Василий Шукшин - До третьих петухов
– Чего, чего… Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
– Да как свести-то, как?
– Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
– Не кинем, Ванюшка, – заговорила ласково дочь Бабы-Яги. – Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
Тут наш Иван пошёл тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.
– Это не просто – заговорил он – это надо состав делать…
– Ну и делай!
– Делай, делай… А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться…
– Давай так, – заволновалась Баба-Яга, – слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца.
Иван призадумался.
– Быстрей! – заторопилась усатая дочь. – А то Горыныч войдёт.
Тут и Иван заволновался:
– Слушайте, он же войдёт и…
– Ну?
– Войдёт и с ходу сожрёт меня.
– Он может, – сказала дочь. – Чего бы такое придумать?
– Я скажу, что ты мой племянник, – нашлась Баба-Яга. – Понял?
– Давайте, – понял Иван. – Теперь так: мой состав-то не сразу действует…
– Как это? – насторожилась дочь.
– Мы его счас наведём и наложим на лицо маску… Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской…
– А обманет? – заподозрила дочь. – Мам?
– Пусть только попробует – сказала Баба-Яга, – пусть только надует: навернётся с поднебесья – мокрое место останется.
– Ну, ёлки зелёные-то?.. – опять заволновался Иван: похоже, он и хотел надуть. – Ну что за народ! В чём дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, – нет, они начинают тут… Вы меня уважаете, нет?
– При чём тут «уважаете»? Ты говори толком…
– Нет, не могу, – продолжал Иван тараторить. – Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ? Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: «Мама, а что это у тебя?» А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: «Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами!» Легко будет ребёнку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него – с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальётся слезами и пойдёт домой… к усатой мамке…
– Хватит! – закричала дочь Бабы-Яги. – Наводи свой состав. Что тебе надо?
– Пригоршню куриного помёта, пригоршню тёплого навоза и пригоршню мягкой глины – мы накладываем на лицо такую маску…
– На всё лицо? Как же я дышать-то буду?
– Ну что за народ! – опять горько затараторил Иван. – Ну ничего невозможно…
– Ладно! – рявкнула дочь. – Спросить ничего нельзя.
– Нельзя! – тоже рявкнул Иван. – Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помёт. Маска будет с дыркой – будешь дышать. Всё.
– Слышали? – сказала Яга стражникам. – Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!
Стражники побежали за навозом, глиной и помётом.
А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча… Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:
– Кто это?
– Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, – сказала Яга. – Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.
– Здравствуй, дядя Горыныч! – поздоровался Иван. – Ну, как дела?
Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.
– Да ну что, ёлки зелёные? Что? Ну – племянник, ты же слышал! Пришёл к тёте Ёжке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить – всех детишечек пожрём, да? Папа называется!
Головы Горыныча посоветовались между собой.
– По-моему, он хамит, – сказала одна.
Вторая подумала и сказала:
– Дурак, а нервный.
А третья выразилась и вовсе кратко:
– Лангет, – сказала она.
– Я счас такой лангет покажу!.. – взорвался от страха Иван. – Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тётя, где моя волшебная сабля? – Иван вскочил с лавки и забегал по избушке – изображал. что ищет волшебную саблю. – Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! – Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него – жутко было смотреть на эти три спокойные головы. – Такое счас устрою!..
– Он просто расхамился, – опять сказала первая голова.
– Нервничает, – заметила вторая. – Боится.
А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
– Шпана, – сказал Иван. – Я тебя сам съем.
Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
– Ванька, смотри! – сказал Илья.
– Да что «Ванька», что «Ванька»! – воскликнул Иван. – Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя… великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! – Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. – Жри – сказал он, отвлекаясь от дудочки. – Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! – И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
– Горыныч, – сказала дочь, – плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.
– Но он же хамит, – возразила первая голова. – Как он разговаривает?!
– Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
– Я всё ведаю – встрял Иван, перестав дудеть. – Всё я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона…
– Ванюшка, – заговорила Баба-Яга кротко, – не хами, племяш. Зачем ты так?
– Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет – тогда вращай. А счас нечего.
– Нет, ну он же вовсю хамит! – чуть не плача сказала первая голова. – Ну как же?
– Заплачь, заплачь, – жёстко сказал Иван. – А мы посмеёмся. В усы.
– Хватит тянуть, – сказала вторая голова.
– Да, хватит тянуть, – поддакнул Иван. – Чего тянуть-то? Хватит тянуть.
– О-о! – изумилась третья голова. – Ничего себе!
– Ага! – опять дурашливо поддакнул Иван. – Во, даёть Ванькя! Споём? – И Ванька запел:
Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки…
– Горыныч, хором:
Оп – тирдарпупия! –
Допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
– А романсы умеешь? – спросил Горыныч.
– Какие романсы?
– Старинные.
– Сколько угодно… Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хошь. Завалю романсами. Например:
Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..
– А? Романс!.. – Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошёл к нему и похлопал одну голову по щеке. – Мх, ты… свирепый. Свирепунчик ты мой.
– Не ёрничай, – сказал Горыныч. – А то откушу руку.
Ванька отдёрнул руку.
– Ну, ну, ну, – молвил он мирно, – кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
– Будешь, – сказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. – Я тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись.
И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
– Тогда-то уж я и вовсе не спою – нечем. Чем же я петь-то буду?
– Филе, – сказала голова, которая давеча говорила «лангет». Это была самая глупая голова.
– А тебе бы всё жрать! – обозлился на неё Иван. – Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
– Ванюшка, не фордыбачь, – сказала Баба-Яга. – Пой.
– Пой, – сказала и дочь. – Разговорился. Есть слух – пой.
– Пой, – велела первая голова. – И вы тоже пойте.
– Кто? – не поняла Баба-Яга. – Мы?
– Вы. Пойте.
– Может быть, я лучше одна? – вякнула дочь; её не устраивало, что она будет подпевать Ивану. – С мужиком петь… ты меня извини, но…
– Три, четыре, – спокойно сказал Горыныч. – Начали.
Дам коня, дам седло, –
Запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,
А за это за всё
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житьё,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь её-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
– Дальше, – тихо сказал он.
Под чинарой густой, –
Пел дальше Иван, –
Мы сидели вдвоё-ом,
Месяц плыл золотой,
Всё молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил ещё раз, один:
