Зяма Исламбеков - Путешествие из Санкт-Петербурга на Селигер
Купцы далёкой Индии
Решили спекульнуть.
Купив гондонов дюжину,
Отправилися в путь.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
(Здесь просто Денис провёл 3-раза по струнам)
Вот это спекуль, вот это да!
(А это проговаривал сиплым голосом)
Но день вдруг не задался,
Ветрила начал дуть.
На море шторм поднялся,
Кораблик стал тонуть.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это шторм, вот это да!
Сильней, не утихая,
Бушует Океан,
Как х… в пи… болтает
Кораблик по волнам.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это качка, вот это да.
В каюте класса первого
Садко — желанный гость,
Он бегает по палубе,
Вбивая х. м гвоздь.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это орган, вот это да!
Вот бросили все жребий,
И стало всем легко –
Нырять в пучину блядскую
Досталося Садко.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это жребий, вот это да!
Садко зашел в каюту,
Достал одеколон,
А для царя морского –
Пердячий граммофон.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это добрый, вот это да!
Садко с женой прощается:
«Ты сука не блядуй»
И вывалил на палубу,
7‑ми метровый х…
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это тема, вот это да!
Садко идёт на палубу
И в Океан — бултых!
Мелькнула жопа с яйцами
И Океан затих.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это жопа с яйцами, вот это да!
Сидит Садко на дне морском,
Колотит жопой грязь,
А сзади потихонечку,
Е..т его карась.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Ох как еб… вот это да!
А вот Садко, как вкопанный,
На дне морском стоит:
Пред ним, ебалом хлопая,
Плывёт сам Рыба–кит!
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это рыбка, вот это да!
Садко, не долго думая,
Его по жопе — хрясь!
Скажи–ка, блядь поганая –
Как мне к царю попасть?
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это блядь поганая, вот это да!
Кит пёрднул оглушительно –
Доедем как–нибудь.
Поссал, посрал, и тронулись
Они в далёкий путь.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Вот это рыбка, вот это да!
А вот ещё картиночка,
Достойная пера — Малюточку–сардиночку
Е..т два осетра.
Припев:
Hу и ну, ну и дела,
Ох как еб… вот это да!
На этом месте Денис забыл слова, а Виктор Иванович не стал больше петь, а театральным голосом продекламировал несколько куплетов:
Матрос, на бочку взгромоздясь,
как следует пробздясь,
Завёл он речь такую:
«Товарищи матросы!
Нам царь морской забыл
подать на папиросы!
Ах, негодяй! Ах, он — подлец!
Пошли — насерим во дворец!»
Пришли, насерили, ушли.
В тот час царь с царицею по садику гуляли…
«Бэла! Бэла!
Не ты ли поднабздела?»
«Как смеешь ты
вести подобный разговор:
Ведь у меня уже
четвёртый день запор!»
«Не верю! Не верю!
Велю казнить засерю!»
Так пала она из–за кучки говна,
Величиной …с индийского слона.
…
— Да, Виктор Иванович! Никак не ожидал от Вас, что можете, вот так вот, запросто?! — не то с восторгом, не то с удивлением заметил Виктор.
— А ты думаешь, что я родился профессором и сызмальства учёный? Да я и по стойотрядам мотался, и медичек пользовал, и…
— А в жопах у них ковырялись? — перебил Виктор и грубо засмеялся.
— Да, Витя. Твоё хамство и твоя тупость не знают границ!
— Да я, это самое, только поинтересовался, а Вы уже так, вот…
— Ты бы лучше книги бы читал, — назидательно посоветовал Виктор Иванович.
— А вот эти стихи, значит, это самое, в какой книге написаны? — как ни в чём не бывало, спросил Виктор.
— Стихи эти я знаю со школьной скамьи. Это, скорее всего, устное творчество. Но автор известен.
— Да ладно? — удивился Денис.
— Иван Семенович Барков (1732–1768), дворянский сын, русский поэт и переводчик. Родился он зимой в 1732 году, а скончался от беспробудного пьянства в 1768 году.
— Ничего себе?! — удивился Виктор. — Откуда Вы это всё знаете?
— Если интересно, могу прочесть вам, ребята, маленькую лекцию об авторе этих и других замечательных строк? — спросил Виктор Иванович.
— А чего он ещё написал–то? — поинтересовался Виктор–москвич.
— Ой, да много чего. Луку Мудищева, например, — несколько растерянно ответил Виктор Иванович, который внимательно смотрел на воду, где, по всей видимости, попался на крючок жирный окунь. — Вон, смотри, какой красавец! Давай его сюда, — скомандовал Виктор Иванович.
Окунь был крупным. Он яростно бился, тщетно пытаясь соскочить с крючка. Так вот и в жизни: одни наживку заглатывают, другие её подкидывают. Кто–то учится на чужих ошибках, а кто–то на своих. Интересна перефразированная поговорка: дурак учится на своих ошибках, а умный учится всегда.
— Виктор Иванович! А расскажите, пожалуйста, про этого поэта, — попросил Виктор–москвич.
— Ну, так вот, значит, — начал профессор свою короткую, минут на 40, лекцию. — Закончил Иван Семёнович семинарию, затем состоял при российской академии наук последовательно: студентом, наборщиком, переписчиком, переводчиком.
— Что, значит, состоял? — перебил профессора Виктор.
— Работал. Состоял — это значит, работал, — объяснил Виктор Иванович. — Барков переводил преимущественно античных авторов, но растратил свой талант и силы неумеренным пьянством.
— Водочку любил, да? — спросил Виктор.
— А кто же её не любит? — усомнился Денис.
— Вы будете перебивать или слушать? — не выдержал профессор. — В 1762 году Иван Семёнович перевел на русский язык сатиры Горация, в 1764 году — басни Федора. Барков написал также «Житие Князя Антиоха Дмитриевича Кантемира», приложенное к изданию его «Сатир», изданных в 1762 г. Барков владел свободным, гладким и легким стихом, не уступая в этом отношении даже лучшим поэтам современникам Ломоносову и Сумарокову.
— Ничего себе?! А чего, они, типа, тоже могли такое? — спросил Виктор.
— Не понял? — удивился Виктор Иванович.
— Ну, это самое, как его, — пытался оформить мысль Виктор, но не мог вспомнить подходящих слов, — Ну, это самое, значит, они что, тоже такую байду лабали?
— Да, они тоже были реальными пацанами, — съязвил профессор.
— А, понятно, — и Виктор пару раз кивнул головой.
— Воздавая должное Баркову как поэту и переводчику, следует сказать, что громкую всероссийскую славу он приобрел своими, по выражению Митрополита Евгения Болохвитинова, «срамными» непечатными произведениями. Эти стихотворения расходятся по всей России в списках около двух столетий. Слава их так велика, что родился особый термин для произведений такого рода — «барковщина».
— А, это самое, как его? — начал вспоминать Виктор, — Баркашов — это не тоже самое, а?
— Ну, а ты сам–то как думаешь? — вопросом на вопрос ответил профессор.
— Ну, я не знаю, — неуверенно молвил Куркулин.
— Да, стихи у него были классные! — Виктор–москвич сделал сильный гребок и приподнял вёсла над водой, словно выполнил команду «Сушить вёсла».
— Однако, — продолжил Виктор Иванович, — кроме сквернословия, следовало бы отметить у Баркова простонародный юмор, реалистическую манеру и крепкий язык. В той борьбе, которая шла в литературе против высокого стиля, Барков тоже сыграл свою роль.
А вот умер Иван Семёнович в состоянии психического припадка в момент запоя, утонув в нужнике, перед смертью отметив свою судьбу в эпитафии: «Жил грешно и умер смешно». «Сочинения и переводы» его изданы в Петербурге в 1872 г. под редакцией некто Венгерова.
— В Венгрии, что ли? — решил переспросить Виктор.
— Дурень, в России, — язвительно ответил Денис, — это — Фамилия такая. Да, Виктор Иванович?
— Да, Денис, — спокойно поддакнул профессор. — Кстати, друзья, издание Венгерова сильно искажено опущенными местами. Полное издание без купюр и искажений вышло в Риге, в 1932 г. Полное собрание непечатных произведений Баркова хранится в Публичной Библиотеке Имени Ленина и имеет название «Девичья игрушка».
— Сейчас, между прочим, нет такой, — важно заметил Денис. — Российская государственная библиотека. Вот как она теперь называется! — не без гордости сообщил москвич.
— Да, правильно, — Виктор Иванович вдруг захотел рассказать ещё про Баркова и его творчество, но заметил, что его уже никто не слушает. — На Воздвиженке она, да?
— Наверное, — неуверенно ответил Денис, коренной москвич.
