Денис Цепов - Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера
Была там и стереосистема «Боуз» с расслабляющей музыкой, и голубой свет, создающий атмосферу благолепия в затемненной родильной комнате, напрочь вырубающий и без того сонную акушерку Дженни, которая вернулась вчера в два часа ночи с дружеской попойки и пыхала все утро таким факелом, что увяли к черту все хризантемы на отделении; и заготовленные две бутылки «Боллинджера» в позолоченном ведерке, и лепестки роз для бассейна…
Ну, в общем, подготовились на славу… Остались сущие мелочи — родить малыша.
Первые неприятности начались с первыми серьезными схватками… Вместо того чтобы отведать бодрящего чаю с лепестками роз, Джессика спокойным ровным голосом сообщила всем о своем твердом решении выброситься из окна, если ей сию минуту не сделают эпидуральную анестезию. Для этого был вызван анестезиолог, который согласился организовать «эпидуралку» при условии, что дама вылезет из бассейна. В ходе оживленных переговоров все пришли к решению, что анестезиолог в бассейн не поместится, и лучше всего проводить анестезию на кровати. После эпидуральной анестезии вновь заструился голубой свет и замяукала в магнитофоне приятная расслабляющая музыка.
Но большего внимания заслуживает второй период родов… Несмотря на эпидуральную анестезию, потужной период может быть достаточно болезненным, и разные женщины ведут себя в нем по-разному. Кто-то кричит благим матом, так что пролетающие за окном птицы падают замертво, кто-то, сжав зубы, тужится сквозь боль, кто-то требует немедленного кесарева сечения, кто-то просто сдается и впадает в тихое запредельное отчаяние… Но у аристократов, как выяснилось, все иначе…
Вот такой примерно диалог, который я не побоюсь назвать классическим, произошел между мной и Джессикой непосредственно перед рождением ее ребенка.
— Джессика, я должен заметить, что шейка вашей матки полностью раскрылась и голова ребеночка вот-вот покажется на свет.
— Очень мило с ее стороны, надеюсь, вы останетесь с нами до конца и проинформируете меня о том, что пора тужиться.
— Несомненно. Тем более что тужиться необходимо, как только вы почувствуете, что начинается схватка.
— ААААА!!!! (Схватка!)ААААА!!!!! Извините.
— Вам совершенно не стоит извиняться, это вполне нормально — так себя вести в родах.
— Извините, что информирую вас об этом, но боюсь, что я обкакалась.
— Очень хорошо. Мы позаботимся об этом, вам не о чем волноваться.
— Благодарю вас. Вы очень добры. Я не волнуюсь, просто обычно я делаю это без свидетелей.
— Не сомневаюсь.
— АААА!!!!(Схватка!)ААААА!!!! Извините.
— Наберите полную грудь воздуха и потужьтесь!
— !!!!!!!!!!!!!
— Отлично, голова уже родилась. Теперь нам надо родить плечики и туловище!
— Доктор, будьте откровенны со мной. Надеюсь, что волосы у малыша не рыжего цвета?
— Нет, мадам. Могу вас заверить.
— Очень хорошо. Не будете ли вы так добры усадить Джонатана на стул. Это не его обычный цвет лица…
Джонатан тем временем, с лицом белого цвета, неуклонно сползает по стенке на пол, его подхватывает акушерка.
— !!!!!!!!!!(Схватка!)
Родившегося мальчика подносят к Джессике. Ни тени эмоций на лице, кроме одной-единственной мелькнувшей слезы, пробежавшей по щеке так быстро, как будто бы ее и не было…
— Good afternoon, baby boy!
— Уааа-уаааааа!!!!!!
Самым интересным неожиданно оказался последний диалог, когда родили плаценту, зашили небольшой разрез на промежности, привели в чувство счастливого отца семейства и разлили шампанское по бокалам. Джессика все еще находится в родильном кресле с ногами на подставках и десятком подушек под головой.
— Посмотрите, Джес, вашего огромного живота больше нет!
— Blimey! I can see my cunt now, can I not?[6]
— You can indeed![7]
— Thanks for your help.
Да… Леди во всем, ну что тут скажешь…
Мысли вслух перед краш-кесаревым в четыре часа утра
Когда падает сердце[8]мы все спешим на помощь к нему, к не рожденному еще человеку, который изо всех сил пытается появиться на свет. Такая уж наша работа — помочь ему выжить, даже если Богу угодно, чтобы сердце его остановилось еще в материнской утробе. Может, Бог хочет дать ему шанс? Сделать так, чтобы в момент, когда сердце его устало и больше не может биться, рядом оказались мы? Потому что он — наш… Но мы — не боги и делаем только то, что умеем.
Когда падает сердце — мы все знаем, что делать. Мы бежим по коридору, мы открываем дверь в операционную и зажигаем огни бестеневой лампы. Каждый из нас, от хирурга до санитара, пытается спасти ему жизнь. Потому что он — наш. Он такой же, как мы: веселый, хмурый, добрый, сердитый, обидчивый, капризный, храбрый и трусливый. Он способен любить, как мы, и прощать тем, кого любит, как мы.
Но это — в будущем. Если получится. Если хватит времени. А сейчас — сердце его упало в ноль. Но он этого не знает, он просто жил, слушал сердце матери, и его собственное сердце училось биться в такт с материнским, и душа его улыбалась.
Сегодня — жизнь или смерть. Секундомер запущен. И если он умрет, то, конечно, попадет в рай, где таким, как он, уже приготовлены крылья и маленький лук со стрелами. А если выживет — он станет таким же, как мы. Или лучше…
Гул голосов в операционной. Отрывистые команды. Яркий свет ламп и монотонный писк наркозного аппарата. Мы идем на помощь! Он наш! Мы подходим к нему со скальпелем, мы киваем анестезиологам. Можно начинать!
— Эй, ребенок! Если ты еще жив, пожалуйста, не умирай еще две минуты!
Разрез.
— Подожди еще одну минуту!
Апоневроз. Брюшная полость.
— Послушай-ка, здесь свет, свежий воздух и Мама!
Тридцать секунд.
Нижний сегмент матки. Извлечение. Пуповина.
Ноль секунд.
Реанимация.
Времени — нет.
— Ну кричи же, ты же можешь просто заорать, и все…
…Легкие расправляются. Словно хлопок запасного парашюта. Первый крик. Первая пощечина смерти. Жизнь в этот раз победила, потому что так было угодно Богу. И нам.
Потому что он — наш.
Эсс Пушкин, или Трудности перевода
Завелась у нас как-то в клинике девушка-докторесса из Москвы по имени Светлана. Она закончила ординатуру по гинекологии дома, вышла по Интернету замуж за английского электрика и приехала в Англию жить и сдавать экзамены на медицинскую лицензию. Сдача медицинских экзаменов в Англии — процесс, требующий не только большого ума, но также самоотречения, времени и усердия, поэтому параллельно с сидением за учебниками Светлана приходила два раза в неделю к нам в клинику, где ей было дозволено сидеть с докторами на приеме и наблюдать за работой родильного отделения и операционной.
Так вот, работаю я с утра в родильном отделении, а Светлана, миловидная блондинка из Москвы, ходит за мною хвостом и задает вопросы. К обеду, когда мы закончили обход и плановые операции, нас выловил мистер Данкли, заведующий отделением, великий профессор, ценитель русской литературы и, как выяснилось, большой любитель поболтать с интересными блондинками из Москвы.
— Хеллоу, Дэннис! Хеллоу, Свэтлана!!!! — начал свой многочасовой диалог мистер Данкли.
Я сразу сообразил, что сейчас начнется «про Солженицына, перестройку и КГБ», и, ловким движением подтолкнув Светлану вперед, попытался незаметно исчезнуть из поля зрения профессора. Однако дальнейшее настолько заинтересовало меня, что я остался послушать.
— Свэтлана! Как вы находите нашу клинику? Набираетесь ли вы здесь полезного опыта для вашего экзамена на лицензию?
— Да, мистер Данкли, — перешла Света на русский английский. — Мне очень нравится в клинике! Итс сач э привеледж фор ми то би эйбл ту си зе верк оф сач э биг гайниколоджикал асс, лайк ю, мистер Данкли!
Возникла неловкая пауза. Улыбка застыла на лице мистера Данкли и стала медленно превращаться в вопросительную гримасу. Я нервно закашлял: до меня медленно дошло то, что хотела сказать Светлана и что у нее получилось! Но тем дело не кончилось.
Света продолжала:
— Дэннис из олсо — биг асс! Ай лернт э лот фром хим ласт вик!
Мистер Данкли с интересом посмотрел на меня и с задумчивым видом удалился в свой кабинет.
Вечером, когда я снова встретил его, он загадочно спросил меня: «Дэннис! Ты случайно не знаешь, что Светлана имела в виду, назвав меня „большой гинекологической задницей“?»
— Не могу сказать, мистер Данкли. Я думаю, она восхищалась вашей работой.
Сленг москвичей иногда трудно понять даже мне…
— Я бы хотел однажды выучить русский!!! Это язык Достоевского! Пушкина! Толстого!
Мистер Данкли оседлал любимого конька, и следующие полчаса моей жизни были посвящены русской культуре.
Моряк моряка видит издалека
В нашем «краснознаменном» Девонширском госпитале восемь операционных. В каждой из них, естественно, стоит по наркозному аппарату. Наркозный аппарат, если кто не знает, это такой шкафчик с трубочками и мониторами, который поддерживает жизнедеятельность пациента во время операции. Наркозный аппарат — фетиш и предмет поклонения анестезиологов всего мира. Не так давно я заметил одну очень странную вещь: на все наши наркозные аппараты сбоку кем-то, но явно не производителем, навинчены небольшие медные таблички. На табличках не инвентарный номер и не год выпуска, а старательно выгравированные имена:
