Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник)
– Сиди уже, – сказал я строго, – не доводи людей до греха своей доступностью, пропойца. Давайте отсюда уходить, что ли. Шурши колготками, Кеша, за всех платишь!
Потом поехали в другое заведение для закрепления пробудившегося мачизма. Иннокентий Сергеевич и там не подкачал. Поковылял в темноту танцпола и минут через семь горделиво подвёл к нашему столику двух таких гренадёрш, таких! Выше его ростом. Бицепсы как у меня, но значительно чернее, значительно.
Я чуть ложечку не перекусил в четырёх местах. Б-ч уронил очки в тарелку.
– Я вычёркиваю тебя из состава нашей экспедиции, понял?! – безнадёжно прошептал я, выплёвывая часть ложечки. – Ты что сегодня творишь, юнга?! В какую Нигерию ты нас завёл?..
А через полчаса плясал с родственными мне здоровенными негритянками разнообразные танцы. Я непоследователен.
Инквизиторы
Во время утреннего уютного шторма выходил на берег, чтобы любоваться видами и кричать тучам слова, полные смысла и ритмических окончаний.
На берегу же увидел вместо ожидаемых разбитых кораблей и бушлатов в шипящей пене какую-то дикую прорву некрупных мясистых детей. На детях были надеты некие специальные сутаны с капюшонами. Были сутаны весёлых расцветок и со смыслом: крокодильчики, акулы, драконы. Но подавляющее большинство малышей скакало в радикально чёрных и синих сутанах-санбенито, с надутыми ветрами капюшонами.
Мудрая и тонкая улыбка коснулась всепонимающих губ моих. Настолько все эти карапузы были похожи на крошечных инквизиторов, прыгающих от радости и ликующих в прибое от ожидания скорого прибытия транспорта с долгожданными нераскаявшимися еретиками.
Малютки-инквизиторы гонялись друг за другом, повизгивая от перевозбуждения. Кричали на испанском. Захлёбывались морским ветром. Падали с размаху в воды. Закапывали для тренировки какую-то снулую блондинистую кальвинистку и втыкали в её песчаное тело затейливые палки и сучья. Одному разоблачённому еретику напихали полный рот песку.
Подарил детям зажигалку. «Для вечера!» – сказал и подмигнул мудро.
Паписты должны помогать друг другу везде.
Культурная программа
Вчера был ужален медузой.
Вернулось несколько подзабытое ощущение от удара крапивного веника по естеству.
Заплыл в океан, преследуя альбатроса. Давно интересуюсь этой птицей, ищу у неё ответы на ряд поставленных жизнью вопросов.
Заплыл в раже погони довольно далеко от берега. Медузу принял за пучок водорослей. Есть не стал, решил в этот раз равнодушно проплыть мимо.
Ожгло! И еще раз!
А все из-за того, что решил пофорсить перед не пойми кем – закатал на пляже байковые кальсоны выше колен. Чего обычно себе не позволяю, конечно.
Меры по спасению моему были предприняты всевозможные. Для начала группа товарищей, сбежавшихся на мой дельфиний вскрик в пене прибоя, предложили меня чуть ли не обоссать.
Из разумной осторожности, не вылезая из линии прибоя, отклонил.
Когда из прибоя выманили, обмазали какой-то аптекарской мазью, хотя Федюнин настаивал на своем первоначальном предложении. Он человек флотский, служил в ансамбле песни и пляски на Ледовитом океане, пропрыгав на карачках три года и три дня. Про медуз поэтому знает буквально всё.
Мазь помогла отчасти. Что-то распухло, что-то чесалось, все покраснело. Походка изменилась.
Поэтому моё традиционное предложение всем встречным женщинам: «Не желаете ли скоротать вечерок с двумя богобоязненными мужчинами? Угостите нас для начала водочкой, не пожалеете!» – воспринималось с неожиданным в этих краях испугом.
– Ты срываешь нам культурную программу… – пенял мне в тропической ночи Иннокентий.
Дети
Количество всяческих детей на острове таково, что удивительный факт, что все они чем-то похожи на меня, воспринимается не так остро, как следовало бы.
Все дети очень смышленые, удивительно активные. На всех опасных малютках отпечаток того, что их родители обладали абсолютно неисчерпаемым энтузиазмом и слабо заботились соблюдением расовой чистоты.
По всему видно, что на звук вскрываемой упаковки презервативов в ночные хибары врывается местная полиция и восстанавливает естественность отношений.
Шеломянь
Открывший для себя ром под названием «Ритуал», гармонично дополнивший открытое им чуть ранее восьмисполовиноюградусное пиво «Джудас», И. С. Федюнин вышел на новый виток своих пророчеств и чудесатостей.
Кеша теперь кудесничает в манере лаконизма. Вернувшись под утро в отведенную нам Господом конуру на пляже, кандидат юридических наук произнес весьма значительно всего лишь два слова:
– Шеломянь всюду.
Потом Кеша пытался произнести восклицательный знак, чтобы получилось: «Шеломянь всюду!» Но, поухав, просто развел руками.
Ветер шуршал в растопыренных пальмах.
Черепахи
Ночью меня возили смотреть на морских черепах.
А это значит, что я достиг известной степени святости. Не в кабак меня поволокли, не на пенную вечеринку… А к братьям нашим меньшим. Скоро буду, если так дело и дальше пойдёт, святым покровителем городского зоопарка, исповедником у бегемотов.
Или птицам начну проповедовать, подобно двум святым отцам – Франциску и Фёдору, разделяемым временем и расстоянием, но соединённым в моём сердце в сахарный комок постмодерна.
Осенил черепах с утёса своим благословением. Теперь у них всё наладится.
Черепахи живут тут не одни. При них кормится целая группа мордастых экологов. Обустроились здоровенные экологи отлично. Построено несколько добротных домиков, прячущихся в тени скалистого берега. В домиках живут экологи, охраняя черепах, которые живут в заливчике.
Меня и прочих гостей встретили очень радушно. Сразу предложили перекусить. Я опрометью ринулся к котлам и кастрюлям любопытствовать. Три вида меню. Я решил попробовать все три и ещё сбегал пару раз любезничать с барышней на раздаче индийских пирожков. Строил ей глазки и показывал губами, как едет поезд. В итоге так перевозбудились над цыплятами-тандури, что даже и не знаю теперь…
Прощаясь, фотографировались. Теперь у пакистанской разведки есть моя фотокарточка.
У каждой черепахи есть своё имя и журнал для записи всяческих черепашьих новостей. Я видел запись от 2 сентября с.г.: «…неоднократно пыталась выплыть за выставленное ограждение». Там же результаты взвешиваний и медосмотров.
Ещё у черепах есть паспорта. Не уверен, что они есть у каждого из виденных мною экологов. А у черепах тугаменты в полнейшем ажуре.
В маленьком бассейне плавала одинокая стремительная черепаха. Видно, что нарушала режим, не сотрудничала с администрацией. Потому как без лапы задней – рецидивистка. Экологи валили полученное узницей увечье на каких-то рыб-хищниц. Не знаю, не знаю, что это за рыбы-хищницы такие тут водятся. Решил надевать на всякий случай ещё одну пару плавательных трусов, в дополнении к брезентовым, тем, с двойной прострочкой. На случай подводного нападения. В дороге каждый сантиметр на вес золота. Мало ли как жизнь ещё сложится.
Пил какао с экологами в ожидании момента, когда черепахи начнут плескаться при луне. И остро переживал разнообразные ощущения. Вот, например, почему тутошние археологи, которые копают кикладскую цивилизацию, живут при кондиционерах, купаются в море, загорело беснуются в бассейнах, всё у них в фольге, ровно, чисто и весело, а моя бывшая коллега В. сейчас в Волгоградской области со своими палеолитическими раскопками загибается в пыли и дыму, оглохшая от взрывных работ, а из всех развлечений только тёрки с волго-донскими аборигенами о том-сём, ну, вы понимаете…
Или вот экологи эти самые, черепашистые, охраняют нужнейшую средиземноморскую тварь от исчезновения. В шортах-хаки, в фенечках валяют дурака на песке. А где-нить под Мурманском сейчас доедают комарики забытого в мухоморном болоте российского природоохранителя, запихнувшего было размокшую печеньку под противомоскитную сетку.
Тут база есть натовская, я её даже пофотографировал немного, смотрел на солдатиков тутошних. Вспоминал собственный опыт.
Суровые всё ж у нас края. Без ласки смотрит на нас родная земля. А всё ж, смотри-ка, поднялись, опоздавши к раздаче цивилизаций лет на пятьсот, рванули жилы, есть что предъявить.
У меня сосед – швед, живёт через два дома от меня, хороший человек 1925 года рождения. Мы с ним разговорились про женщин. Я всегда стремлюсь разговаривать на эту тему, она дисциплинирует. Сосед сообщил, что женился летом 42-го. И у меня машинально: «…в войну, что ли?» – сам себя за язык ухватил.
Какую войну?! Что мой сосед-швед про жизнь свою мне рассказать может такого интересного, дай ему Бог здоровья и матушку-аллилуйю за трапезой, если любая скучно сидящая на скамейке бабка у меня на родине мне такое расскажет, что только руками глаза закроешь и головой мотнёшь?..
Хотя нет, конечно, рассказать он мне может много чего интересного, просто у нас порог интересности очень завышен трагическими обстоятельствами. Мы вкуса к повседневности поэтому лишены. И с самоиронией не всё в порядке. Не потому, что не умеем, а просто обожжённые какие-то. Сосед мне станет рассказывать, как строил веранду в 44-м. И это будет чудный рассказ, абсолютно в мелвилловском духе, подробный, неспешный, без смысловых зазоров между предложениями, полированный руками рассказ трудолюбивого честного человека. А я обязательно вспомню что-то из услышанного: хаотическое, комканное, про то, как немцев из Острогожска выбивали три дня и мадьяр в снежном овраге стреляли. Пока там, значит, веранды…
