Мартти Ларни - Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле (и)
Исаак достал из кармана пачку денег и отсчитал коллеге пять двадцатидолларовых билетов.
— Вот твое жалованье за девять дней и гонорар за привлечение больных.
Джерри сунул деньги в бумажник, но мир не стал от этого казаться ему менее мрачным. Он не находил жизнь поэтичной. Будущее представлялось гнетуще серым, в прошлом тоже не было слишком яркого света. Весь мир был полон счастливых браков, а кругом были несчастные супруги, чьи подушки стонали в бессонные ночи.
— Что же мне делать теперь? — спросил он беспомощно.
— Вот уж этого я не знаю, — ответил Исаак. — Спроси у своей жены.
— У меня больше нет жены…
— Кто же тобой тогда командует?
Подумав, Исаак даже подскочил:
— Что ты сказал? Нет жены? Разве твоя жена умерла?
— Нет, я оставил ее…
— Скверно. Очень скверно. Жену нельзя оставить — кроме как в том случае, когда ты застанешь ее в спальне с другим мужчиной и на последнем будет надета твоя пижама. Таков закон.
Лицо Джерри сделалось еще мрачнее. Он был бессилен, как старый псалом, допетый до конца.
— Исаак, ты должен дать мне совет, — сказал он с мольбой. — Я не могу жить с моей женой. Моя жизнь в опасности…
— Бей и ты ее, — гаркнул Исаак. — Только не по лицу. У меня когда-то был напарник — немец. Я работал тогда в шахте в Миннесоте. Так он регулярно два раза в неделю закатывал своей бабе трепку. Самую основательную. По голому заду. Ремнем, насколько я помню.
— Нет, Исаак… Это серьезно.
— Разумеется. Потому я и даю тебе совет. Я тоже пытался как-то задать жене трепку. Но пока я дошел до того, что оставалось лишь замахнуться, — у меня весь гнев пропал…
Джерри сделал нетерпеливый жест. Исаак снова превращался в оптимиста, который чужие беды видел в веселом свете.
— Должен ли я понять, что ты гонишь меня на улицу? — спросил Джерри подавленно.
— Нет, Джерри. Ты сам себя выгнал. Я устроил тебе блестящее будущее, но ты женился. Разумеется, в этом нет ничего плохого, но ты свою практику сменил на семейную жизнь, — это уж слишком. От этого страдает и моя репутация.
Джерри помолчал, словно припоминая что-то. Наконец он сказал:
— Ты ведь мой поручитель, и ты должен заботиться обо мне.
— Только в том случае, если будет установлена твоя нетрудоспособность. Я тебе скажу совершенно честно: теперь для двоих нам просто не хватит пациентов. А затевать сейчас новую рекламную атаку бесполезно.
— Что же со мною будет? — тяжело вздохнул Джерри.
— Эх, дорогой мой! Тут страна великих возможностей! Попробуй где-нибудь найти работу. Ну, а если уж нигде не найдешь — тогда приходи обратно.
Последняя фраза была рассчитана на прощание. Но Джерри не двигался с места. Он чувствовал, что по отношению к нему совершается непоправимая несправедливость. Понятливость Исаака была, по его мнению, ниже всякой критики. Исаак был из числа тех людей, которые пишут скверно, говорят кое-как, а думают только в крайнем случае.
— Можно мне все-таки хоть переночевать у тебя? — робко спросил Джерри.
— Почему тебе на пойти домой? — ответил Исаак.
— Не могу… больше.
— Ну что ж, ничего не поделаешь…
Исаак собирался сказать еще что-то, но в этот момент зазвонил телефон, и он поспешил снять трубку. Джерри услыхал ответы своего попечителя:
— Да, сэр. Так точно, сэр. В августе… Совершенно верно… Больше уже нет… Нет, он уволился сегодня. Получил полный расчет… Конечно, сэр… Сбежал?.. Нет, не видел… Ударил — чем?.. Молотком… Значит, по голове?.. Да, конечно, сэр… Сообщу немедленно, сэр… Конечно, ведь я же его поручитель… Спокойной ночи, сэр…
Исаак положил трубку на место.
— Кто-то спрашивал обо мне? — спросил Джерри встревоженно.
— Да. Полиция.
— Вот как! Что же им нужно?
— Побеседовать с тобой.
— Что еще? Говори!
— Ты как будто ударил одного гражданина этой страны молотком по голове…
— Верно, Исаак… Это правда… Но я оборонялся…
— Это уже частности.
— Он умер?
— Кто?
— Брат моей жены.
— Э, так вот кого ты ударил! Нет, он не умер.
— Так что же? Ну говори!
— Дело не стоит выеденного яйца! Парень заявил в полицию, а полиция желает знать, что это у тебя за молоток такой, который не оставил на голове жертвы никаких следов избиения…
Напряжение несколько разрядилось и Джерри с облегчением опустился на тахту.
— Но это еще не все, — продолжал Исаак. — Полиция желает знать, почему ты убежал из дому. Я ведь говорил тебе, что жену нельзя бросать, пока не получен развод. И пока не начнешь платить алименты. Может быть, все-таки самое разумное ночевать тебе дома.
— Возможно, ты и прав, Исаак, — сказал Джерри мрачно. — А почему бы мне и не умереть для разнообразия?..
— И вот Джерри Финн взял свой чемодан и ушел. Исаак проводил его на лестницу и здесь произнес следующее заключительное слово:
— Немножко дрянно это выглядит и с моей стороны, но я ничего не могу поделать. Ты не сердись. Заходи как-нибудь…
— Спасибо, Исаак. Мне очень жаль, что я разогнал твоих больных. Надо надеяться, ты все-таки проживешь как-нибудь.
Выйдя на улицу, Джерри инстинктивно проверил задний карман и убедился, что молоток при нем. Жизнь превращалась в правдивую повесть с плачевно банальным сюжетом: сбежавший муж возвращается домой и решает начать все сначала. Теперь, пожалуй, им надо спать, взявшись за руки, чтобы один не мог неожиданно ударить другого.
В воздухе было уже по-осеннему прохладно, так что дамы могли, не потея, носить свои новые модные меха. Лоточники, торговавшие в подъездах фруктами и сластями, стали расходиться по домам. Постовые полицейские проверяли, все ли двери магазинов надежно заперты. Ночные профессионалы улицы начинали заниматься своим бизнесом. Со всех сторон вырывались на улицу ароматы вареных сосисок и свежеиспеченного хлеба. Моряки торговали швейцарскими часами и биноклями. Какой-то пожилой господин продавал веселые открытки и книжки с картинками для взрослых, изданные в Буэнос-Айресе. Какой-то несчастный, единственным богатством которого было свободное время, пытался торговать большим спасибо и нищенской улыбкой. С приближением полуночи стоимость жизни повышалась, а честность падала.
Одна веселая Магдалина предложила Джерри свое общество, но окостеневший молодой супруг молча отверг ее предложение и направился к дому, на втором этаже которого была дверь с дощечкой: Джоан и Джерри Финн». Их имена еще стояли рядом, на одном уровне, в трогательном согласии… Маленькая семейная вывеска гласила о святом союзе, приметным знаком которого были маленькие круглые кольца: у жены был окольцован безымянный палец левой руки, а у мужа — карман.
Из-за двери слышался обычный голос каждого дома — голос радио. Джоан хотелось тишины, поэтому она включила радио и затихла. Джерри выдержал долгую паузу раздумья: войти или не входить? В конце концов он, точно свидетель, который ничего не помнит, смело отворил дверь и вошел. Чарльза уже не было, ибо он также занимался бизнесом преимущественно по ночам, и Джоан была дома одна. Брошенная жена не заметила прихода своего мужа, так как была поглощена самодеятельной хиропрактикой, требовавшей большой сосредоточенности. Джерри сунул чемодан за кушетку и, войдя в спальню, остановился в дверях, наблюдая за самостоятельными упражнениями своей ученицы. Это было очаровательно дикое зрелище, описать которое невозможно ни на одном языке. Для передачи его потребовался бы по крайней мере саксофон или аккордеон. Джоан лежала на полу; весь костюм ее составляли нейлоновые «трусики-одуванчик»; она разминала спину о маленький мячик, похожий на медный шар — украшение от старинной кровати; ее малюсенькая грудь ритмично вздрагивала-всякий раз, когда мяч попадал на больной позвонок. Удачное сопровождение для этого домашнего балета создавал купленный в рассрочку радиоприемник. Фрэнк Синатра сначала насвистывал известную пастушью мелодию, а потом запел последнюю рекламную новинку: «Любовь горит в груди у нас, как нефть компании „Техас“», слова Уилли Уильямса, мелодия Франца Листа в обработке Боба Смита. Джоан продолжала массировать спину и пела, помогая Фрэнку Синатре:
Милый, милый, милый черноглазик…
Брось меня в огонь любви отныне!
Поцелуй меня еще хоть разик,
Пой о скорости и о бензине…
Джерри бросился к приемнику и свел Франка Синатру на пианиссимо. Его грубый и немузыкальный поступок среди ночи пробудил Джоан к действительности. Женщина вскочила и возмущенно воскликнула:
— Джерри! Почему ты мешаешь петь Фрэнку Синатре? Я хочу выучить слова. Это прелестная песня, Джерри. И-зу-мительная!..
— Оденься, Джоан, — ответил муж бесцветным голосом. — Мне нужно поговорить с тобой.
Джоан надела туфли и жемчужное ожерелье и, перейдя к будничной прозе, начала извергать слова, которые невозможно было ни взвесить, ни сосчитать.
