Анатолий Горло - Храм Диониса
Лизавета выпрямилась, голос ее затвердел:
— Да какое ему дело до наших правнуков?
— Вот и я говорю, — подхватил Дионис, — чего ты нас на посмешище перед потомством выставляешь? Да если захочу, я такой дом отгрохаю, не дом, а этот… настоящий храм!
— Вот именно!
— Так что будем того, — Дионис махнул рукой, — строиться.
У жены округлились глаза: не ослышалась ли?
— Ты, Лизавета, на меня не пялься, — ласково сказал старик, — ты лучше подмети, а то как в свинарнике.
И он пнул ногой отбитое поросячье рыло.
В ворота Калалбов задним ходом въехал самосвал. Кузов накренился, и во двор посыпались глыбы белого известняка. К куче подошли старики.
— Хороший камень, — сказал Дионис.
— Дорогой больно, — посетовала жена. К ним приблизился водитель Бузилэ:
— Ну как, мош Дионис, нравится? Красавец, а не камень! Из такого только крепости строить.
Он ударил носком ботинка одну из глыб — она развалилась на две равные части. У стариков вытянулись лица. Бузилэ довольно хмыкнул:
— И что самое смешное, колется точно пополам.
Чтобы проверить свою гипотезу, он снова замахнулся ногой, но в это время над селом раздался трубный глас:
— Водителю Бузилэ срочно явиться в правление! Повторяю, бывшему водителю Бузилэ срочно явиться в правление!
— Ну вот, завел долгоиграющую, — с досадой сказал водитель, глядя поверх деревьев на вершину холма. — Ладно, я двину. Вторую ходку сделаю, когда стемнеет.
— Как же ты ее сделаешь, касатик, — растерялась
Лизавета, — если он тебя бывшим назвал? Бузилэ весело сверкнул зубами:
— Что самое смешное, он меня уже второй год так обзывает, запугать хочет. А я не из пугливых, мне все одно, где баранку крутить.
И он направился к кабине, напевая:
— Наш адрес — не дом и не улица, наш адрес — Советский Союз!
Самосвал заурчал и выкатил за ворота. Мош Дионис поднял тяжелый камень и заковылял к сараю. Над селом прокатилось:
— Мошу Дионису немедленно явиться вправление! Повторяю…
Старик повернулся и, не выпуская из рук камня, закричал в сторону холма:
— Ну что тебе надо? Что ты людям покою не даешь?
— Не ори, — сказала Лизавета, — он тебя все равно не слышит. Переоденься и ступай к нему. Оф, не нравится мне все это, Дионис!
Кроме Апостола в кабинете сидел молодой архитектор. Страшно скрипя ботинками, к столу подошел мош Дионис. Он был в темном выходном костюме, в котором чувствовал себя, как рыцарь в доспехах. Не здороваясь и не ожидая приглашения, старик грузно опустился на стул для посетителей. Попытался закинуть ногу за ногу, не получилось — мешал стол. Он покосился на архитектора: что за птица? Затем свинцовым взглядом остановился на председателе:
— Ну что тебе надо, Гриша?
Апостол устало переглянулся с архитектором, мол, видишь, с кем приходится иметь дело, и, стараясь быть предельно вежливым, тихо спросил старика:
— Ты что там затеял, мош Дионис?
Тот тоже решил не терять хладнокровия:
— Да вот, строиться думаю.
— Как строиться?
— Потихоньку, Гриша, по-стариковски.
Апостол откинулся на стуле и, растягивая слова, чтобы ненароком не взорваться, начал:
— Мош Дионис, голубчик, я же тебе объяснил, что в соответствии с планом…
— С генеральным планом, — уточнил архитектор и поднял вверх указательный палец.
— С генеральным планом, — продолжал Апостол, — твой дом подлежит консервации, как памятник этого…
— Как этнографический памятник, — подсказал архитектор.
— А посему, — голосом спящего вулкана вещал Апостол, — никаких строек, достроек, надстроек, перестроек…
— Даже текущий ремонт, — подхватил архитектор, тыча пальцем в потолок, где виднелись разводы от дождя, — в вашем доме будет производить спецбригада реставраторов.
— Теперь тебе понятно, мош Дионис? — тоскливо спросил Апостол.
Статик кивнул.
— Что тебе понятно?
— Что ты, Гриша, задумал мой род опозорить, да ничего у тебя не выйдет.
Апостол грохнул кулаком по столу и застонал: в ребро ладони вонзилась невесть откуда взявшаяся кнопка…
— Какой род? — воскликнул архитектор. — Что он несет?!
Мош Дионис не удостоил его взглядам:
— Его можно понять, нездешний ин, не знает, кто такие Калалбы. А ты, Гриша, на моих глазах рос. Ты еще, не в обиду тебе будет сказано, в постели такие узоры выводил, — он ткнул пальцам в дождевые разводы на потолке, — когда мы артель нашу создавали. И что же теперь получается? Повесили нас с Лизаветой на доску «Они были первыми», а на деле выходит, что мы последние? Все село, стало быть, застроится на новый манер, а мой дом, как паршивая овца, останется?
Апостол сидел, остервенело смазывая ребро ладони пятипроцентным раствором йода. Архитектор кружил по кабинету, держа наперевес футляр с генпланом.
— Помру я, — голос старика дрогнул, — спросят люди добрые, глядя на мой домишко: это что же за голодранец там жил? А им скажут: Дионис Калалб. Нет, Гриша, позорить себя и род свой я не дам.
— Кошмар, — нервно хихикнул архитектор.
— Ладно, — Апостол закрыл походную аптечку, убрал в стол. — Квартиру с удобствами ты не хочешь. Давай мы тебе новый участок выделим, за водокачкой. С сельсоветом я договорюсь. Там хоть дворец воздвигай.
Старик поднялся:
— На окраину хочешь выселить? Меня, потомственного чукурянина? — он задыхался от негодования. — Не в обиду тебе будет сказано, гробокопатель ты, Гришка, а не председатель.
Невыносимо скрипя ботинками, мош Дионис вышел из кабинета, едва не сбив с ног подвернувшегося архитектора.
— Ужасный человек, — сказал архитектор, — надо что-то делать!
Апостол мысленно посчитал от десяти до одного, выдохнул воздух и предложил:
— Может, махнем в сауну? Месяц как построил, а все не могу выбраться. Носишься как проклятый с утра до вечера и тебя же потом последними словами…
Он поднял кулак, чтобы снова ударить по столу, но вовремя остановился: настольное стекло опять было усеяно кнопками…
Апостол взглянул на потолок: дождевое пятно с отвалившейся местами штукатуркой находилось как раз над столом. Он вскинул по привычке морской бинокль и увидел вокруг пятна кнопки и следы от кнопок.
Спаренные мегафоны были не только на председательской «Волге», но и на фасаде колхозного правления.
— Строителя Филиппа прошу срочно явиться в правление! Повторяю, бывшего строителя Филиппа… — разнеслось над селом.
…Перед Апостолом навытяжку, правда, немного» покачиваясь взад-вперед, стоял Филипп и преданно смотрел в председательские глаза.
— Твоя работа? — Апостол сунул ему под нос ладонь с кнопками, тыча другой рукой в потолок.
— Так точно, — отворачивая лицо чтобы не дохнуть на председателя, бодро ответил тот. — Сделано в порядке эксперимента.
— Что еще за эксперимент?
— Вы приказали, товарищ, председатель, срочно починить потолок. Нужно было заменить прогнившую дранку. На складе дранки не оказалось, но зато мы нашли несколько ящиков с канцелярскими кнопками. Было решено использовать их в качестве дранки и арматуры одновременно, — четко, по-военному, хотя и продолжая легко покачиваться, отрапортовал Филипп.
— Кем решено? — устало молвил Апостол.
— На бригадном собрании. Тайным голосованием. Я был за. Петрашку не было. Мереакре воздержался.
Встретив взгляд архитектора, Апостол развел руками, вот, мол, какая у меня демократия, и ничего тут не поделаешь. Филиппу сказал:
— Надо было и тебе воздержаться, раз дранки нет. Не зверь же я, в конце концов, вошел бы в положение…
— Дело не в вас, товарищ председатель, — Филипп жалобно заглянул ему в глаза. — Руки по мастерку истосковались, который месяц уже стоим, бута нет, котельца нет, дерева нет…
— Ладно, Филипп, ступай, — Апостолу осточертели эти жалобы.
Тот твердой военной походкой подошел к двери, открыл ее: оказалось, что это дверь шкафа, где висел дождевик председателя. Филипп козырнул плащу, закрыл дверь и той же подчеркнуто трезвой походкой вышел из кабинета.
— Вот так, архитектор, — уныло сказал Апостол, — у государства стройматериалов нет, у колхоза нет, у сельсовета нет, а все строятся. Даже те, кто на ладан дышит. Загадка века.
Мош Дионис лежал в постели в уже знакомой нам позе нездешнего обитателя: пятки вместе, носки врозь, руки крестом на груди. Однако, судя по вздымавшейся груди, его обуревали вполне земные страсти.
…Горит дом Калалбов, полыхает ярким пламенем. Суетятся пожарники с лестницами и брандспойтами,, полураздетые люди передают по цепочке ведра с водой и песком. Трещит, рассыпая искры, камышовая крыша. А он, Дионис Калалб, стоит поодаль, скрестив руки на груди, и смотрит на свой дом, как смотрел Наполеон на горящий Московский Кремль…
— Может, фельдшера позвать, Дионис? — слышится голос Лизаветы.
…Дионис с Лизаветой лежат в глубине виноградника. На фоне ночного неба виднеется их дом. Дионис зажигает спичку и подносит к концу бикфордова шнура. В ночной тишине слышится удаляющееся шипение. Раздается взрыв, и дом взлетает, рассыпаясь на составные части.
