Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль
Работая, Карпухин присматривался к Яковлеву и отмечал про себя, что председатель — заказчик правильный, дизайнерство любит и хотел бы приручить карпухинскую бригаду, ибо имел планы немалые.
Когда же председатель угостил Иннокентия Викторовича и заговорил о Спасе на юру, Карпухин увидел сразу новую интересную работу, однако сообразил тут же, что никакой монастырь Яковлеву не отдадут.
Но план монастыря ему сделал. Впрочем, не безвозмездно, а за некую щекотливую услугу.
Услуга сия заключалась в том, что Иван Ефимович Яковлев должен будет показать, что такого-то числа на таком-то перекрестке он, Яковлев, видел, как на красный свет пролетела черная «Волга», после чего был совершен наезд на пешехода. Больше ничего Яковлев говорить не должен был.
— «Волга» действительно пролетала, — сказал Карпухин. — Тут не сомневайтесь.
— Как же я покажу, если не был там? — насторожился Яковлев.
— Почему же не были? — спросил Карпухин. — Вы же в город ездили именно в тот день…
Карпухин придумал это действие не сам.
Сергей Васильевич Сименюк доложил об Анюткином несчастье начальнику своему Николаю Павловичу Петухову. Николай Павлович собирался за границу и особенно в дело не вник, жалея своего сотрудника, но не зная, чем помочь. Он, как начальник, хотел было смягчить обстоятельства характеристикой, но тут и маленькому ребенку было ясно, что характеристика, выданная мужу, никак не поможет жене, сбившей пешехода. Тем более жене, находившейся в момент наезда в разводе. Поэтому Николай Павлович сказал:
— Скажи Кроту. Пусть что-нибудь придумает.
И уехал.
Роман Романович Крот, как заместитель, подумал и потребовал привести Анютку. Он считал поручения начальства святыми, и еще не было случая, чтобы не выполнял их в лучшем виде. А наиболее щекотливые не перепоручал никому.
Так что следователь был совершенно прав в том, что во главе всей этой новой петрушки стоял не кто иной, как Крот.
Крот никогда ничего не делал, не подготовив рабочего места. Это был аккуратист на редкость. Он пытал Анютку целую неделю, записывал ее впечатления от следователя и свидетелей, и в башке его стала вырисовываться кое-какая картина. Он ездил на место происшествия, думал, рисовал, вычислял и наконец придумал.
— Кеша, — сказал он своему приятелю Карпухину, — есть возможность сыграть роль в одном смешном спектакле. Провести правосудие в сторону смягчения наказания.
— Мне некогда, — сказал Карпухин.
— Это не разговор, — возразил Крот. — Это будет железный розыгрыш. Ты будешь плакать от смеха.
Карпухин был человеком, чьи глаза имели способность загораться блеском. Когда он сдавал экзамен за Крота, этот блеск принес Ромке искомую пятерку. И Крот знал, что Кешка поартачится, но от соблазна не уйдет.
А когда Крот привез Карпухина на место происшествия, Кешка и вовсе загорелся:
— Верняк! А что за баба?
— Это жена нашего парня.
— А, — сказал Карпухин вяло, — ладно… Но показать ты мне ее должен.
— Только без разбоя, — предупредил Крот. — И теперь вот еще что… По моей мысли, тут должен быть еще один свидетель. Хорошо бы представитель рабочего класса или, еще лучше, трудового крестьянства.
— Лучше крестьянства, — сказал Кешка.
Такой разговор был между этими друзьями на месте происшествия.
Яковлев же от странного предложения Карпухина отказался. Карпухин сказал:
— Можно подумать, вы не сидели понапрасну… А теперь нужно выручить молодую мать двух слабых детишек… Можно подумать — у вас нет детей.
— Я с женой посоветуюсь, — сказал Яковлев.
— Иван Ефимыч, — возразил Карпухин, — я вам скажу прямо: вы хороший человек. Если вы в ваших стеснительных условиях пытаетесь выколачивать прибыль из земельной ренты и находите работу таким никчемным людям, как я, вы действительно хороший человек. Вам повезло — вы были в городе в день происшествия. Что вам еще нужно? Меня в тот день и близко не было, я у вас тут сидел. И то я иду на это. Меня мучает гражданский долг…
— Я с адвокатом посоветуюсь, — сказал Яковлев, — у меня есть знакомый адвокат.
— Еще чего, — возразил Карпухин. — Вы еще с прокурором посоветуйтесь. А то и с самим следователем.
Яковлев засмеялся:
— Они посоветуют…
Карпухин сказал:
— Давайте лучше думать не о пустяках, а о деле. Монастырь вам могут дать, а могут не дать. Если не дадут — ничего не попишешь. Но если дадут-я к вашим услугам не по долгу, а по душе…
Яковлев не возражал. Как же все-таки живут люди на земле — по выгоде или по жалости? И чувствовал Яковлев, что в жалости, которую вызывал в нем Карпухин, имеется также примесь выгоды…
От автора
Павел пришел мрачный, и я понял, что Катерина удалилась искать что-нибудь еще. Может быть, сейчас она билась в сетке меридианов и параллелей, как большая рыба. Может быть, она высматривала тайны земли по одной ей знакомым приметам.
— Слушай, — сказал Петухов, — я понял, почему автомобиль сломал тебе руку. Он сломал ее из мстительного чувства.
— Не может быть, Павлик, — возразил я. — Мой прекрасный автомобиль не знает чувства мести. Он очень благороден.
— Я говорю серьезно. Он тебе отомстил. Вернее, не тебе, а твоей руке, которая больше восторгалась, чем думала. Вещи начинают мстить за себя. Они мстят за свою дикую судьбу… За то, что их моют дожди, засыпает их пыль и ветер над ними колышет ковыль… Хорошие стишки и, главное, правильные, если речь идет о производстве и продукте.
Филька был третьим собеседником. Он внимательно выслушивал стороны.
— Павлик, ты внушаешь собаке грустные мысли… Почему бы тебе не внушать их людям?
Пес приблизился к Петухову, понимая, что разговор будет сугубо конфиденциальным. Петухов обратился к нему:
— Что я могу тебе сказать по данному вопросу, дорогой Филя? Вопрос производства продукта волнует человечество издавна…
Пес вытянулся, встал на колени и замахал хвостом. Он протянул к Петухову понятливую морду. Он смотрел на него, как наивный профессор, который надеется услышать на экзамене от бедового студента хоть что-нибудь, напоминающее его прекрасные лекции.
— Итак, Филя, — сказал Петухов, глядя в академические глаза собаки, — вот, скажем, конфета. Что тебе важнее, Филя, как потребителю: сам конечный продукт или процесс его производства тебя может волновать только как общественного деятеля?
Где конфета? — спросил Филя одними глазами.
— Вот видишь — где? Именно — где? Вопрос вполне естественный, пока конфеты нет.
Филька не возражал. Петухов взял самолетный леденец, снял с него бумажку и протянул псу:
— Вот конфета.
Пес посмотрел на леденец внимательно, закрыл рот, медленно приблизился к его руке и одними губами осторожно, мягко принял продукт.
— Итак, конфета есть, Филя. Она является продуктом определенного производства. Она отражает производственный процесс, технологию, сырье, время, энергию, труд и прочие вещи, создавшие ее. Ты со мной согласен?
Филька грыз леденец, положив голову на лапы. Пашка продолжал:
— Производство, Филя, возникло по конкретной причине: надо было сделать конфету, которую ты, как потребитель, слопал. Но что это за конфета, Филя? Удовлетворяет ли она твои растущие потребности? Согласуется ли ее сущность с твоим собачьим вкусом? Устраивает ли тебя ее вид, не говоря о содержании? То есть, короче говоря, выдерживает ли она современные требования?
Филька снова устроился на моей ступне. Проблема заинтересовала его.
— Так вот, Филя, должен тебя поставить в известность: когда производство главенствует над продуктом — оно превращается в самоцель. Оно гонит этот продукт, не заботясь о его сущности.
Филька посмотрел на меня вопросительно.
— Не гляди на него, Филя, не гляди, — сказал Петухов. — Лучше слушай. Продукт должен диктовать производству, каким быть. Он должен постоянно подгонять производство под себя, менять технологию, сырье, время, труд, он должен подчинить себе психологию продуцента! Ты знаешь, что такое продуцент? Не знаешь. Странно… Продуцент — это парень, который делает то, что тебе необходимо. Понимаешь, Филя, если этот парень делает не то, что тебе нужно, а то, что ему хочется, он не продуцент, а сачок.
Петухов посмотрел на собаку с ласковой печалью и потрепал Филькину голову.
— Взять, например, такой продукт, как автомобиль, Филя. У него есть колеса, и он катится. Но для того, чтобы колесо катилось, надо его смазывать. А смазка — это тоже производство. Потому что качение колеса есть не что иное, как продукт!
Петухов бросил на меня строгий и придирчивый взгляд, как на нерасторопного ассистента.
— Как зовут твоего любимого слесаря?
— Гена, — с завидной поспешностью ответил я.
