Стивен Ликок - Сумасбродные сочинения
— Определенно, кое-что с тех пор изменилось, — пробормотал я и вернулся к чтению.
«В городе немало увеселительных заведений. В просторном здании театра каждую субботу можно насладиться шекспировской пьесой или концертом духовной музыки. Жителей Нью-Йорка отличает любовь к развлечениям и поздний отход ко сну. Театры закрываются после девяти, а два превосходных ресторана и после десяти вечера готовы предложить своим завсегдатаям рыбу, макароны, компот из чернослива и прочие гастрономические изыски. Одеваются ньюйоркцы под стать своему веселому нраву. Если в других колониях мужчины носят черные и бурые костюмы, то ньюйоркцы часто щеголяют в коричневых, цвета табака и даже расцветки „перец с солью“. Наряды нью-йоркских дам столь же экстравагантны и разительно отличаются от неброских платьев жительниц Новой Англии. Словом, ньюйоркцы и их жены легко узнаваемы благодаря модной одежде, непринужденности и расточительности — за малейшую услугу они с готовностью раскошеливаются на два, три или даже пять центов».
«Боже милостивый! — подумал я. — Вон когда все началось!»
«Американский писатель, мистер Вашингтон Ирвинг, (не путать с Джорджем Вашингтоном!) великолепно облек дух города в литературную форму. Созданный им образ Папаши Никербокера столь правдоподобен, что не будет преувеличением назвать его воплощением Нью-Йорка. Обаятельного Папашу Никербокера можно лицезреть на прилагающейся к статье ксилографии, созданной специально для нашего журнала. Современные ньюйоркцы посмеиваются над фантазией мистера Ирвинга и называют Никербокера пережитком прошлого. Тем не менее сведущие люди не сомневаются: образ старого джентльмена, доброго, но вспыльчивого, щедрого, но экономного, беззаветно любящего свой город, навеки останется символом Нью-Йорка».
— Папаша Никербокер! — пробормотал я, погружаясь в дрему, убаюканный мерным раскачиванием вагона. — Сейчас бы его сюда, чтобы увидел великий город в его нынешнем обличии! С удовольствием показал бы ему современный Нью-Йорк!
Я дремал и фантазировал до тех пор, пока мерный стук колес не слил обрывочные образы воедино. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, кружились Папаша Никербокер — Папаша Никербокер — Баттери-парк — Баттери-парк — горожане, прогуливающие с женами, но вскоре я уснул и проснулся лишь от гула Грэнд-сентрал: поездка закончилась.
На перроне меня ждал — кто бы вы думали?! — Папаша Никербокер собственной персоной! Не знаю, как это случилось: благодаря моей странной галлюцинации или другому чуду, но прямо передо мной стоял, приветственно протягивал руки и улыбался сам Папаша Никербокер, воплощенный дух Нью-Йорка.
— Невероятно! — выпалил я. — Только что читал о вас в книге, мечтал встретиться с вами и показать Нью-Йорк.
— Показать мне Нью-Йорк? — весело засмеялся старый джентльмен. — Сынок, я же здесь живу!
— Но ведь это было много лет назад, — напомнил я.
— Я и сейчас здесь живу, — заявил Папаша Никербокер. — Давай, лучше я покажу тебе город! Стой, зачем нести чемодан самому? Сейчас разыщу мальчишку, пусть попросит кого-нибудь из слуг прислать носильщика.
— Что вы, я сам! Он же легкий!
— Мой дорогой друг, — начал Папаша Никербокер, с небольшим, как мне показалось, раздражением, — подобно другим жителям Нью-Йорка, я прост, демократически настроен и лишен предрассудков. Но, если речь о том, чтобы нести чемодан перед всем городом, я почти… — стариковские глаза затуманились, — почти двести лет назад сказал Петеру Стьювесанту, что лучше повешусь. Это же моветон! Это несовременно! — Папаша Никербокер жестом подозвал грузчиков. — Ты возьмешь чемодан этого джентльмена, — скомандовал он, — ты — газеты, а ты зонт! Вот вам по четвертаку… Пусть один из вас показывает дорогу к такси!
— Вы не знаете, где стоят такси? — полушепотом спросил я.
— Разумеется, знаю, но предпочитаю, чтобы к такси меня вел слуга. Да и не один я: самостоятельно ориентироваться в людном месте сегодня считается дурным тоном.
Папаша Никербокер схватил меня за руку и зашагал по перрону. И походка, и манеры в целом выглядели престранно: в них одновременно сквозили и энергия молодости и немощь маразматика.
— Садись в то такси, живо! — велел он.
— Может, лучше пешком? — робко предложил я.
— Исключено! — покачал головой старик. — До нужного нам места целых пять кварталов!
Устроившись на заднем сиденье, я еще раз оглядел своего спутника, теперь внимательнее. Передо мной был определенно Папаша Никербокер, но разительно отличающийся от героя моих фантазий о временах Сонной Лощины. Широкополый сюртук преобразилось и кроем скорее напоминал расклешенный плащ, столь популярный среди молодых нью-йоркских щеголей. Треуголку Папаша так лихо заломил на бок, что она выглядела точь-в-точь как касторовая шляпа, а массивная палка, которую он носил в древние времена, переродилась в трость с изогнутой ручкой, как у сегодняшних бродвейских бездельников. Тяжелые башмаки с массивными пряжками тоже исчезли, сменившись остроносыми лаковыми туфлями. Папаша задрал ноги на сиденье напротив — было видно, что туфлями он гордится безмерно. Вот он перехватил мой устремленный на туфли взгляд.
— Они для фокстрота, — пояснил Папаша Никербокер. — Старые башмаки никуда не годились. Сигарету не желаешь? У меня армянские, но, может, тебе по душе гавайские или нигерийские? Так, куда сначала поедем? — осведомился он, когда мы оба закурили, — слушать гавайскую музыку? Танго танцевать? Коктейли пить?
— Знаете, Папаша Никербокер, больше всего мне бы хотелось…
Он оборвал меня на полуслове:
— Смотри, какая красотка! Вон та высокая блондинка! Мне только блондинок подавай! — Он причмокнул губами. — Бог свидетель: с каждым веком жительницы Нью-Йорка становятся все красивее. О чем ты говорил?
— Знаете, Папаша Никербокер… — снова начал я, но он снова перебил.
— Мой юный друг, я попросил бы не звать меня Папашей Никербокером!
— Это из уважения к вашему почтенному возрасту, — проблеял я.
— К моему возрасту? К моему почтенному возрасту? Ну, это как сказать… Сколько мужчин моего возраста танго каждый вечер танцуют! Пожалуйста, зови меня просто Никербокером, или даже Никки. Почти все друзья зовут меня Никки. Так в чем дело?
— Больше всего мне бы хотелось найти тихое место и побеседовать о былом.
— Отлично, — кивнул Никербокер, — именно в такое место мы сейчас направляемся. Только представь: тихий ужин, отличный тихий оркестр. Гавайский, но тихий, и девочки, — он снова причмокнул губами и ткнул меня локтем. — Девочки целыми стаями. Любишь девочек?
— Знаете, мистер Никербокер, вообще-то… — неуверенно начал я, но старик захихикал и снова ткнул меня в бок.
— Ну конечно любишь, кобель ты эдакий! — усмехнулся он. — Мы все их любим! Признаюсь, сударь мой, я вообще за ужин не сажусь, если рядом нет девочек. Люблю, чтобы они вились, порхали вокруг меня.
Такси остановилось, и я собрался открыть дверь и выйти, однако Папаша Никербокер схватил меня за руку и выглянул в окно.
— Подожди, подожди! — прошипел он. — Сейчас попросим кого-нибудь расплатиться! Пятьдесят центов за меня любой знакомый отдаст. Платить за себя — моветон. Вот, этот точно раскошелится!
Через минуту мы вошли в большой ресторан и оказались среди блеска и суматохи нью-йоркского бомонда за ужином. Желтолицые музыканты в гавайских костюмах играли на укулеле какую-то дикую мелодию, которая не заглушала, а скорее подчеркивала доносящийся отовсюду гул голосов и лязг посуды. Мужчины в смокингах и женщины в декольтированных платьях всех цветов радуги сидели за столиками, пускали к потолку клубы сизого дыма и пили пестрые коктейли из бокалов на тонких ножках. На маленькой сцене в углу зала скакали танцовщицы кабаре, но на них практически никто не смотрел.
— Ха-ха, чудо, а не ресторан! — восторженно проговорил Папаша Никербокер, когда мы устроились за столиком. — Вот это красотка! Ты только посмотри на нее! Или тебе больше по вкусу томная брюнетка, что сидит рядом?
Мистер Никербокер обводил взглядом обеденный зал, глазел на женщин с явной бесцеремонностью и маразматическим вожделением. Я сгорал от стыда, но остальным, похоже, было все равно.
— Ну, какой коктейль желаешь? — спросил мой спутник. — На этой неделе здесь подают новый, называется «Фантан» по пятьдесят центов за порцию. Закажешь его? Отлично! Два «Фантана»! А есть что будешь?
— Можно порцию холодной говядины и пинту светлого пива?
— Говядина! — презрительно скривился Никербокер. — Дружище, говядина стоит всего пятьдесят центов! Закажи что-нибудь приличное: омара по-ньюбургски или нет, лучше филе бурбон а-ля что-нибудь. Не знаю, что угодно, только, ради бога, сударь, не дешевле трех долларов за порцию!
