащую в руке.
Еще была зарянка, которая жила под диваном, а вечером тихонько подпевала телевизору. Был и подаренный кем-то огромный, с пол-ладони зеленый тропический клоп. Клоп потряс воображение домочадцев не только своими размерами, то так же и тем, что когда я его вытащил из банки, он взлетел с шумом вертолета, а потом, во время своих эволюций в воздухе стал жутко вонять.
