Пелам Вудхаус - Любовь на фоне кур
— Я подумывал отправиться куда-нибудь, где можно поиграть в гольф, — сказал я нерешительно.
— В таком случае Комбе-Регис самое для тебя место. Прямо-таки заповедник гольфа. Битком набит наилучшими игроками. Бросишь кирпич и обязательно угодишь в чемпиона-любителя. Прекрасное поле на вершине холма менее чем в полумиле от фермы. Захвати свои клюшки. Сможешь играть во второй половине дня. Серьезную работу будешь делать утром.
— Знаешь, — сказал я, — во всем, что касается домашней птицы, я ни бум-бум. Моих знаний хватает, чтобы протянуть руку за сухарным соусом, когда я вижу одну из них на тарелке перед собой, но и только.
— Превосходно! Тебя-то нам и надо. Ты будешь вкладывать в работу ум, не замутненный теориями. Тобой будет руководить только свет твоего интеллекта. А его у тебя хватает с запасом. Этот твой роман демонстрирует интеллект необычайной мощи, во всяком случае, до того места, где подлюга в киоске помешал мне читать дальше. Куровода-профессионала я не допустил бы на ферму, даже если бы он за это заплатил. Обратись он ко мне, я ему откажу. Естественный интеллект, вот что нам требуется. Итак, значит, я могу на тебя рассчитывать?
— Ну, хорошо, — сказал я медленно. — Очень любезно с вашей стороны пригласить меня.
— Из чисто деловых соображений, малышок, чистейше деловых. Итак, заметано. Поезд одиннадцать двенадцать с Ватерлоо. Смотри, не опоздай. Высматривай меня на перроне. Если я тебя увижу первым, то крикну.
Глава III
ВОКЗАЛ ВАТЕРЛОО, КОЕ-КАКИЕ ПОПУТЧИКИ И ДЕВУШКА С КАШТАНОВЫМИ ВОЛОСАМИ
Суровая строгость вокзала Ватерлоо без десяти минут одиннадцать, когда я прибыл туда ловить поезд на Комбе-Регис, заметно смягчилась благодаря некоторым проблескам солнца и деловитой суете на перронах. Носильщик забрал мой саквояж, сумку с клюшками для гольфа и назначил мне свидание На перроне номер шесть. Я купил билет и пролавировал к газетному киоску, где для повышения сбыта громким и проникновенным голосом осведомился, не располагают ли они экземпляром «Маневров Артура» Джереми Гарнета. Услышав, что они им не располагают, я укоризненно поцокал языком и порекомендовал заказать побольше экземпляров, так как спрос обещает быть огромным, а затем потратил пару шиллингов на журнал и кое-какие еженедельники. После чего, имея в запасе десять минут, отправился на поиски Укриджа.
Я обнаружил его на перроне номер шесть. Поезд одиннадцать двенадцать уже подали, и тут же я увидел, что мой носильщик прокладывает ко мне путь с саквояжем и сумкой, полной клюшек для гольфа.
— А вот и ты! — мощно провозгласил Укридж. — Молодец. Думал, ты обязательно опоздаешь.
Я обменялся рукопожатием с улыбающейся миссис Укридж.
— Я наметил купе и занял два угловых сиденья. Милли поедет в соседнем. Не любит в поездах табачного запаха. Надеюсь, в купе мы будем вдвоем. Сегодня здесь чертовски много народу. С другой стороны, чем больше в мире людей, тем больше яиц мы сможем продать. Я кишками чую, что все эти субчики — закоренелые яйцееды. Залезай, сынок. Я только провожу женушку в ее купе и сразу назад к тебе.
Я вошел в купе и остановился у двери лицом наружу в слабой надежде предотвратить вторжение попутчиков. Затем внезапно втянул голову внутрь и сел. В мою сторону направлялся пожилой джентльмен в сопровождении прелестной девушки. Нет, это был не тот тип попутчиков, которых я тщился отпугнуть. Девушку я заметил еще возле касс. Она ждала в стороне от очереди, пока пожилой джентльмен мужественно боролся за право приобрести билеты, вот почему у меня было достаточно времени, чтобы ее разглядеть. И я поспорил сам с собой, какой эпитет больше подходит к ее волосам — светло-каштановые или золотистые. В конце концов я решил в пользу каштановых. Мои глаза встретились с ее глазами всего один раз и только на миг. Они могли быть голубыми, они могли быть серыми. Уверенности у меня не было. Жизнь изобилует такими проблемами.
— Тут, мне кажется, достаточно свободно, милая Филлис, — сказал пожилой джентльмен, подходя к двери купе и заглядывая внутрь. — Ты действительно не против купе для курящих?
— Нет, папочка, нисколько.
— Ну, так я думаю… — сказал пожилой джентльмен, входя.
Его интонации указывали на ирландца. Нет, ничего похожего на диалект. Никаких типичных словечек. Однако общее впечатление создавалось ирландское.
— Отлично, — сказал он, садясь и вынимая портсигар.
Суета на платформе до этой минуты возрастала постепенно, но тут паровоз запыхтел, возникло ощущение, что поезд вот-вот тронется, и возбуждение толпы достигло предела. По перрону разносились пронзительные крики. Растерянные овцы поодиночке и повзводно метались взад и вперед, жаждущие заглядывали в двери в чаянии свободного места. Визгливые голоса приказывали неведомым «Томми» и «Эрни» не отходить от «тетеньки». В тот момент, когда вернулся Укридж, раздалось sauve qui peut[1] обезумевших железнодорожных толп — там и сям загремело наводящее ужас «Сюда! Сюда скорее!», и в следующую минуту купе заполнила лавина разгоряченных человеческих фигур.
В составе новоприбывших значились пожилая дама, откликавшаяся на «Тетеньку», очень дородная и облаченная в серое альпаковое платье, плотно прилегавшее к коже; затем отрок по имени Альберт, дитя, видимо, не слишком солнечного нрава; еще племянница лет двадцати, плотного сложения, словно бы относящаяся к жизни с глубокой апатией, а также парочка прихвостней и верных служителей. Укридж проскользнул в свой угол, ловко обойдя Альберта, было рванувшегося туда. Некоторое время Альберт взирал на него упорно и с упреком, затем опустился на сиденье рядом со мной и начал жевать что-то попахивающее анисом.
Тетенька тем временем распределяла свой солидный вес поровну между ногами ирландского джентльмена и ногами его дочери, высовываясь в окно и беседуя с приятельницей, дамой в соломенной шляпе и папильотках, окруженной тремя чумазыми шалунишками. Большая удача, сообщила она, что они успели на поезд. Согласиться с ней я никак не мог. Девушка с каштановыми волосами и глазами, которые не были ни голубыми, ни серыми, переносила тяжкое испытание, заметил я, с ангельской кротостью. Она даже улыбнулась. Случилось это, когда поезд вдруг тронулся, дернув состав, и Тетенька, отброшенная назад, села на пакет с пищей, который Альберт расположил на сиденье рядом с собой.
— Нескладуха! — заметил Альберт сдержанно.
— Альберт! Не смей так говорить с Тетенькой!
— А чего она плюхается на мой пакет? — осведомился Альберт колко.
Возник спор, что ни в малейшей мере не повлияло на жевательные способности Альберта. Аромат аниса становился все более и более дурманящим. Укридж раскурил сигару, и я понял, почему миссис Укридж предпочитала путешествовать в другом купе, ибо
И, празднуя успех, достал сигару он из тех,
Курить которые под силу лишь ему.
Я украдкой бросил взгляд через купе выяснить, как девушка переносит сочетание двух таких зол, и обнаружил, что она начала читать. Затем, когда она положила книгу, чтобы посмотреть в окно, я с дрожью, которая прокатилась вниз по моему позвоночнику, будто струйка теплой воды, увидел, что читала она «Маневры Артура». Я ахнул. Чтобы девушка выглядела такой прелестной и притом обладала редчайшим интеллектом, который помог ей выбрать для чтения меня… это выглядело почти сверхчеловеческим сочетанием двух высших степеней качества. И с еще большей истовостью я проклял в сердце своем этих назойливых наглецов, которые атаковали купе в последнюю секунду и навеки погубили мой шанс познакомиться со столь изумительной девушкой. Если бы не они, мы могли бы представиться друг другу в первые же полчаса. А чем мы оказались? Воспетыми поэтом Лонгфелло кораблями, что, встретясь в ночи, обменялись гудками! Она сойдет на каком-нибудь чертовом полустанке и исчезнет из моей жизни прежде, чем я успею сказать ей хоть слово.
Тетенька меж тем, потерпев полное фиаско в словесной стычке с Альбертом, который в словопрениях продемонстрировал мастерство будущего члена парламента от лейбористской партии, подкреплялась бутербродами с мясом. Племянница расправлялась с сосисками, запеченными в тесте. Атмосфера в купе слагалась из коктейлей разнообразных запахов, среди которых пальма первенства принадлежала сигаре Укриджа, теперь раскочегаренной вовсю.
Поезд мчался вперед, к морю. День стоял жаркий, и купе начала окутывать теплая истома. Укридж бросил окурок сигары и теперь сидел, откинувшись, открыв рот и закрыв глаза. Тетенька, все еще крепко держа обкусанный сегмент бутерброда с мясом, тяжело дышала и покачивалась с боку на бок. Альберт и племянница дремали. Челюсти Альберта систематически работали даже во сне.
— Что ты читаешь, девочка? — спросил ирландец.
