Артур Дойл - Литературная смесь
Дойдя до этого места, Дефо заметил, что, по его мнению, он дал повести прекрасное начало и теперь вправе препоручить ее продолжение декану Свифту. Свифт, правда, попытался было заупрямиться, утверждая, что сейчас он чувствует себя настолько же не в своей стихии, как юный Киприан Овербек, — но все-таки продолжил:
— В течение двух дней корабль беспомощно дрейфовал по морю, а я одновременно пребывал в превеликом опасении, что возобновится шторм, и во все глаза смотрел по сторонам, надеясь увидеть своих недавних спутников. На третий день к вечеру я, к крайнему моему удивлению, заметил, что корабль подхватило очень сильное течение, стремительно влекущее его на норд-ост то носом, то кормою вперед, а иногда даже боком, подобно крабу, со скоростью, которую я определил в пределах от двенадцати до пятнадцати узлов в час, не меньше. Это продолжалось несколько недель, пока однажды утром, к своей невыразимой радости, я не увидел по правому борту остров. Течение, однако же, несло меня мимо, причем кормой вперед, и не видать бы мне острова, если бы я не изловчился поставить бом-кливер так, чтобы повернуть нос корабля к земле. Сделав это, я уже безо всякого труда установил шпринтов, лисель и фок, взял на гитовы фалы со стороны левого борта и повел судно курсом право руля, ибо ветер дул норд-ост-ост-ост. Помочь мне во всем этом было некому, так что пришлось обойтись без помощи.
При описании этого морского маневра я заметил, что Смоллетт, не таясь, широко усмехнулся[10], а сидевший несколько поодаль джентльмен в офицерском мундире военно-морского флота — если не ошибаюсь, капитан Марриет[11], — проявил чувства, близкие к панике. Не обращая на них внимания, Свифт продолжал:
— Так я выбрался из течения и сумел подойти к берегу на расстояние в четверть мили. Несомненно, я мог бы еще больше сократить расстояние, заложив другой галс, — но, будучи исключительно превосходным пловцом, решил, что скорее доберусь к берегу вплавь, ибо судно почти наполовину погрузилось в воду. Сперва мне оставалось лишь предаваться догадкам, обитаем этот открытый мною остров или нет; но, приблизившись к нему, я был поднят большой волной и с гребня ее увидел на берегу множество фигур, которые, по-видимому, наблюдали за моим судном, а теперь уже и за мной. Моя радость, однако же, значительно уменьшилась, когда, подплывая к берегу, я увидел, что эти фигуры оказались вовсе не человеческими. Передо мною было большое стадо различных животных, которые ранее стояли группами сообразно своим видам, сортам и породам, но теперь поспешили к воде, мне навстречу. Едва я поставил ногу на песок, как был окружен нетерпеливой толпой оленей, собак, кабанов, буйволов и других животных, причем ни одно из этих четвероногих созданий не выказывало ни малейшего страха по отношению ко мне или к своим соседям. Напротив, все они были охвачены общим чувством живейшего любопытства, которое, похоже, в некоторой степени умерялось чувством отвращения.
— Последнее приключение Гулливера, — шепнул Лоренс Стерн своему соседу. — Называется «Путешествие в страну холодных закусок в качестве основного блюда».
— Что вы сказали, сэр? — очень сурово вопросил декан, от которого, по-видимому, не укрылось это замечание.
— Мои слова были обращены не к вам, сэр, — ответил Стерн, взглянув на Свифта не без робости.
— От этого они не стали менее дерзкими, — возвысил голос декан. — Не сомневаюсь, твое преподобие: дай тебе волю, ты охотно сделал бы из этой повести очередное «Сентиментальное путешествие» и проливал бы горькие слезы над тушей каждого дохлого осла, что валяется на пути главного героя! Хотя, по чести, я забыл: право же, не стоит порицать тебя за то, что ты оплакиваешь свою родню!
— Это все же лучше, чем поступаете вы, сэр, вываляв героя в нечистотах йеху и позабыв его отмыть! — запальчиво возразил Стерн, и, конечно, не миновать бы рукоприкладства, но тут вмешались остальные и развели участников ссоры.
В результате декан, пылая гневом, отказался продолжать повествование, но Стерн тоже самоустранился, с презрительной улыбкой заметив, что не желает насаживать хороший клинок на дурную рукоятку. После этих слов ссора чуть не разгорелась снова, однако, к счастью, быстро вмешался Смоллетт, продолжив рассказ в третьем лице вместо первого:
— Наш герой, будучи сильно встревожен этим странным приемом, недолго думая, опять бросился в море и вернулся на свое судно, свято убежденный: худшее, что могло ему угрожать со стороны стихий — безделица в сравнении с опасностью сего таинственного острова. Как станет ясно уже на этой странице, он принял верное решение, ибо еще до наступления ночи нашего Киприана подобрал британский военный корабль «Молния», что возвращался из Вест-Индии, где «Молния» входила в состав флота, бывшего под командованием адмирала Бенбоу. Молодой Уэллс, малый статный, речистый и смелый, сразу же был принят в команду, получив место офицерского ординарца, в качестве какового он приобрел большую популярность благодаря непринужденной манере держаться и мастерству устраивать презабавные проделки, коими он славился всю жизнь.
Меж старых морских волков, составлявших команду «Молнии», наиколоритнейшей фигурой являлся мистер Джедедия Якорьлапп, старшина абордажной команды. Наружность его оказалась до того примечательна, что немедленно привлекла внимание нашего героя. Этот Якорьлапп был просоленный на всех морских ветрах громила лет пятидесяти от роду, загоревший, как негр, и столь могучего роста, что, когда он шел по пространству между палубами, ему приходилось сгибаться почти вдвое. Однако же куда поразительнее была другая особенность, на всей «Молнии» присущая только Джедедии Якорьлаппу: еще в бытность его подростком какой-то недобрый шутник взялся сделать ему татуировку на физиономии — и в результате украсил всю ее дополнительными глазами, причем изображены они были с таким удивительным искусством, что даже на близком расстоянии не сразу удавалось отыскать настоящие глаза между столькими поддельными. Вот на этом в высшей степени бросающемся в глаза типе наш Киприан и решил испробовать свои способности к розыгрышам, тем более что вскоре прослышал: грозный абордажных дел мастер, во-первых, крайне суеверен, а во-вторых, женат, причем его супруга, проживающая в Портсмуте, обладает достаточно крутым нравом, дабы держать своего благоверного в состоянии смертельного ужаса. Итак, Киприан первым делом раздобыл одну из овец, которых держали на корабле для офицерского стола, и, влив ей в пасть кружку рома, привел ее в состояние крайнего опьянения. Затем он перенес несчастное животное в закуток, где располагалась койка Якорьлаппа, и с помощью нескольких молодых сорвиголов, разделявших его пристрастье к опасным шуткам, облачил овцу в высокий ночной колпак и рубаху, да к тому же покрыл ее одеялом.
Когда старшина возвращался с вахты, наш герой поджидал его возле входа в каюту, изобразив на лице крайнее волнение.
— Мистер Якорьлапп, — сказал он. — Возможно ли это? Я хочу сказать — что ваша жена находится сейчас на корабле?
— Жена?! — взревел изумленный моряк. — Ты, швабра бледнолицая, что ты такое несешь?
— Если ее здесь нет во плоти, стало быть, это ее дух, — заявил Киприан, мрачно покачивая головой.
— Дух? Здесь?! Как, черт возьми, ее плоть или дух может попасть на корабль?! Ну, малый, у тебя, похоже, паруса вовсе снесло и грот-мачту завалило! Моя Полли, чтоб ты знал, носом и кормой пришвартована в Портсмуте, стало быть, до нее сейчас побольше двух тысяч миль!
— Слово даю на отсечение, — сказал наш герой с пресерьезнейшим видом. — Не более чем пять минут назад я видел, как из вашей каюты выглядывала женщина.
— Так точно, мистер Якорьлапп, — подтвердили его слова остальные заговорщики. — Мы все ее видели! Здоровенная такая шхуна крепкой постройки, и носовой иллюминатор по правому борту задраен наглухо!
— Оно и вправду, — признал Якорьлапп, уверенность которого была поколеблена согласным хором свидетельских показаний, — у моей Полли правый иллюминатор вышиблен вдребезги: работа долговязой Сью Уильямс из Гарда. Но ежели она здесь, так я должен ее видеть, будь там она хоть дух, хоть живое мясо и кости.
Сказавши это, достойный мореход неверными шагами двинулся к каюте: в большом смущении и дрожа всем телом, зато выставив перед собой горящий фонарь. Случилось, однако же, что несчастная овца, которая ранее спокойно спала во хмелю, именно в этот миг пробудилась. Увидя себя в таком необычном положении, она выскочила из койки и, отчаянно блея, напролом бросилась к двери. При этом передвигалась она скорее кругами, подобно бригу, попавшему в торнадо: отчасти из-за опьянения, а отчасти потому, что путалась в длинной рубахе. Когда Якорьлапп увидел это загадочное явление, стремительно несущееся на него, он вскрикнул и упал навзничь, полностью убежденный: перед ним гостья с того света — тем более что шутники поспешили увеличить эффект, разразившись замогильными стонами и воплями.
